Делом этого сеньора занимаюсь я, я оно для меня ясно.
– Позвольте заметить, сейчас это дело должно находиться в юрисдикции судебных властей, – заявил Сантос Лусардо, поступая как раз вопреки совету Мухикиты, ибо произнести и присутствии ньо Перналете слово «юрисдикция» означало объявить ему воину.
– Однако, Сантос, – вмешался судья, заикаясь от страха, – ты знаешь, что…
Но ньо Перналете не нуждался в поддержке.
– Да! Помнится, я уже слышал здесь подобные фразы, – возразил он с издевкой, между двумя затяжками. – Мне давно известно: там, где орудуют судья и адвокат, если им дать волю, ясное становится темным, и то, что можно было бы решить в один день, тянется больше года. Поэтому, когда к нам являются с тяжбой, я спрашиваю у соседей на улице, кто прав, затем прихожу сюда и говорю этому сеньору: «Бакалавр Мухика, прав такой-то. Немедленно выносите решение в его пользу».
При последних словах он изо всей силы стукнул по столу своей диктаторской регалией, которой перед этим несколько раз махнул в воздухе.
Почти теряя самообладание, Сантос возразил:
– Я приехал сюда не спорить, а только просить справедливости, но мне любопытно знать, как вы понимаете справедливость, если так к ней относитесь?
– Для меня справедливость – это мое ударение, – рассмеялся ньо Перналете; в глубине души он был весельчак и любил побалагурить. – Непонятно? Сейчас объясню. Один начальник слыл невеждой. Он, видите ли, говорил неграмотно. К примеру, надо «документ», а он – «документ». И не только говорил. Когда ему на подпись давали бумагу с таким словом, он перво-наперво приказывал секретарю: «Поставь мое ударение!» И секретарь ставил. Вот так.
Мухикита с готовностью рассмеялся, а Сантос сказал с Раздражением:
– . Ну, если здесь принята такая грамматика, то я зря потерял время, надеясь найти здесь справедливость. Ньо Перналете ощетинился.
– Вам ее еще покажут, – произнес он тоном, в котором явно звучала угроза.
Ньо Перналете, деспот по природе, но в то же время большой хитрец, не любил, когда с ним спорили, однако, если находил доводы противника убедительными и изменение своей прежней точки зрения целесообразным, тут же искал способ принять эти возражения, правда, не иначе как делая вид, будто сам давно так думает, и выражая чужие мысли в своей, оригинальной форме. Поскольку он столкнулся с Лусардо и циркуляр президента штата был еще свеж в его памяти, он счел за благо отказаться от заключения о естественной смерти пеона.
– Незачем было таскаться в такую даль, чтобы сказать, что пеон выехал не один, – заявил он своим обычным бесцеремонным тоном. – Мы и сами уже начали розыски второго.
Поняв, что генерал задумал свалить вину на Рафаэля, Сантос поспешно возразил:
– Спутник Кармелито – его брат. Я не сомневаюсь в честности обоих и утверждаю, что второй пеон тоже был убит.
– Вы можете утверждать что угодно. Нас интересует истина, – отрубил ньо Перналете, чувствуя, что снова попал впросак, и, бросив растерявшемуся судье: «Вам уже сказано, бакалавр Мухика, не тревожьте осиное гнездо!» – вышел, сопровождаемый молчанием, означавшим возмущение Сантоса и страх Мухикиты.
В наступившей тишине слышно было, как цыплята стучат клювами в скорлупу яиц, спеша явиться в этот полный прелестей мир.
Выглянув на улицу и убедившись, что ньо Перналете ушел, Мухикита заговорил:
– Ты утверждаешь, что пеоны везли две арробы перьев? Это… около двадцати тысяч песо, не так ли? Тогда не все потеряно, Сантос. Присвоивший перья постарается поскорее сбыть их за любую цену. Тут все и откроется.
Но Сантос не слушал, думая о своем. Наконец он встал со стула и, собираясь уходить, сказал:
– Если бы мать не увезла меня в Каракас, а оставила здесь обучаться грамматике ньо Перналете, я был бы сейчас не адвокатом, а по меньшей мере полковником, под стать этому варвару, и он не посмел бы так разговаривать со мной.
– Послушай, что я скажу тебе, друг, – начал Мухикита вкрадчиво. – Генерал не такой уж…
Но осекся под устремленным на него взглядом и закончил подавленно:
– Ладно! Пойдем выпьем по рюмочке. Прошлый раз у меня не нашлось времени даже пригласить тебя.
Это было откровенное признание в собственном ничтожестве, и Сантос, холодно взглянув на Мухикиту, проговорил:
– Правда, ньо Перналете не существовало бы, не будь таких…
Он хотел сказать: «Мухикит», но подумал, что и этот несчастный – всего-навсего жертва варварства, и ему стало жалко человека, не сознающего леей глубины своего падения.
– Нет, Мухикита, я еще не дошел до того, чтобы начать пить.
