А как иначе из бедности выбиться? Как приобрести все, лишившись при том самого малого?..
Проще всего — так!
Вот и мечтают родители отдать детей своих в евнухи, дабы те, лишившись мужского отличия, взамен него обрели богатство и власть! Нет более желанной доли для бедняков, чем евнухом в гареме шахском стать, потому что иные пути все им заказаны по рождению их!
Был Джафар-Сефи седьмым ребенком в семье и звали его тогда Мирза. Всю жизнь, как помнил он себя, ни разу он досыта не ел! Утром лишь получал треть кукурузной лепешки да шел из дома и, целыми днями бродя по улицам, просил он, выставив грязную ладошку, подаяние или копался в выгребных ямах, разыскивая там что-нибудь съедобное. Коли находил — тут же совал в рот, пока другие такие же голодные попрошайки его не опередили, дабы злое урчание в утробе заглушить.
И должен был он, как и многие другие, от голода и болезней помереть, до десяти лет не дожив, если бы не решил отец отдать его в евнухи.
Как узнал о том маленький Мирза — обрадовался, ибо не ведал он, что это такое и что ему претерпеть придется, но слышал, что живут евнухи при дворце визирей и султанов в роскоши и едят каждый день досыта.
Отвели Мирзу к лекарю, что некогда при гареме шахском состоял. Посмотрел тот на мальчика да по голове его ласково рукой погладил, шелковистые волосы щупая.
— Красивый сынок у тебя. Ну как, верно, взять его?..
Обрадовался отец, хоть виду не показал.
— Согласен ли ты знаков мужского отличия лишить чадо свое?
— Да, — кивнул отец Мирзы.
— На что при том согласишься, а на что нет?
Не понял отец Мирзы, о чем его спрашивают. Да переспросил.
Витиевато ответил ему лекарь, как то на Востоке принято. Но хоть витиевато, да все равно понятно.
— Можно стебель один под самое основание подрезать, можно корешки лишь одни, а можно стебель вместе с корешками...
Коли стебля одного сын твой лишится, то ничего он не сможет, но, как вырастет, станет того желать, отчего будет претерпевать муки сладострастия, кои удовлетворить не способен будет.
Коли стебель оставить, но корешков его лишить, то всяк султан или визирь, или иной хозяин гарема подозревать его сможет в обмане и гнать из дворца своего.
Коли всего лишить, и корешки и стебель с ними удалив, то станет он евнухом, что зовутся «гладкими», ибо во всем будет подобен женщине, вместе с мужской силой лишившись на теле волос и твердости в чертах лица своего. Такой евнух во всяком гареме более других желанен, ибо безопасен для жен и наложниц.
— Тогда пусть будет так! — молвил отец.
— Теперь скажи, как дело сие сотворить — с кровью или без.
— А в чем разница? — вновь не понял отец Мирзы.
— Коли без крови, то можно, к примеру, мешок кожаный надеть да шнурком перетянуть и боле уж не снимать, дабы плоть от тепла и отсутствия воздуха, изнутри прея, загнивала, сама себя тем убив. Или тереть по-особому, дабы засохли у сына твоего корешки и не питали бы они соками живыми стебель, хоть с виду были бы они обычны.
Однако ж такие евнухи в меньшей цене, чем те, что с кровью новый вид свой обретают.
— Тогда пусть будет с кровью, — выбрал отец. Ибо болел за будущее сына своего!
Стоял при том Мирза, глазенками во все стороны крутил, отца своего слушал, да ничего не понимал. Одного лишь боялся, что коли отец его теперь не договорится, то придется ему завтра в ямах выгребных рыться да голодать.
Вновь погладил его лекарь по волосам шелковистым да молвил:
— Коли так — будь по твоему!.. Приведешь сына своего сразу, как молодой месяц на небо взойдет! И пусть он перед тем два дня ничего не ест да день не пьет.
И пусть все исполнится так, как угодно то будет Аллаху!..
И так все и исполнилось!..
Едва только сошел с небосклона месяц, перестал отец сына своего Мирзу кормить, а потом уж и пить не давал. И как объявился на небе новый тоненький серп, отвел его к лекарю.
Отвел да оставил.
И хоть было Мирзе немножко боязно, но радовался он, что скоро будет у него сытая жизнь и что попробует он сладкий шербет, что на устах тает, о котором слышал лишь и который евнухи каждый день едят!..
Отвели тут Мирзу в баню, где долго мыли и скребли, а отмыв дочиста, посадили в горячую перечную ванну и держали там долго, тело его маленькое распаривая. А как вытащили, обтерли и стали бинтовать лентами нижнюю часть живота и бедра, стягивая их так, что Мирза стал плакать. Хоть было то лишь начало!..
Забинтовали его да, на руки подняв, на лежанку возложили, растянув на ней во весь рост. И два слуги, с боков подойдя, взяли его за кисти и щиколотки, к лежанке их прижали.
