Братьям ничего не стоило за несколько часов разобрать домик и собрать его уже на новом месте. Делали они это так ловко, что на земле почти не оставалось никаких следов. С помощью такой уловки донья Барбара присвоила в течение шести месяцев около полулиги альтамирских земель и уже собиралась затеять новую тяжбу.
Бальбино не понравилось сообщение Барса, но слова его брата Ягуара были ему еще неприятнее:
– Освободить жилье – это еще куда пи шло. Утром явился к нам Мелькиадес с приказом: за ночь разобрать дом и вместе с межевыми столбами перенести на старое место. Как будто с этим можно управиться в одну ночь! Да п вообще нам не пристало поворачивать вспять, когда мы ведем наступление. Вот мы и решили сказать сеньоре: пусть поручит эту работенку кому-нибудь другому.
Бальбино размышлял, нахмурившись, а Пума заметил:
– Никак не возьму в толк… Может, сеньора соседа своего боится?
– Вот что, – сказал Бальбино. – Оставьте все как есть – и дом и столбы. И с сеньорой пока ни о чем не говорите. Я беру это дело на себя. – И когда все четверо приблизились к канеям, добавил: – Побудьте здесь, пока я поговорю с ней.
Мондрагоны завели разговор с пеонами, а Бальбино направился в господский дом.
При первом же взгляде на донью Барбару его неприятно удивила перемена в ее внешности. Еще вчера вечером она выглядела совсем не так. Вместо простого белого платья с длинными рукавами, наглухо застегнутого до самого подбородка, которое она тем не менее считала чересчур кокетливым, на ней было совсем другое – Бальбино раньше никогда не видел его – с большим вырезом, без рукавов, украшенное лентами и кружевами. Мало того, она была старательно, даже изящно причесана, это молодило ее и делало еще красивей.
Он насупился и недовольно проворчал что-то.
За первой неприятностью последовала другая.
– Ну как, укоротил? – насмешливо спросила она, намекая на его планы в отношении Лусардо и вчерашнее бахвальство.
Смущенный и обескураженный этой насмешкой, Бальбино ответил сухо:
– Я вернулся с полпути. Подожду, пока он попросит у меня отчета. Буду рад, если он осмелится сделать это. Уж я ему покажу отчет!
Она улыбалась, глядя на него в упор, и он добавил, несколько раз коснувшись усов:
– Если я и был там, то лишь для того, чтобы доставить тебе удовольствие.
Донья Барбара перестала улыбаться, но по-прежнему загадочно молчала.
Бальбино внимательно взглянул на нее и подумал: «Это мне уже не нравится».
В умении доньи Барбары молчать и не выдавать своих чувств, казалось, больше, чем в любом другом душевном качестве, крылась причина ее превосходства, власти над людьми и страха, который она внушала окружающим. Любая попытка выудить у нее секрет оказывалась тщетной. Никому еще не удавалось предугадать ее намерения или же проникнуть в ее мысли. Любовь доньи Барбары давала все, включая и постоянную неуверенность в том, что действительно владеешь ею. Любовник никогда не знал, чем она ответит на его ласки. Жизнь того, кто любил ее, как случилось с Лоренсо Баркеро, превращалась в настоящую пытку.
Чувствам Бальбино было далеко до страсти Баркеро; однако близость с доньей Барбарой была приятна и приносила материальную выгоду. Легенда о ее сверхъестественном умении заколдовывать украденный у нее скот и не выпускать его за пределы своих владений была хитрым маневром, возможно придуманным ее управляющими-любовниками, богатевшими за ее счет. Чрезвычайно суеверная и потому легко верившая в свою чудодейственную силу, донья Барбара тем не менее позволяла обкрадывать себя.
Желая разгадать мысли этой загадочной женщины, Бальбино решил сообщить ей о Мондрагонах:
– Здесь Мондрагоны, явились из Маканильяля.
– Зачем?
– Хотят видеть вас. – Бальбино счел благоразумным говорить почтительно. – Судя по всему, они не очень-то расположены рушить дело своих рук.
Донья Барбара резко обернулась и спросила властно:
– Не расположены? А кого это интересует? Позови их сюда.
– Они не отказываются исполнить ваш приказ, но их всего трое, они не смогут за одну ночь перенести и дом и столбы.
– Пусть возьмут людей, сколько надо. Завтра на рассвете все должно стоять на старом месте.
– Так и передам, – ответил Бальбино, пожав плечами.
– С этого и надо было начинать. Тебе хорошо известно, что я не люблю, когда обсуждают мои распоряжения.
