– Стамп достает из кармана серебряную фляжку, делает большой глоток и говорит: – Сейчас у меня идет собачий раздел, там один парень привязывает собика и сношается с ним, потому что думает, что собака и есть Бог. D-O-G… G-0-D. Слово God, написанное наоборот. Дошло? Понятно вам?
Все, кроме меня, кивают. Я рыскаю взглядом по столу в поисках бутылки пива. Хватаю «Беке», быстро открываю бутылку, делаю большой глоток. Смотрю на Мари, которая, как и я, помалкивала на протяжении всей этой сцены из страшного сна.
– Надо же, какое совпадение, – говорит Лорен. – Утром я видела, как две собаки занимались любовью у меня перед общагой. Это было очень странно, но определенно поэтично с точки зрения эротической образности.
В конце концов мне находится что сказать.
– Лорен, собаки не занимаются любовью, – говорю я ей. – Они ебутся.
– Ну, оральный секс их точно не смущает, – смеется Мона.
– Собаки не занимаются любовью? – спрашивает меня Стамп с изумлением. – Я бы пораздумал над этим, будь я на твоем месте.
– Мм, нет… нет… я действительно верю, что собаки занимаются любовью… мм, да, они занимаются любовью при… солнечном свете, – говорит Витторио с грустью. – В золотых, золотистых… солнечных лучах они занимаются любовью.
Я извиняюсь и встаю, иду через кухню, думая, что она ведет в ванную комнату, затем вверх по лестнице и через комнату Витторио в его ванную комнату. Мою руки, гляжу на свое отражение в зеркале и говорю себе, что пойду обратно и скажу Лорен, что я плохо себя чувствую и нам лучше вернуться обратно в кампус. Что она на это скажет? Наверное, ответит, что мы только пришли сюда и что если мне хочется уйти – пожалуйста, и она встретится со мной, когда вернется в кампус. Я что, правда что-то сказал про ебущихся собак? Забудь про кокс, думаю я и открываю медицинский шкафчик Витторио больше со скуки, нежели из любопытства. Туалетная вода «Си бриз», «Виталис», зубная щетка «Топол», «Бен-Гей», пептобисмол, тюбик «Препарейшн-Эйч», упаковка либриума. Экий модник. Я достаю бутылочку из шкафчика, открываю ее, высыпаю черно-зеленые капсулы на ладонь, а затем глотаю одну, чтобы успокоиться, запиваю с ладони водой из-под крана. Затем вытираю рот и руки о полотенце, свисающее с душевой кабинки, и возвращаюсь обратно в гостиную, уже проклиная себя за то, что оставил без присмотра Лорен с Витторио так надолго.
Все говорят о книге, которой я не читал. Присаживаюсь обратно в кресло рядом с Лорен и слышу, как одна из редакторш произносит:
– Весьма… весьма плодотворная.
А другая говорит:
– Да, это веха.
Открываю еще одну бутылку и гляжу на Лорен, которая окидывает меня попрошающе-умоляющим взглядом. Я ставлю бутылку на место и смотрю на Мону и ее просвечивающую блузку.
– То, как она представила воплощение Матери Земли, просто потрясающе, не сказать – дерзко, – говорит Мона, изо всех сил кивая.
– Но не только то, как она ее представила, – говорит Стамп. – Меня сразили именно джойсовские коннотации.
– Да это Джойс, типичный Джойс, – соглашается Мона.
– Стоит прочитать эту книгу? – спрашиваю я Лорен, надеясь, что она повернется ко мне и отвернется от Витторио.
– Тебе бы не понравилось, – отвечает она, не глядя на меня.
– Почему? – спрашиваю я.
– Для тебя она «лишена смысла». – Она отхлебывает из стакана.
– Не только Джойс, она мне немного напомнила Акер, – говорит Трэв. – Кстати, читал кто-нибудь «Молния ударила меня в член» Крэда Килодни? Это потрясающе, потрясающе.
Он качает головой.
– Что это значит? – спрашиваю я ее.
– Догадайся, – шепчет она.
Я откидываюсь назад, сдерживаю зевоту, пью себе пиво.
Трэв поворачивается к Витторио.
– Но, Витторио, позволь спросить тебя, разве ты не думаешь, что эта условно богемная бессистемная панк-писанина опустившихся поствьетнамских, постуотергейтских, пост… черт, пост-все-на-свете менестрелей – результат того, что литературный истеблишмент вдалбливает потерянному поколению никчемную пропаганду, эксплуатирующую жадность и сексуальную пресыщенность, разрушающую разум, лишающую способности высказываться, и именно поэтому такие издания, как «Просто еще один мудак», – жареная компиляция андеграундных, в кавычках, произведений, прочно оседают в умах этого клана плохо приспособившихся, ни во что не верящих, мятежных, своекорыстных… черт их дери, выкидышей, или ты думаешь, это все… – и тут Трэв замолкает, подбирает нужное слово, – фуфло?
– Ох, Трэ-эв, – говорит Мона.