Зашел тут лекарь да, оглядев его, в рот ему дощечку сунул, наказав строго:
— Сожми ее зубами и держи крепко! Да смотри у меня, не кричи, как больно станет, а терпи!
И, отойдя, взял в руки большой нож серповидный, вроде тех, какими траву режут. Увидел Мирза нож да испугался, хоть еще не понимал, зачем он и что с ним теперь делать станут.
Кивнул лекарь слугам своим.
Те Мирзу к столу притиснули, так что косточки его захрустели. А как притиснули, лекарь над ним склонился, да, примерившись, ухватил пальцами плоть его, и, потянув ее в сторону, взмахнул тем страшным, что боле на серп похож, ножом, и одним махом провел по коже и мясу, отсекая их. Отсек, да то, что в руках держал, на блюдо медное бросил.
Страшная боль ожгла Мирзу, будто маслом кипящим на живот ему плеснули! И хоть брызнули у него из глаз слезы, увидел он, как из него кровь алая побежала. И попробовал было закричать, но в рот его дощечка вставлена была, которую он, челюсти сцепив, ломать и прокусывать зубами стал, да так, что кровь из десен выступила! И мычал лишь...
И уж дале не видя ничего, забился весь, будто в падучей, выгнулся дугой, желая вырваться, да не мог, ибо крепко его держали слуги, к лежанке прижимая. Да все не отпускали!..
Ведь это еще был не конец мукам его!
Отошел лекарь к очагу, где хворост жарко горел, взял щипцы железные, что подле лежали, сунул их в угли да, поворошив пепел, ухватил в огне железку, что от жара вся желтым светилась. Вынул ее и, от себя отводя, чтоб не обжечься, обратно к лежанке пошел. Да встал пред Мирзой и, примерившись и перехвативши поудобней, железку ту, жаром пышущую, в рану его ткнул да придавил сверху, к мясу прижимая.
Зашипела, забулькала пузырями закипевшая кровь, что до того обильно текла, да плавиться начала. Запахло мясом горелым. И уж сколь худо Мирзе ране было, что казалось, хуже быть не может, но тут будто всего его головней горящей насквозь просверлили!
Замычал он, вскидываясь тельцем своим тщедушным, да тут же обмяк, сознание утратив!
А иные в тот момент и вовсе от боли помирали.
Пошипела кровь, да недолго. Отбросил лекарь железо, коим рану прижигал, да, склонившись ниже, стал копаться в плоти горелой пальцами, дырку ковыряя, а как расковырял, сунул туда полированный металлический стержень, что навроде пробки был, да сунув, глубоко его в тело протолкнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Проще всего — так!
Вот и мечтают родители отдать детей своих в евнухи, дабы те, лишившись мужского отличия, взамен него обрели богатство и власть! Нет более желанной доли для бедняков, чем евнухом в гареме шахском стать, потому что иные пути все им заказаны по рождению их!
Был Джафар-Сефи седьмым ребенком в семье и звали его тогда Мирза. Всю жизнь, как помнил он себя, ни разу он досыта не ел! Утром лишь получал треть кукурузной лепешки да шел из дома и, целыми днями бродя по улицам, просил он, выставив грязную ладошку, подаяние или копался в выгребных ямах, разыскивая там что-нибудь съедобное. Коли находил — тут же совал в рот, пока другие такие же голодные попрошайки его не опередили, дабы злое урчание в утробе заглушить.
И должен был он, как и многие другие, от голода и болезней помереть, до десяти лет не дожив, если бы не решил отец отдать его в евнухи.
Как узнал о том маленький Мирза — обрадовался, ибо не ведал он, что это такое и что ему претерпеть придется, но слышал, что живут евнухи при дворце визирей и султанов в роскоши и едят каждый день досыта.
Отвели Мирзу к лекарю, что некогда при гареме шахском состоял. Посмотрел тот на мальчика да по голове его ласково рукой погладил, шелковистые волосы щупая.
— Красивый сынок у тебя. Ну как, верно, взять его?..
Обрадовался отец, хоть виду не показал.
— Согласен ли ты знаков мужского отличия лишить чадо свое?
— Да, — кивнул отец Мирзы.
— На что при том согласишься, а на что нет?
Не понял отец Мирзы, о чем его спрашивают. Да переспросил.
Витиевато ответил ему лекарь, как то на Востоке принято. Но хоть витиевато, да все равно понятно.
— Можно стебель один под самое основание подрезать, можно корешки лишь одни, а можно стебель вместе с корешками...
Коли стебля одного сын твой лишится, то ничего он не сможет, но, как вырастет, станет того желать, отчего будет претерпевать муки сладострастия, кои удовлетворить не способен будет.
Коли стебель оставить, но корешков его лишить, то всяк султан или визирь, или иной хозяин гарема подозревать его сможет в обмане и гнать из дворца своего.
Коли всего лишить, и корешки и стебель с ними удалив, то станет он евнухом, что зовутся «гладкими», ибо во всем будет подобен женщине, вместе с мужской силой лишившись на теле волос и твердости в чертах лица своего. Такой евнух во всяком гареме более других желанен, ибо безопасен для жен и наложниц.
