Приехав домой, встретил напуганного отца.
– Где пропадал? Писем от тебя не получали. Может быть, ты дезертир? Меня еще посадят за то, что я тебя укрываю.
– Все в порядке, приехал призываться, – успокоил я. отца.
На другой день явился я к воинскому начальнику и передал письмо от начальника поезда-мастерской, который просил направить меня в его часть.
Ожидаю в приемной. На моих глазах распределяют призванных: кого – в пехоту, кого – в артиллерию, в кавалерию, а некоторых – в воздушные части…
Вспомнились мне полеты аэропланов над Ходынский полем. За четыре года до этого мы с одним пареньком, восхищенные невиданным зрелищем, пришли на летное поле и обратились к начальству:
– Не нужны ли вам слесаря – ремонтировать самолеты и летать?
Офицеры посмеялись и выгнали нас.
В приемной у воинского начальника я снова пережил восторженное чувство, которое овладело мной, когда я увидел полеты авиатора Васильева. С завистью смотрел я на чудесный летательный аппарат. Так и не улыбнулось нам с Сашей счастье – подняться над землей…
Думаю я об этом и вдруг слышу голос воинского начальника:
– Кто желает летать?
Ах, чорт возьми, если бы я знал это раньше, ни за что не передал бы письмо из мастерской!
Среди призывников только трое изъявили желание итти в воздушную часть. Я рискнул попросить начальника:
– Отошлите и меня летать.
– Не могу. Дал письмо – жди ответа.
Через две недели снова прихожу к воинскому начальнику.
– Пошлем тебя по специальности в часть, – говорит он. – А уж оттуда, когда примешь присягу, можно будет просить об отправке в поезд-мастерскую, где ты служил.
– Раз так, – отвечаю я, – то моя специальность – летать… Разрешите доложить, что я хочу летать.
– Какая же это специальность, если ты на самолете никогда не сидел? – смеется начальник.
Я осмелел:
– Очень мне хочется. Я давно мечтаю, а это все равно, что летать…
Меня сверх комплекта послали в Гатчинскую военную авиационную школу. Не думалось тогда, что уже через год я буду среди первой четверки «нижних чинов», произведенных в авиаторы.
На место назначения я приехал первым. Жить мы должны были в кирасирской казарме. Помещение огромное, и я в нем один.
Приходит обучающий и говорит:
– Чтобы тебе тут не скучать, а делом заниматься, – начинай сам учиться военному искусству. Покажу тебе, как плести маты. Первый сплети себе – будет на чем спать. Потом сплетешь для солдат, которые скоро приедут.
Летная школа в Гатчине только возникла. Сюда перевезли кое-что из Петрограда, с Волкова поля, где немного занимались авиацией.
Делать нечего – начал плести маты. Сплел для себя: и штук пятнадцать для будущих товарищей. Две ночи провел в одиночестве. На третий день приехала группа молодых солдат. Сделали разбивку, и я попал в четвертую команду. Ребята здесь все подобрались хорошие. Один из них – Сиренко – стал моим большим приятелем.
Подружился я также с солдатом пятой команды Ваней Павловым (впоследствии он стал замечательным пилотом; после революции командовал авиацией Московского военного округа; умер после болезни).
Сиренко и Павлов очень увлекались французской борьбой, а я был их постоянным «судьей».
Все мы начали изучать воинский строй и приемы. Долгое время прошло, пока начальство впервые заговорило о полетах. В казарме объявили:
– Кто хочет завтра летать – выходи.
– Хочу, – сказал я, выступая вперед.
Сиренко тоже присоединился. Отобрали двадцать пять ребят – самых высоких и крепких.
Утром мы под командой прибыли на аэродром. Смотрим – в ангарах стоят аэропланы. Это были «Фарман-IV» и «Фарман-V» – ненадежные, хрупкие аппараты из дерева, полотна и проволоки; мотор у них («Гном» – 60 сил) находился позади пилота.
– Нечего глазеть! – сердито закричал взводный. – Расходись по ангарам! Сейчас будем летать.
Я, взволнованный, побежал в ближайший ангар. Там уже были офицер и два солдата-моториста. Офицер скомандовал:
– Под хвост, на плечо!
Что такое хвост аэроплана, мы уже понимали. Взяли хвост машины на плечо и вытащили аппарат из ангара. Поставили на старт. Мотористы запустили мотор. Офицер залез в машину и взлетел.
Мы на земле ждем, когда нас пригласят.
Пилот сделал круг в воздухе и сел чуть ли-не в километре от старта. Нам скомандовали:
– Бегом к аэроплану!
Снег по пояс. Мы подоткнули шинели и бросились на другой край аэродрома. Приподняли машину и перетащили ее на старт. Офицер опять взлетел, снова сделал круг и опустился вдалеке. Нас погнали к аппарату…
Словом, к вечеру мы до того «налетались», что промокли насквозь и едва ноги волочили. А офицер так и летал: поднимется на пятнадцать-двадцать метров, сделает кружочек и садится, притом всегда далеко от старта.
Возвращаемся в казарму. Все обступают нас, расспрашивают:
– Как летали?
– Здорово!.. Хорошо!.. Такая прелесть, ребята… Мы с охотой завтра опять пошли бы, да, пожалуй, нас не пустят, скажут: «Вы уже летали, дайте и другим».
– Нет, нет, вы полетали – хватит. Теперь наш черед.
Мы не стали упорствовать:
– Ну ладно, завтра отправляйтесь вы…
Так мы «летали» почти месяц. Изучили авиацию, что называется, с самого «корня», но в воздух ни разу не поднялись.
В январе 1915 года, после присяги, всех нас, солдат, стали распределять по частям. Павлов, Сиренко и еще несколько ребят, в том числе и я, признанные наиболее способными, были зачислены в постоянную команду при школе. Из кирасирских казарм мы перебрались в помещение на аэродроме.
Через месяц пришел приказ: самых лучших послать на курсы авиационных мотористов. Лучших – это значило тех, которые окончили среднее техническое учебное заведение или имели по крайней мере общие технические знания.
Тут я загрустил: все мое образование – сельское училище, где, как говорилось, «и трех классов не наберется». Правда, я посещал в Москве вечерние технические курсы, но с математикой у меня было слабовато.
Пришел к старшему офицеру.
– Хочется мне попасть на курсы мотористов, разрешите подготовиться.
Он согласился.
Я надеялся, что товарищи мне помогут. ак оно и было.
Меня назначили на курсы мотористов. Тут нашему брату пришлось основательно «попотеть». И не одна только теория одолевала: раньше мы прошли строй как молодые солдаты. На курсах потребовались повышенные знания: начали нас гонять еще и на унтер-офицерское ученье.
Вставали мы в пять часов. В шесть уходили учиться строю – до восьми. В восемь заходили на полчаса в казарму, пили чай и затем шли в класс. До полудня мы занимались в классе, а после обеда немедленно отправлялись на летное поле. Там вытаскивали аэропланы и помогали механикам запускать, моторы. Летали опять жк одни лишь офицеры.
Запускать мотор было трудно: требовались ловкость и подвижность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53