– Э-э… фуфло? – бормочет Витторио. – Что за фуфло… о чем ты? Я не… читал эту книгу… э… – Он поворачивается к Лорен. – Фуфло?.. Ммм, тебе понравилась эта книга?
– О да, – кивает Лорен, – очень понравилась.
– Я… я не читал эту… эту книгу, – робко произносит Витторио, опустив глаза на свой стакан.
Я смотрю на Витторио, и неожиданно мне его жалко. Хочется сказать ему, что я тоже ее не читал, и я понимаю, что Лорен чувствует себя так же, потому что она поворачивается и говорит:
– О Витторио, как жаль, что ты уезжаешь.
Витторио краснеет и произносит:
– Я должен вернуться… к своей семье.
– А как же Мари? – спрашивает она с нежностью, не убирая руки с его запястья.
Я гляжу на Мари, которая разговаривает с Трэвом о книге.
– О, – говорит Витторио, глядя на нее, затем неожиданно снова глядя на Лорен, – я буду очень сильно скучать по ней… очень сильно.
Мне хочется сказать то же самое Лорен, но вместо этого я зеваю и отхлебываю «Бекса». Я сонливый и слегка вставленный. Определенно все кончено. Я уже собрался было сказать ей об этом, но Стамп вскакивает и ставит кассету Circle Jerks, которых никто не может слушать, а Мона с Трэвом хотят послушать Los Lobos, так что все идут на компромисс и мы слушаем Yaz. Стамп принимается танцевать с Моной в темной уже комнате, и Трэв с редакторшами тоже пробуют трястись под музыку. Стамп даже пытается уговорить Мари присоединиться к ним, но она лишь улыбается и говорит, что очень устала.
Музыка вызывает у Витторио смех, он снова наливает всем выпить. Мари зажигает свечи. Витторио наклоняется и шепчет Лорен что-то на ухо. Лорен продолжает смотреть на меня. Я уже пью виски из фляжки Стампа, и меня вот-вот вырубит. Мне не слышно, о чем разговаривают эти двое, и я рад этому. Вымываю вкус дешевого виски изо рта остатками теплого «Бекса». Потом все произносят тосты, желают Витторио удачи в его поездке, даже Мари, которая выглядит опечаленно, поднимает бокал и беззвучно произносит: «Mi аmore», – это Витторио, женатому, отцу, Витторио. Это последнее, что я отчетливо помню. Я отключаюсь.
Просыпаюсь на кровати Витторио весь в поту, поднимаю голову, гляжу на часы и понимаю, что уже почти полночь. Осторожно встаю и нетвердой походкой спускаюсь вниз по лестнице в гостиную. Все ушли, остались Лорен и Витторио, которые за разговором уже переместились на диван, перед ними на столе догорают свечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Все, кроме меня, кивают. Я рыскаю взглядом по столу в поисках бутылки пива. Хватаю «Беке», быстро открываю бутылку, делаю большой глоток. Смотрю на Мари, которая, как и я, помалкивала на протяжении всей этой сцены из страшного сна.
– Надо же, какое совпадение, – говорит Лорен. – Утром я видела, как две собаки занимались любовью у меня перед общагой. Это было очень странно, но определенно поэтично с точки зрения эротической образности.
В конце концов мне находится что сказать.
– Лорен, собаки не занимаются любовью, – говорю я ей. – Они ебутся.
– Ну, оральный секс их точно не смущает, – смеется Мона.
– Собаки не занимаются любовью? – спрашивает меня Стамп с изумлением. – Я бы пораздумал над этим, будь я на твоем месте.
– Мм, нет… нет… я действительно верю, что собаки занимаются любовью… мм, да, они занимаются любовью при… солнечном свете, – говорит Витторио с грустью. – В золотых, золотистых… солнечных лучах они занимаются любовью.
Я извиняюсь и встаю, иду через кухню, думая, что она ведет в ванную комнату, затем вверх по лестнице и через комнату Витторио в его ванную комнату. Мою руки, гляжу на свое отражение в зеркале и говорю себе, что пойду обратно и скажу Лорен, что я плохо себя чувствую и нам лучше вернуться обратно в кампус. Что она на это скажет? Наверное, ответит, что мы только пришли сюда и что если мне хочется уйти – пожалуйста, и она встретится со мной, когда вернется в кампус. Я что, правда что-то сказал про ебущихся собак? Забудь про кокс, думаю я и открываю медицинский шкафчик Витторио больше со скуки, нежели из любопытства. Туалетная вода «Си бриз», «Виталис», зубная щетка «Топол», «Бен-Гей», пептобисмол, тюбик «Препарейшн-Эйч», упаковка либриума. Экий модник. Я достаю бутылочку из шкафчика, открываю ее, высыпаю черно-зеленые капсулы на ладонь, а затем глотаю одну, чтобы успокоиться, запиваю с ладони водой из-под крана. Затем вытираю рот и руки о полотенце, свисающее с душевой кабинки, и возвращаюсь обратно в гостиную, уже проклиная себя за то, что оставил без присмотра Лорен с Витторио так надолго.
