Лодочка понесла его к музыкальной стене, а он стоял сосредоточенный, точно ветеран-гладиатор в ближнем бою. Дуэль между ним и поющим демоном тянулась, верно, не один десяток лет, и в случае поражения его ждало безумие. Маленький циклоп продолжал песню, чувственно замедляя ритм и сладострастно растягивая слова:
Как звезды ярки у других глаза,
Чисты, как бриллианты, но всего их два.
Глаза дружка созвездьями горят,
И лиц скопления из них глядят.
Черты их дивно многосложны,
Словами описать их невозможно…
Но тут, как раз когда голос демона медом растекся по октаве, пронзительный визг рожка заглушил его слова: это Гильдмирт, выбрав после долгого раздумья инструмент, наяривал традиционную южноколодрианскую плясовую. Основная мелодия этого безудержно-энергичного произведения, еще более темпераментного, чем большинство вещей подобного рода, сопровождалась к тому же неотразимыми по своему нахальству и безупречной беглости исполнения фиоритурами. Пальцы Гильдмирта так и порхали с клапана на клапан, окрашивая залихватскую плясовую в сотни безответственно-легкомысленных оттенков. Пират настроил свой инструмент в той же тональности, что и демон, и частичное совпадение ритмических ударений при полной несовместимости фразировки создавало эффект чудовищной какофонии. От одной точки столкновения двух мелодий до другой отрывистые звуки плясовой стадом диких лошадей неслись по просторным, торжественно резонирующим коридорам песни демона, втаптывая слова в пыль. Подобно толпе не в меру развеселившихся плебеев, которые, попав во дворец, роняют по неуклюжести вазу-другую, отпускают соленые шуточки, громко смеются, поминутно сплевывают на пол и сморкаются в рукава, шокируя утонченных хозяев, гнусавые вопли рожка вторгались в экстравагантную музыкальную архитектуру шамадки, оскверняя ее своим присутствием.
Никто из дуэлянтов ни разу не запнулся, каждый безошибочно вел свою партию музыкального мезальянса. Гильдмирт, когда первая плясовая закончилась, тут же добавил к ней еще одну, и еще, да так ловко, что мы не успевали замечать перехода; пьесе демона тоже не видно было конца. Буйство сшибающихся и разлетающихся аккордов напоминало звон мечей в руках истинных мастеров фехтовального искусства; удары наносились с такой расточительной щедростью, что у меня кровь застыла в жилах при мысли о том, как нечеловечески долго может тянуться этот поединок, а мы с Барнаром так и будем ждать, пока Гильдмирт отобьется от грозящей ему опасности.
И вдруг все стихло. Сначала демон, а затем и Гильдмирт свернули со столбовой дороги основной мелодии на петляющую тропу импровизированного окончания и остановили бег пальцев по клапанам и струнам. На мгновение все замерли, прислушиваясь к шелесту волн, вновь безраздельно завладевшему залом. Скользкие, как тела улиток, щупальца, оплетавшие шамадку, начали распутываться, пока на ее лакированном корпусе не остался лежать лишь один отросток. Им демон надавил на инструмент, и тот, до краев наполнившись водой, утонул.
Потом демон вяло заколыхался на волнах. Его похожие на мокрые перья щупальца, вытянувшись вперед, к Гильдмирту, чуть заметно шевелились, точно поддразнивая. Наконец он приподнял верхушку своего мешка. Оптическое желе некоторое время разглядывало Пирата, пока его золотистая масса не начала оседать, ручейками вытекая из растрескавшейся глазницы. Это неспешное колыхание напоминало песочные часы. Бутончики зрачков начали во множестве прорастать из середины желе, пока не слились в пару блестящих черных стебельков, которые неотрывно глядели на человека, точно задались целью сию минуту свести его с ума. Улыбки и ухмылки кокетливого неудовольствия разошлись по складчатой поверхности рта, как круги от брошенного в пруд камня.
– Лапусик ты мой! – задудел демон. – До чего же ты у меня неаккуратный! Джентльмены! – Желе повернулось в нашу сторону, зрачки рассыпались, чтобы рассмотреть каждого из нас в отдельности. – Мой упрямый вишневоглазый цыпленок ну ни в какую не хочет убираться! Сколько раз я ему говорил: «Если уж решил где-то остаться, так приведи это место в порядок!» Он ведь человек значительный, или был когда-то таким. По крайней мере, так он мне сам говорил. Вот послушайте! Так как, ты говоришь, тебя зовут? – Точки зрачков снова слились воедино и прямо-таки вгрызлись в бесстрастное лицо Пирата.
