И Бог знает с кем. Проводив какого-нибудь издателя, редактора, министерского работника, Кирилл бросал мне уже как своему человеку: - Мертвяга. Пульса нет даже ничтожного. Паралич мозга и духа. Зачем же он тебе? - Можно использовать. В порядке гальванизации трупа. Если к трупяге подвести сильный электрический ток, то у него начнут дергаться руки и ноги. Так и тут, когда говоришь, западает даже трупяге. Подал ему идею книги: "Что город, то норов". Издать книгу с прекрасными фотографиями об исконных русских городах: Торжок, Устюжна, Таруса, Сапожок, Весьегонск, Суздаль, Боровск... Люди увидят, что в архитектуре кое-где еще сохранился русский дух и что надо его беречь, возрождать, развивать, всячески культивировать. Использую, Владимир Алексеевич, все возможности. Как нас учил гениальный, вечно живой вождь пролетариата: "Лучше маленькая рыбка, чем большой таракан". Любимая поговорка Ильича. Во всяком деле нет мелочей. Нельзя пренебрегать ничем. - А этот, из Министерства просвещения? - Ткнул его носом в "Родную речь". Где поэт Суриков? Где Кольцов? Где Алексей Константинович Толстой? Где Блок? Есенин? Где родная природа, родной язык? Самуил Маршак, Агния Барто, Юрий Яковлев, он же Хавкин. Безликие стихи, трескотня. "Летят самолеты, строчат пулеметы". И это "Родная речь"? Открой старую книгу для начального чтения. Открой, открой, вот она, читай. Вечер был, сверкали звезды, На дворе мороз трещал. Шел малютка по деревне, Посинел и весь дрожал. Шла старушка той деревней, Увидала сироту. Приютила, обогрела И поесть дала ему. - Да, я помню с детства эти стихи. Староваты, конечно. И слабоваты... - Хм. Староваты и слабоваты. Да ведь в них - сразу же понятие о добре. Человечность. Сострадание. Заряд добра. Тут и жалость к сироте, и радость от того, что он оказался в тепле, и накормлен, и благодарен старушке. И вообще - человечность. В то время как все советские детские стихи несут только одну чистую и сухую информацию. Мертвую информацию. "В лесу родилась елочка" - тоже не Бог весть какие стихи. Да ведь на них выросли поколения русских людей. Там и мужичок с топором, и трусишка зайка серенький, и лошадка мохноногая, и сама елочка, представьте - живая. И жалко елку. И ощущение, что не зря она срублена... "И много, много радости детишкам принесла". Это для сердца. Для детского сердечка, вернее сказать. Сколько теперь стихов и песен о елках? "Елка, елка, зеленая иголка". Чувства же ни на грош. В них нет народности, нет русского духа. Никакого духа. Они бездушны. Голая информация. "Летят самолеты, строчат пулеметы". Горох об стенку. А где понятия, самые первые, необходимые, элементарные понятия о добре и зле? Положим, твой кумир, твой любимый поэт В. Маяковский написал для детей "Что такое хорошо и что такое плохо". Но и тут - голая информация. Только для головы. Сопереживания же нет. Разбудить сострадание в детском сердце - великая задача поэзии. Нам, ну, не нам, детям, нам, когда мы были детьми, жалко сироту, бредущего в морозный вечер по пустой деревенской улице. Мы болеем за него душой. Мы радуемся, как будто это не он, а мы сами попали в теплую избу старушки. Но где же момент сострадания в стихах Маяковского? Его нет. Ноль. Вот я и ткнул носом зам. министра в "Родную речь", во всех этих Барто, Маршаков, Хавкиных. Пусть почешет в затылке. - Думаешь, дошло до него? - Дошло, не дошло, а говорить надо. Что-нибудь да дойдет. Не до него, так до другого. Как говорила Жанна д'Арк: "Если не мы, то кто же?" Согласимся, что никто, кроме нас, ничего такого не скажет. Значит, должны говорить мы. Должны! Между тем Лиза долисталась в книжке до стихотворения Блока о вербочках и спросила, помню ли я его. - Конечно, помню, даже и наизусть. - Прочитай, - потребовал Кирилл - Внимание, все слушают Александра Блока в исполнении Владимира Алексеевича - Ну... как там... Мальчики и девочки Свечечки и вербочки Понесли домой. Огонечки светятся, Прохожие крестятся, И пахнет весной. Ветерок удаленький, Дождик, дождик маленький, Не задуй огня. Воскресенье вербное, Завтра встану первая Для святого дня. - Чудо! - сразу взвился Кирилл. - Какая трогательность, какая душевность, какая светлота! Лисенок, кинь из современных детских стихов, чтобы подчеркнуть. - Стоит ли после таких стихов? Портить... - Для озлобления. Кинь! Лиза, как всегда, ко всему готовая, сказала: - Ну вот, хотя бы Маршак. Классик детской литературы: Дети нашего двора. Вы его хозяева. На дворе идет игра В конницу Чапаева. Едет по двору отряд, Тянет пулеметы. Что за кони у ребят Собственной работы! Что за шашки на боку! Взмахом этой шашки Лихо срубишь на скаку Голову ромашке. Вот так: скачи, коли, руби! Воспитание ненависти. Вместо того, чтобы воспитывать любовь к цветку, беречь его любоваться: руби ему голову. Целые поколения воспитывались не на любви к ближнему, а на ненависти. Кто помнит, с чего начинается прославленный советской пропагандой роман "Как закалялась сталь"? Священник, учитель Закона Божия, спрашивает учеников: кто приходил перед Пасхой к нему домой сдавать уроки? Оказывается, один из этих учеников насыпал в пасхальное тесто махорки. Мелкий пакостник. А ведь это будущий герой романа Павка Корчагин. И с него должны были все брать пример. Только что мы слышали прекрасное стихотворение Блока о Вербном воскресенье. О мальчиках и девочках, несущих домой из церкви зажженные свечечки. А теперь сравните. Из современной книги для чтения: Анна Ванна, Наш отряд, Хочет видеть Поросят. Мы их не обидим, Поглядим и выйдем... Комментарии излишни. Там дух, а здесь? Выхолащивание души начинается с детства. Кастрация духа. - Но как вставить про Вербное воскресенье в современную хрестоматию? Религиозный мотив. Свечечки, вербочки. - "Религия" в переводе на русский язык значит "объединяю", - с проступившим металлом в голосе возразил Буренин - Только тот, кто стремится к разъединению народа, только тот, кто стремится к его разобщению и превращению народа в население, начинает беспощадную борьбу против религии. Некогда мне сейчас распространяться на эту тему, но когда-нибудь в другой раз обещаю. Скажу только, что, во всяком случае, это есть великая красота. Лисенок, поставь пластинку. Хор донских казаков. Сейчас услышите. А потом Шаляпин. Или сперва Шаляпин? Нет, давайте сперва хор. Тишина. Полная тишина. Но призывать к тишине не было уже надобности, как, наверное, не надо было призывать людей ко вниманию при начавшемся в городе землетрясении. Сказать, что я был ошарашен, ошеломлен, потрясен до глубин души, значит ничего не сказать про то состояние, в которое меня ввергли первые же мгновения музыки. Где же это я бродил и плутал до сих пор, что только на каком-то сороковом году своей жизни слышу впервые это? Неужели оно было и раньше, до этого дня, а я о нем не знал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116