Все говорят о книге, которой я не читал. Присаживаюсь обратно в кресло рядом с Лорен и слышу, как одна из редакторш произносит:
– Весьма… весьма плодотворная.
А другая говорит:
– Да, это веха.
Открываю еще одну бутылку и гляжу на Лорен, которая окидывает меня попрошающе-умоляющим взглядом. Я ставлю бутылку на место и смотрю на Мону и ее просвечивающую блузку.
– То, как она представила воплощение Матери Земли, просто потрясающе, не сказать – дерзко, – говорит Мона, изо всех сил кивая.
– Но не только то, как она ее представила, – говорит Стамп. – Меня сразили именно джойсовские коннотации.
– Да это Джойс, типичный Джойс, – соглашается Мона.
– Стоит прочитать эту книгу? – спрашиваю я Лорен, надеясь, что она повернется ко мне и отвернется от Витторио.
– Тебе бы не понравилось, – отвечает она, не глядя на меня.
– Почему? – спрашиваю я.
– Для тебя она «лишена смысла». – Она отхлебывает из стакана.
– Не только Джойс, она мне немного напомнила Акер, – говорит Трэв. – Кстати, читал кто-нибудь «Молния ударила меня в член» Крэда Килодни? Это потрясающе, потрясающе.
Он качает головой.
– Что это значит? – спрашиваю я ее.
– Догадайся, – шепчет она.
Я откидываюсь назад, сдерживаю зевоту, пью себе пиво.
Трэв поворачивается к Витторио.
– Но, Витторио, позволь спросить тебя, разве ты не думаешь, что эта условно богемная бессистемная панк-писанина опустившихся поствьетнамских, постуотергейтских, пост… черт, пост-все-на-свете менестрелей – результат того, что литературный истеблишмент вдалбливает потерянному поколению никчемную пропаганду, эксплуатирующую жадность и сексуальную пресыщенность, разрушающую разум, лишающую способности высказываться, и именно поэтому такие издания, как «Просто еще один мудак», – жареная компиляция андеграундных, в кавычках, произведений, прочно оседают в умах этого клана плохо приспособившихся, ни во что не верящих, мятежных, своекорыстных… черт их дери, выкидышей, или ты думаешь, это все… – и тут Трэв замолкает, подбирает нужное слово, – фуфло?
– Ох, Трэ-эв, – говорит Мона.
– Э-э… фуфло? – бормочет Витторио. – Что за фуфло… о чем ты? Я не… читал эту книгу… э… – Он поворачивается к Лорен. – Фуфло?.. Ммм, тебе понравилась эта книга?
– О да, – кивает Лорен, – очень понравилась.
– Я… я не читал эту… эту книгу, – робко произносит Витторио, опустив глаза на свой стакан.
Я смотрю на Витторио, и неожиданно мне его жалко. Хочется сказать ему, что я тоже ее не читал, и я понимаю, что Лорен чувствует себя так же, потому что она поворачивается и говорит:
– О Витторио, как жаль, что ты уезжаешь.
Витторио краснеет и произносит:
– Я должен вернуться… к своей семье.
– А как же Мари? – спрашивает она с нежностью, не убирая руки с его запястья.
Я гляжу на Мари, которая разговаривает с Трэвом о книге.
– О, – говорит Витторио, глядя на нее, затем неожиданно снова глядя на Лорен, – я буду очень сильно скучать по ней… очень сильно.
Мне хочется сказать то же самое Лорен, но вместо этого я зеваю и отхлебываю «Бекса». Я сонливый и слегка вставленный. Определенно все кончено. Я уже собрался было сказать ей об этом, но Стамп вскакивает и ставит кассету Circle Jerks, которых никто не может слушать, а Мона с Трэвом хотят послушать Los Lobos, так что все идут на компромисс и мы слушаем Yaz. Стамп принимается танцевать с Моной в темной уже комнате, и Трэв с редакторшами тоже пробуют трястись под музыку. Стамп даже пытается уговорить Мари присоединиться к ним, но она лишь улыбается и говорит, что очень устала.
Музыка вызывает у Витторио смех, он снова наливает всем выпить. Мари зажигает свечи. Витторио наклоняется и шепчет Лорен что-то на ухо. Лорен продолжает смотреть на меня. Я уже пью виски из фляжки Стампа, и меня вот-вот вырубит. Мне не слышно, о чем разговаривают эти двое, и я рад этому. Вымываю вкус дешевого виски изо рта остатками теплого «Бекса». Потом все произносят тосты, желают Витторио удачи в его поездке, даже Мари, которая выглядит опечаленно, поднимает бокал и беззвучно произносит: «Mi аmore», – это Витторио, женатому, отцу, Витторио. Это последнее, что я отчетливо помню. Я отключаюсь.
Просыпаюсь на кровати Витторио весь в поту, поднимаю голову, гляжу на часы и понимаю, что уже почти полночь. Осторожно встаю и нетвердой походкой спускаюсь вниз по лестнице в гостиную. Все ушли, остались Лорен и Витторио, которые за разговором уже переместились на диван, перед ними на столе догорают свечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69