Бальбино вышел в патио, отозвал в сторону Мондрагонов и сказал им:
– Вы ошиблись. Не страх перед соседом, как вы вообразили, заставляет сеньору отступить. Просто мы хотим этой уступкой подзадорить его. Осмелеет и бросится в драку, а нам только этого и надо. Так что возвращайтесь домой и приступайте к делу. Можете взять людей, но завтра дом должен стоять на прежнем месте, а столбы там, где указал поставить суд.
– Это другая песня, – проговорил Барс. – Если так, то мы мигом передвинемся вместе со столбами и всем прочим.
И братья отправились в Маканильяль, прихватив с собой пеонов, чтобы побыстрее выполнить поручение.
Бальбино вернулся к донье Барбаре и после нескольких Араз, оставшихся без ответа, решил испробовать последнее средство, чтобы выяснить ее отношение к Лусардо:
– Мелькиадеса-то словно подменили. Ехать вместе с доктором Лусардо – и ничего не предпринять! На стоянках кругом лес, Араука кишит кайманами – и следов бы не осталось. Теперь это сложнее сделать. Власти вынуждены будут заняться расследованием, хотя бы для видимости.
Не шелохнувшись и не глядя на Бальбино, донья Барбара ответила на этот зловещий намек медленно и грозно:
– Плохо придется тому, кто посмеет поднять руку на Сантоса Лусардо. Этот человек принадлежит мне.
X. Призрак из Ла Баркереньи
Светлая пальмовая роща, расположенная в просторной ложбине, называлась по имени маленькой голубой цапли чусмиты: согласно старинной легенде, когда-то она была единственной обитательницей этого пустынного уголка. Роща недаром считалась заколдованной: жуткая тишина, обугленные молниями пальмы и трясина, засасывавшая всякого, кто отваживался вступить в нее.
Если верить легенде, чусмита была грешной душой индейской девушки, дочери касика общины яруро, населявшей долину Арауки еще в те времена, когда Эваристо Лусардо пришел сюда со своими стадами. Человек насилия, кунавичанин решил согнать индейцев с их исконных мест, а так как они сопротивлялись, он истребил их огнем и мечом. Видя, что от селения остались лишь груды обломков, касик проклял рощу, моля небо обрушить на захватчика и его потомков смертоносные молнии, беды и разорение и предсказав, что яруро вернутся сюда, как только кто-нибудь из их племени найдет в земле «чертов палец».
Согласно легенде, проклятие касика сбылось. Мало того что от частых гроз, бушевавших над пальмовой рощей, лусардовский скот погибал иногда целыми стадами, само это место стало причиной раздора, погубившего семью Лусардо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Бальбино не понравилось сообщение Барса, но слова его брата Ягуара были ему еще неприятнее:
– Освободить жилье – это еще куда пи шло. Утром явился к нам Мелькиадес с приказом: за ночь разобрать дом и вместе с межевыми столбами перенести на старое место. Как будто с этим можно управиться в одну ночь! Да п вообще нам не пристало поворачивать вспять, когда мы ведем наступление. Вот мы и решили сказать сеньоре: пусть поручит эту работенку кому-нибудь другому.
Бальбино размышлял, нахмурившись, а Пума заметил:
– Никак не возьму в толк… Может, сеньора соседа своего боится?
– Вот что, – сказал Бальбино. – Оставьте все как есть – и дом и столбы. И с сеньорой пока ни о чем не говорите. Я беру это дело на себя. – И когда все четверо приблизились к канеям, добавил: – Побудьте здесь, пока я поговорю с ней.
Мондрагоны завели разговор с пеонами, а Бальбино направился в господский дом.
При первом же взгляде на донью Барбару его неприятно удивила перемена в ее внешности. Еще вчера вечером она выглядела совсем не так. Вместо простого белого платья с длинными рукавами, наглухо застегнутого до самого подбородка, которое она тем не менее считала чересчур кокетливым, на ней было совсем другое – Бальбино раньше никогда не видел его – с большим вырезом, без рукавов, украшенное лентами и кружевами. Мало того, она была старательно, даже изящно причесана, это молодило ее и делало еще красивей.
Он насупился и недовольно проворчал что-то.
За первой неприятностью последовала другая.
– Ну как, укоротил? – насмешливо спросила она, намекая на его планы в отношении Лусардо и вчерашнее бахвальство.
Смущенный и обескураженный этой насмешкой, Бальбино ответил сухо:
– Я вернулся с полпути. Подожду, пока он попросит у меня отчета. Буду рад, если он осмелится сделать это. Уж я ему покажу отчет!
Она улыбалась, глядя на него в упор, и он добавил, несколько раз коснувшись усов:
– Если я и был там, то лишь для того, чтобы доставить тебе удовольствие.
Донья Барбара перестала улыбаться, но по-прежнему загадочно молчала.