– Я, о тягучий Спаалг, твой старый знакомец, Гильдмирт из Сордон-Хеда, что в южной Колодрии, прозываемый также Пиратом.
– Все еще Гильдмирт, и сегодня тоже? А как насчет завтра?
– Я тот, кем был всю жизнь и кем останусь до конца дней своих.
Спаалг оборвал ритуальную пикировку так же неожиданно, как и начал. Крутанувшись вокруг своей оси, так что щупальца плетьми взметнулись в воздух, он зигзагами рванул к карте, стремительный, точно петарда, и завис прямо над ее центром. Оттуда, обращаясь к нам с Барнаром, он возобновил свои капризные жалобы:
– Взять хотя бы эту непревзойденную карту, посмотрите, как небрежно он с ней обращается. Как, спрашивается, должны многочисленные гости и посетители знакомиться с ней? При настоящем положении дел только он сам, да и то лишь когда выплывает порезвиться в другом обличье, может ею пользоваться. Но ему-то в этом как раз и нет нужды. В те дни, когда его сжигало неутолимое любопытство, он исследовал морское дно так же досконально, как блоха из пословицы задницу забулдыги. Я уверен, что мой драгоценный дружочек провел, ползая и ковыляя на чужих ногах по этим холмам и долинам, – тут он лениво уронил кончик щупальца в воду и стал задумчиво обводить им бугорки и впадинки микроскопически воссозданного рельефа, – в общей сложности гораздо больше лет, чем какой-то Гильдмирт в том месте, которое он из чистого упрямства величает Сордон-Хедом. Однако подумайте… – его мечтательный голос стал глубоким, как звук изрядно послужившей валторны, а щупальце продолжало чертить замысловатые фигуры на поверхности пейзажа, – как бы ни звали того, кто создал эту карту, самодовольства ему было не занимать. Неужели он и в самом деле надеялся ее закончить? И полагал, что она влезет в эту комнату? Какая наивность! Какая ограниченность мышления! Разве в этом заключается подлинно научный подход? Настоящий исследователь должен встречаться с неизведанным лицом к лицу. Вот это в качестве толкования вечно меняющегося и непредсказуемого в своем разнообразии океанического текста есть не что иное, как обыкновенное надувательство, грубая подделка, предпринятая ради низведения бескрайнего Первичного моря до состояния уютной, милой сердцу этого жалкого гнома конечности, ибо его желудок оказался слишком слаб для предприятий более серьезного или трудного свойства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Как звезды ярки у других глаза,
Чисты, как бриллианты, но всего их два.
Глаза дружка созвездьями горят,
И лиц скопления из них глядят.
Черты их дивно многосложны,
Словами описать их невозможно…
Но тут, как раз когда голос демона медом растекся по октаве, пронзительный визг рожка заглушил его слова: это Гильдмирт, выбрав после долгого раздумья инструмент, наяривал традиционную южноколодрианскую плясовую. Основная мелодия этого безудержно-энергичного произведения, еще более темпераментного, чем большинство вещей подобного рода, сопровождалась к тому же неотразимыми по своему нахальству и безупречной беглости исполнения фиоритурами. Пальцы Гильдмирта так и порхали с клапана на клапан, окрашивая залихватскую плясовую в сотни безответственно-легкомысленных оттенков. Пират настроил свой инструмент в той же тональности, что и демон, и частичное совпадение ритмических ударений при полной несовместимости фразировки создавало эффект чудовищной какофонии. От одной точки столкновения двух мелодий до другой отрывистые звуки плясовой стадом диких лошадей неслись по просторным, торжественно резонирующим коридорам песни демона, втаптывая слова в пыль. Подобно толпе не в меру развеселившихся плебеев, которые, попав во дворец, роняют по неуклюжести вазу-другую, отпускают соленые шуточки, громко смеются, поминутно сплевывают на пол и сморкаются в рукава, шокируя утонченных хозяев, гнусавые вопли рожка вторгались в экстравагантную музыкальную архитектуру шамадки, оскверняя ее своим присутствием.
Никто из дуэлянтов ни разу не запнулся, каждый безошибочно вел свою партию музыкального мезальянса. Гильдмирт, когда первая плясовая закончилась, тут же добавил к ней еще одну, и еще, да так ловко, что мы не успевали замечать перехода; пьесе демона тоже не видно было конца. Буйство сшибающихся и разлетающихся аккордов напоминало звон мечей в руках истинных мастеров фехтовального искусства; удары наносились с такой расточительной щедростью, что у меня кровь застыла в жилах при мысли о том, как нечеловечески долго может тянуться этот поединок, а мы с Барнаром так и будем ждать, пока Гильдмирт отобьется от грозящей ему опасности.