Бывший однокашник уставился па пего непонимающим взглядом – так смотрел он на Сантоса, когда тот растолковывал ему римское право; затем виновато ухмыльнулся:
– Ах, Сантос Лусардо! Ты ни в чем не переменился! Мне так хочется поговорить с тобой по душам, вспомнить былые времена, друг! Ты ведь еще по уезжаешь, надеюсь? Подожди, останься, ну хоть до завтра. Сейчас отдохни, а позднее я приду за тобой на постоялый двор. Провожать тебя я не могу, мне нужно закончить срочное дело.
Когда Сантос скрылся за углом, Мухикита запер суд и отправился в Гражданское управление разведать, каково настроение ньо Перналете.
Генерал был один; в сильном возбуждении шагал он из одного угла конторы в другой и рассуждал сам с собой:
«Недаром этот докторишка не понравился мне еще в первый раз. Экий сутяга! В тюрьму таких!»
– Мухикита! – буркнул он, увидев вошедшего. – Принесите-ка мне документы предварительного следствия по делу об… этой чертовщине с умершим в Эль Тотумо.
Мухикита ушел и вскоре вернулся со связкой бумаг. Ньо Перналете псе еще расхаживал.
– Прочтите, я посмотрю, как там у нас получилось. Преамбулу пропустите, начинайте с описания трупа.
Мухикита прочел:
– «На трупе были заметны симптомы далеко зашедшего разложения…»
– Симптомы? – перебил ньо Перналете. – Какие там симптомы, когда он сгнил дочиста! Вечно вы умничаете, только запутываете все. Ну, хорошо. Дальше!
– «Ни ран, ни каких-либо других повреждений не оказалось возможным обнаружить».
– Вот я и говорю! – Ньо Перналете снял и снова надел шляпу и зашагал быстрее, тяжело засопев. – Не оказалось возможным обнаружить! А вы для чего, если не для того, чтобы обнаруживать? Вот теперь и расхлебывайте это ваше «не оказалось возможным».
– Генерал, – пролепетал Мухикита. – Вспомните, ведь вы сами велели мне…
– Нечего сваливать на меня. Что значит велели, если вы исполняете служебные обязанности? Вам за что платят жалованье? Или вы думаете, я буду делать за вас вашу работу? А потом притащится вот такой докторишка и будет говорить мне об юрисдикции? Вы что, не читали бумагу, которую на этих днях я направил президенту штата? Нормы моего поведения, как человека, находящегося на служебном посту, изложены там ясно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Позвольте заметить, сейчас это дело должно находиться в юрисдикции судебных властей, – заявил Сантос Лусардо, поступая как раз вопреки совету Мухикиты, ибо произнести и присутствии ньо Перналете слово «юрисдикция» означало объявить ему воину.
– Однако, Сантос, – вмешался судья, заикаясь от страха, – ты знаешь, что…
Но ньо Перналете не нуждался в поддержке.
– Да! Помнится, я уже слышал здесь подобные фразы, – возразил он с издевкой, между двумя затяжками. – Мне давно известно: там, где орудуют судья и адвокат, если им дать волю, ясное становится темным, и то, что можно было бы решить в один день, тянется больше года. Поэтому, когда к нам являются с тяжбой, я спрашиваю у соседей на улице, кто прав, затем прихожу сюда и говорю этому сеньору: «Бакалавр Мухика, прав такой-то. Немедленно выносите решение в его пользу».
При последних словах он изо всей силы стукнул по столу своей диктаторской регалией, которой перед этим несколько раз махнул в воздухе.
Почти теряя самообладание, Сантос возразил:
– Я приехал сюда не спорить, а только просить справедливости, но мне любопытно знать, как вы понимаете справедливость, если так к ней относитесь?
– Для меня справедливость – это мое ударение, – рассмеялся ньо Перналете; в глубине души он был весельчак и любил побалагурить. – Непонятно? Сейчас объясню. Один начальник слыл невеждой. Он, видите ли, говорил неграмотно. К примеру, надо «документ», а он – «документ». И не только говорил. Когда ему на подпись давали бумагу с таким словом, он перво-наперво приказывал секретарю: «Поставь мое ударение!» И секретарь ставил. Вот так.
Мухикита с готовностью рассмеялся, а Сантос сказал с Раздражением:
– . Ну, если здесь принята такая грамматика, то я зря потерял время, надеясь найти здесь справедливость. Ньо Перналете ощетинился.
– Вам ее еще покажут, – произнес он тоном, в котором явно звучала угроза.
Ньо Перналете, деспот по природе, но в то же время большой хитрец, не любил, когда с ним спорили, однако, если находил доводы противника убедительными и изменение своей прежней точки зрения целесообразным, тут же искал способ принять эти возражения, правда, не иначе как делая вид, будто сам давно так думает, и выражая чужие мысли в своей, оригинальной форме. Поскольку он столкнулся с Лусардо и циркуляр президента штата был еще свеж в его памяти, он счел за благо отказаться от заключения о естественной смерти пеона.