— Тогда пусть будет так! — молвил отец.
— Теперь скажи, как дело сие сотворить — с кровью или без.
— А в чем разница? — вновь не понял отец Мирзы.
— Коли без крови, то можно, к примеру, мешок кожаный надеть да шнурком перетянуть и боле уж не снимать, дабы плоть от тепла и отсутствия воздуха, изнутри прея, загнивала, сама себя тем убив. Или тереть по-особому, дабы засохли у сына твоего корешки и не питали бы они соками живыми стебель, хоть с виду были бы они обычны.
Однако ж такие евнухи в меньшей цене, чем те, что с кровью новый вид свой обретают.
— Тогда пусть будет с кровью, — выбрал отец. Ибо болел за будущее сына своего!
Стоял при том Мирза, глазенками во все стороны крутил, отца своего слушал, да ничего не понимал. Одного лишь боялся, что коли отец его теперь не договорится, то придется ему завтра в ямах выгребных рыться да голодать.
Вновь погладил его лекарь по волосам шелковистым да молвил:
— Коли так — будь по твоему!.. Приведешь сына своего сразу, как молодой месяц на небо взойдет! И пусть он перед тем два дня ничего не ест да день не пьет.
И пусть все исполнится так, как угодно то будет Аллаху!..
И так все и исполнилось!..
Едва только сошел с небосклона месяц, перестал отец сына своего Мирзу кормить, а потом уж и пить не давал. И как объявился на небе новый тоненький серп, отвел его к лекарю.
Отвел да оставил.
И хоть было Мирзе немножко боязно, но радовался он, что скоро будет у него сытая жизнь и что попробует он сладкий шербет, что на устах тает, о котором слышал лишь и который евнухи каждый день едят!..
Отвели тут Мирзу в баню, где долго мыли и скребли, а отмыв дочиста, посадили в горячую перечную ванну и держали там долго, тело его маленькое распаривая. А как вытащили, обтерли и стали бинтовать лентами нижнюю часть живота и бедра, стягивая их так, что Мирза стал плакать. Хоть было то лишь начало!..
Забинтовали его да, на руки подняв, на лежанку возложили, растянув на ней во весь рост. И два слуги, с боков подойдя, взяли его за кисти и щиколотки, к лежанке их прижали.
Зашел тут лекарь да, оглядев его, в рот ему дощечку сунул, наказав строго:
— Сожми ее зубами и держи крепко! Да смотри у меня, не кричи, как больно станет, а терпи!
И, отойдя, взял в руки большой нож серповидный, вроде тех, какими траву режут. Увидел Мирза нож да испугался, хоть еще не понимал, зачем он и что с ним теперь делать станут.
Кивнул лекарь слугам своим.
Те Мирзу к столу притиснули, так что косточки его захрустели. А как притиснули, лекарь над ним склонился, да, примерившись, ухватил пальцами плоть его, и, потянув ее в сторону, взмахнул тем страшным, что боле на серп похож, ножом, и одним махом провел по коже и мясу, отсекая их. Отсек, да то, что в руках держал, на блюдо медное бросил.
Страшная боль ожгла Мирзу, будто маслом кипящим на живот ему плеснули! И хоть брызнули у него из глаз слезы, увидел он, как из него кровь алая побежала. И попробовал было закричать, но в рот его дощечка вставлена была, которую он, челюсти сцепив, ломать и прокусывать зубами стал, да так, что кровь из десен выступила! И мычал лишь...
И уж дале не видя ничего, забился весь, будто в падучей, выгнулся дугой, желая вырваться, да не мог, ибо крепко его держали слуги, к лежанке прижимая. Да все не отпускали!..
Ведь это еще был не конец мукам его!
Отошел лекарь к очагу, где хворост жарко горел, взял щипцы железные, что подле лежали, сунул их в угли да, поворошив пепел, ухватил в огне железку, что от жара вся желтым светилась. Вынул ее и, от себя отводя, чтоб не обжечься, обратно к лежанке пошел. Да встал пред Мирзой и, примерившись и перехвативши поудобней, железку ту, жаром пышущую, в рану его ткнул да придавил сверху, к мясу прижимая.
Зашипела, забулькала пузырями закипевшая кровь, что до того обильно текла, да плавиться начала. Запахло мясом горелым. И уж сколь худо Мирзе ране было, что казалось, хуже быть не может, но тут будто всего его головней горящей насквозь просверлили!
Замычал он, вскидываясь тельцем своим тщедушным, да тут же обмяк, сознание утратив!
А иные в тот момент и вовсе от боли помирали.
Пошипела кровь, да недолго. Отбросил лекарь железо, коим рану прижигал, да, склонившись ниже, стал копаться в плоти горелой пальцами, дырку ковыряя, а как расковырял, сунул туда полированный металлический стержень, что навроде пробки был, да сунув, глубоко его в тело протолкнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66