И вдруг все стихло. Сначала демон, а затем и Гильдмирт свернули со столбовой дороги основной мелодии на петляющую тропу импровизированного окончания и остановили бег пальцев по клапанам и струнам. На мгновение все замерли, прислушиваясь к шелесту волн, вновь безраздельно завладевшему залом. Скользкие, как тела улиток, щупальца, оплетавшие шамадку, начали распутываться, пока на ее лакированном корпусе не остался лежать лишь один отросток. Им демон надавил на инструмент, и тот, до краев наполнившись водой, утонул.
Потом демон вяло заколыхался на волнах. Его похожие на мокрые перья щупальца, вытянувшись вперед, к Гильдмирту, чуть заметно шевелились, точно поддразнивая. Наконец он приподнял верхушку своего мешка. Оптическое желе некоторое время разглядывало Пирата, пока его золотистая масса не начала оседать, ручейками вытекая из растрескавшейся глазницы. Это неспешное колыхание напоминало песочные часы. Бутончики зрачков начали во множестве прорастать из середины желе, пока не слились в пару блестящих черных стебельков, которые неотрывно глядели на человека, точно задались целью сию минуту свести его с ума. Улыбки и ухмылки кокетливого неудовольствия разошлись по складчатой поверхности рта, как круги от брошенного в пруд камня.
– Лапусик ты мой! – задудел демон. – До чего же ты у меня неаккуратный! Джентльмены! – Желе повернулось в нашу сторону, зрачки рассыпались, чтобы рассмотреть каждого из нас в отдельности. – Мой упрямый вишневоглазый цыпленок ну ни в какую не хочет убираться! Сколько раз я ему говорил: «Если уж решил где-то остаться, так приведи это место в порядок!» Он ведь человек значительный, или был когда-то таким. По крайней мере, так он мне сам говорил. Вот послушайте! Так как, ты говоришь, тебя зовут? – Точки зрачков снова слились воедино и прямо-таки вгрызлись в бесстрастное лицо Пирата.
– Я, о тягучий Спаалг, твой старый знакомец, Гильдмирт из Сордон-Хеда, что в южной Колодрии, прозываемый также Пиратом.
– Все еще Гильдмирт, и сегодня тоже? А как насчет завтра?
– Я тот, кем был всю жизнь и кем останусь до конца дней своих.
Спаалг оборвал ритуальную пикировку так же неожиданно, как и начал. Крутанувшись вокруг своей оси, так что щупальца плетьми взметнулись в воздух, он зигзагами рванул к карте, стремительный, точно петарда, и завис прямо над ее центром. Оттуда, обращаясь к нам с Барнаром, он возобновил свои капризные жалобы:
– Взять хотя бы эту непревзойденную карту, посмотрите, как небрежно он с ней обращается. Как, спрашивается, должны многочисленные гости и посетители знакомиться с ней? При настоящем положении дел только он сам, да и то лишь когда выплывает порезвиться в другом обличье, может ею пользоваться. Но ему-то в этом как раз и нет нужды. В те дни, когда его сжигало неутолимое любопытство, он исследовал морское дно так же досконально, как блоха из пословицы задницу забулдыги. Я уверен, что мой драгоценный дружочек провел, ползая и ковыляя на чужих ногах по этим холмам и долинам, – тут он лениво уронил кончик щупальца в воду и стал задумчиво обводить им бугорки и впадинки микроскопически воссозданного рельефа, – в общей сложности гораздо больше лет, чем какой-то Гильдмирт в том месте, которое он из чистого упрямства величает Сордон-Хедом. Однако подумайте… – его мечтательный голос стал глубоким, как звук изрядно послужившей валторны, а щупальце продолжало чертить замысловатые фигуры на поверхности пейзажа, – как бы ни звали того, кто создал эту карту, самодовольства ему было не занимать. Неужели он и в самом деле надеялся ее закончить? И полагал, что она влезет в эту комнату? Какая наивность! Какая ограниченность мышления! Разве в этом заключается подлинно научный подход? Настоящий исследователь должен встречаться с неизведанным лицом к лицу. Вот это в качестве толкования вечно меняющегося и непредсказуемого в своем разнообразии океанического текста есть не что иное, как обыкновенное надувательство, грубая подделка, предпринятая ради низведения бескрайнего Первичного моря до состояния уютной, милой сердцу этого жалкого гнома конечности, ибо его желудок оказался слишком слаб для предприятий более серьезного или трудного свойства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50