Бальбино внимательно взглянул на нее и подумал: «Это мне уже не нравится».
В умении доньи Барбары молчать и не выдавать своих чувств, казалось, больше, чем в любом другом душевном качестве, крылась причина ее превосходства, власти над людьми и страха, который она внушала окружающим. Любая попытка выудить у нее секрет оказывалась тщетной. Никому еще не удавалось предугадать ее намерения или же проникнуть в ее мысли. Любовь доньи Барбары давала все, включая и постоянную неуверенность в том, что действительно владеешь ею. Любовник никогда не знал, чем она ответит на его ласки. Жизнь того, кто любил ее, как случилось с Лоренсо Баркеро, превращалась в настоящую пытку.
Чувствам Бальбино было далеко до страсти Баркеро; однако близость с доньей Барбарой была приятна и приносила материальную выгоду. Легенда о ее сверхъестественном умении заколдовывать украденный у нее скот и не выпускать его за пределы своих владений была хитрым маневром, возможно придуманным ее управляющими-любовниками, богатевшими за ее счет. Чрезвычайно суеверная и потому легко верившая в свою чудодейственную силу, донья Барбара тем не менее позволяла обкрадывать себя.
Желая разгадать мысли этой загадочной женщины, Бальбино решил сообщить ей о Мондрагонах:
– Здесь Мондрагоны, явились из Маканильяля.
– Зачем?
– Хотят видеть вас. – Бальбино счел благоразумным говорить почтительно. – Судя по всему, они не очень-то расположены рушить дело своих рук.
Донья Барбара резко обернулась и спросила властно:
– Не расположены? А кого это интересует? Позови их сюда.
– Они не отказываются исполнить ваш приказ, но их всего трое, они не смогут за одну ночь перенести и дом и столбы.
– Пусть возьмут людей, сколько надо. Завтра на рассвете все должно стоять на старом месте.
– Так и передам, – ответил Бальбино, пожав плечами.
– С этого и надо было начинать. Тебе хорошо известно, что я не люблю, когда обсуждают мои распоряжения.
Бальбино вышел в патио, отозвал в сторону Мондрагонов и сказал им:
– Вы ошиблись. Не страх перед соседом, как вы вообразили, заставляет сеньору отступить. Просто мы хотим этой уступкой подзадорить его. Осмелеет и бросится в драку, а нам только этого и надо. Так что возвращайтесь домой и приступайте к делу. Можете взять людей, но завтра дом должен стоять на прежнем месте, а столбы там, где указал поставить суд.
– Это другая песня, – проговорил Барс. – Если так, то мы мигом передвинемся вместе со столбами и всем прочим.
И братья отправились в Маканильяль, прихватив с собой пеонов, чтобы побыстрее выполнить поручение.
Бальбино вернулся к донье Барбаре и после нескольких Араз, оставшихся без ответа, решил испробовать последнее средство, чтобы выяснить ее отношение к Лусардо:
– Мелькиадеса-то словно подменили. Ехать вместе с доктором Лусардо – и ничего не предпринять! На стоянках кругом лес, Араука кишит кайманами – и следов бы не осталось. Теперь это сложнее сделать. Власти вынуждены будут заняться расследованием, хотя бы для видимости.
Не шелохнувшись и не глядя на Бальбино, донья Барбара ответила на этот зловещий намек медленно и грозно:
– Плохо придется тому, кто посмеет поднять руку на Сантоса Лусардо. Этот человек принадлежит мне.
X. Призрак из Ла Баркереньи
Светлая пальмовая роща, расположенная в просторной ложбине, называлась по имени маленькой голубой цапли чусмиты: согласно старинной легенде, когда-то она была единственной обитательницей этого пустынного уголка. Роща недаром считалась заколдованной: жуткая тишина, обугленные молниями пальмы и трясина, засасывавшая всякого, кто отваживался вступить в нее.
Если верить легенде, чусмита была грешной душой индейской девушки, дочери касика общины яруро, населявшей долину Арауки еще в те времена, когда Эваристо Лусардо пришел сюда со своими стадами. Человек насилия, кунавичанин решил согнать индейцев с их исконных мест, а так как они сопротивлялись, он истребил их огнем и мечом. Видя, что от селения остались лишь груды обломков, касик проклял рощу, моля небо обрушить на захватчика и его потомков смертоносные молнии, беды и разорение и предсказав, что яруро вернутся сюда, как только кто-нибудь из их племени найдет в земле «чертов палец».
Согласно легенде, проклятие касика сбылось. Мало того что от частых гроз, бушевавших над пальмовой рощей, лусардовский скот погибал иногда целыми стадами, само это место стало причиной раздора, погубившего семью Лусардо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77