– Незачем было таскаться в такую даль, чтобы сказать, что пеон выехал не один, – заявил он своим обычным бесцеремонным тоном. – Мы и сами уже начали розыски второго.
Поняв, что генерал задумал свалить вину на Рафаэля, Сантос поспешно возразил:
– Спутник Кармелито – его брат. Я не сомневаюсь в честности обоих и утверждаю, что второй пеон тоже был убит.
– Вы можете утверждать что угодно. Нас интересует истина, – отрубил ньо Перналете, чувствуя, что снова попал впросак, и, бросив растерявшемуся судье: «Вам уже сказано, бакалавр Мухика, не тревожьте осиное гнездо!» – вышел, сопровождаемый молчанием, означавшим возмущение Сантоса и страх Мухикиты.
В наступившей тишине слышно было, как цыплята стучат клювами в скорлупу яиц, спеша явиться в этот полный прелестей мир.
Выглянув на улицу и убедившись, что ньо Перналете ушел, Мухикита заговорил:
– Ты утверждаешь, что пеоны везли две арробы перьев? Это… около двадцати тысяч песо, не так ли? Тогда не все потеряно, Сантос. Присвоивший перья постарается поскорее сбыть их за любую цену. Тут все и откроется.
Но Сантос не слушал, думая о своем. Наконец он встал со стула и, собираясь уходить, сказал:
– Если бы мать не увезла меня в Каракас, а оставила здесь обучаться грамматике ньо Перналете, я был бы сейчас не адвокатом, а по меньшей мере полковником, под стать этому варвару, и он не посмел бы так разговаривать со мной.
– Послушай, что я скажу тебе, друг, – начал Мухикита вкрадчиво. – Генерал не такой уж…
Но осекся под устремленным на него взглядом и закончил подавленно:
– Ладно! Пойдем выпьем по рюмочке. Прошлый раз у меня не нашлось времени даже пригласить тебя.
Это было откровенное признание в собственном ничтожестве, и Сантос, холодно взглянув на Мухикиту, проговорил:
– Правда, ньо Перналете не существовало бы, не будь таких…
Он хотел сказать: «Мухикит», но подумал, что и этот несчастный – всего-навсего жертва варварства, и ему стало жалко человека, не сознающего леей глубины своего падения.
– Нет, Мухикита, я еще не дошел до того, чтобы начать пить.
Бывший однокашник уставился па пего непонимающим взглядом – так смотрел он на Сантоса, когда тот растолковывал ему римское право; затем виновато ухмыльнулся:
– Ах, Сантос Лусардо! Ты ни в чем не переменился! Мне так хочется поговорить с тобой по душам, вспомнить былые времена, друг! Ты ведь еще по уезжаешь, надеюсь? Подожди, останься, ну хоть до завтра. Сейчас отдохни, а позднее я приду за тобой на постоялый двор. Провожать тебя я не могу, мне нужно закончить срочное дело.
Когда Сантос скрылся за углом, Мухикита запер суд и отправился в Гражданское управление разведать, каково настроение ньо Перналете.
Генерал был один; в сильном возбуждении шагал он из одного угла конторы в другой и рассуждал сам с собой:
«Недаром этот докторишка не понравился мне еще в первый раз. Экий сутяга! В тюрьму таких!»
– Мухикита! – буркнул он, увидев вошедшего. – Принесите-ка мне документы предварительного следствия по делу об… этой чертовщине с умершим в Эль Тотумо.
Мухикита ушел и вскоре вернулся со связкой бумаг. Ньо Перналете псе еще расхаживал.
– Прочтите, я посмотрю, как там у нас получилось. Преамбулу пропустите, начинайте с описания трупа.
Мухикита прочел:
– «На трупе были заметны симптомы далеко зашедшего разложения…»
– Симптомы? – перебил ньо Перналете. – Какие там симптомы, когда он сгнил дочиста! Вечно вы умничаете, только запутываете все. Ну, хорошо. Дальше!
– «Ни ран, ни каких-либо других повреждений не оказалось возможным обнаружить».
– Вот я и говорю! – Ньо Перналете снял и снова надел шляпу и зашагал быстрее, тяжело засопев. – Не оказалось возможным обнаружить! А вы для чего, если не для того, чтобы обнаруживать? Вот теперь и расхлебывайте это ваше «не оказалось возможным».
– Генерал, – пролепетал Мухикита. – Вспомните, ведь вы сами велели мне…
– Нечего сваливать на меня. Что значит велели, если вы исполняете служебные обязанности? Вам за что платят жалованье? Или вы думаете, я буду делать за вас вашу работу? А потом притащится вот такой докторишка и будет говорить мне об юрисдикции? Вы что, не читали бумагу, которую на этих днях я направил президенту штата? Нормы моего поведения, как человека, находящегося на служебном посту, изложены там ясно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77