Дождь перестал. Скоро наступит утро. На ветках деревьев уже пробовали голос самые ранние птички.
Итак, она оказалась перед той самой дверью, за которую ее столь бесцеремонно выставили. Амелия не решалась постучать. Предательская мыслишка о бегстве зашевелилась у нее в голове.
И тогда она гордо вскинула голову и постучала.
Нилс медленно поднял голову. Кажется, он задремал в кресле у постели раненого. Шедоу метался по кровати и что-то невнятно бормотал. Увы, Нилс не мог разобрать ни слова. Успокаивало то, что лоб у него оставался прохладным и боли он, видимо, тоже не чувствовал. Нилс по опыту знал, что и жар, и боль могут прийти позже. И в ожидании того, что может случиться, Нилс принес бутылку бурбона. К морфию в качестве обезболивающего Нилс относился с предубеждением. Впрочем, морфия у него все равно не было.
Глядя на брата, едва не отправившегося на тот свет и продолжающего пребывать в пограничном состоянии, Нилс в сотый раз проклинал себя за то, что это случилось не с ним. В то время как Шедоу воткнули нож в грудь, он, Нилс, забавлялся тут с женщиной. Нет, не просто с женщиной, с Амелией. И «забавлялся» – не вполне подходящее слово. Он испытал с ней то, что в жизни не испытывал. Такой накал страстей. Такая полнота удовлетворения. Как бы то ни было, он, Нилс, – старший брат, не исполнил долга, данного ему от рождения, – не защитил младшего брата. Сколько раз Шедоу смеялся над казавшейся ему избыточной опекой брата, а вот теперь... Уж лучше бы он сам умер, чем видеть, как умирает брат.
Нилс чувствовал, что теряет опору в жизни. Он ощущал пустоту, никчемность своего существования. Утратив внутренний стержень, он стал подобен глиняному колоссу, готовому развалиться от первого порыва ветра. И, что самое страшное, понимая это, он не находил в себе сил что-либо изменить.
Но свой долг по отношению к стране он мог и должен был исполнить.
Нилс встрепенулся. Опять этот звук. Что это? Ветка, ударяющая о стекло? Что еще? Не может быть, чтобы кто-то почтил его своим присутствием в столь поздний час. Странно, звук был такой, словно кто-то стучал в дверь.
Нилс насторожился и превратился в слух. Стук прекратился. Потом он услышал тихий голос:
– Нилс, впусти меня. Я принесла лекарства для Шедоу. Ты должен меня впустить. Ради него.
Должно быть, это ему снится. Он сделал все, чтобы Амелия ушла из его жизни навсегда. Чтобы она его возненавидела. Амелия умоляет его впустить ее в дом? Неужели это ее голос? Или у него начались слуховые галлюцинации?
– Нилс!
Нет, на сей раз в голосе ее была не мольба, а настойчивое требование.
Он спустился вниз и одним махом распахнул дверь, захватив ее врасплох. Она так и замерла с поднятым кулаком. Она бы влетела в комнату, если бы он не перекрыл ей доступ, встав в проходе.
– Какого дьявола ты сюда пришла?
Он видел, как дрогнула ее нижняя губа. Если бы она заплакала, он не смог бы устоять. К счастью для него, она справилась с собой. Поджав губы, Амелия зло уставилась на негостеприимного хозяина.
– Ты что, меня не слышал? Я принесла лекарство для Шедоу.
– Мой брат прекрасно себя чувствует.
– В самом деле? И кто, смею спросить, сотворил это чудо? Сюда, часом, не залетала стая ангелов?
– Не богохульствуй.
– Не лицемерь. Мы оба знаем, что он чувствует себя далеко не прекрасно. А теперь отойди.
Сохранять непреклонность становилось все труднее. Она была так чертовски хороша в этом простом и ладно сидящем на ее великолепной фигуре костюме, и волосы ее, выбившиеся из косы, ветер разметал вокруг лица. И этот румянец, и этот блеск в глазах. Она была подобна чуду, и, утверждая это, он бы ничуть не богохульствовал.
– Я не зря отослал тебя прочь, Амелия.
– О да, у тебя был для того отличный предлог. Ты думаешь, что наши страны – твоя и моя – враги, и мы с тобой должны непременно возненавидеть друг друга. Так вот, позволь, я кое-что тебе скажу, Нилс Вулфсон. Это все чушь. Больше того, твоему брату станет лучше, он проснется и все тебе расскажет. И, когда он станет рассказывать тебе о том, что произошло с ним на самом деле, я хочу быть рядом. С нетерпением жду этого момента.
– Тебе хоть раз в жизни приходило в голову, что ты можешь ошибаться?
– Ошибаюсь я довольно часто, но в данном случае я знаю, что права. В том, что касается моей страны, меня и тебя, я не ошибаюсь. Дай мне войти!
В глазах ее стояли слезы. И эти слезы никак не вязались с запальчивой агрессивностью ее тона. Нилс видел и чувствовал, что она на грани срыва, и он не мог допустить, чтобы эта сильная женщина сломалась. Сломалась по его вине. Слова ее взывали к его рассудку, но глаза – к его чувству к ней, и вот, уже в который раз за последнюю неделю, чувства оказались сильнее доводов рассудка. Когда он успел завоевать ее доверие? Полное, абсолютное доверие? Когда в жизни кто-то, кроме Шедоу, мог так безоглядно ему доверять? Помимо всего, Шедоу действительно остро нуждался в ее помощи.
Нилс отошел от двери, но не закрыл ее.
– Где Брутус?
– В конюшне, расседланный и напоенный. И, скорее всего он уже спит.
– Ты взяла мое седло – мужское седло, и так скакала на нем через весь город?
– Если и так, что с того?
– Ты сильно сглупила.
– Брутус так не считает. А ты что, смотрел на меня? Зачем это?
– Должен же человек куда-то смотреть.
Он едва не съежился под ее оценивающим взглядом. Но, как бы то ни было, то, что она в нем увидела, ее удовлетворило, ибо она улыбнулась.
– Это верно. Где Шедоу?
– Оставь то, что ты принесла. Спасибо. А теперь поезжай домой.
– Даже и не подумаю. Я уже сказала, что хочу быть здесь, когда Шедоу придет в себя и начнет рассказывать о том, кто на него напал и где. Лестница там? – Нилс обернулся, и она успела проскользнуть мимо него в дом.
– Как я мог сомневаться в том, что ты – принцесса?
– Понятия не имею. Мне кажется, что это совершенно очевидно. – Она уже шла через кухню в зал и вскоре скрылась из вида. Он чувствовал себя несколько ошалевшим и предательски счастливым. И еще, как ни странно, ему показалось, что он почувствовал запах роз.
– Как он? – спросила Амелия, поставив саквояж на пол в спальне Шедоу. Он неподвижно лежал на кровати.
– Бредит, а так все в порядке.
– Жара нет?
– Пока нет.
– Ты знаешь, что температура поднимется, если не остановить развитие инфекции. Я принесла с собой снадобья, которые надо смешать в определенной пропорции и наложить на рану. Вода есть?
– Вон там, в кувшине на умывальнике. Но она уже остыла. Тебе нужна горячая вода?
– Лучше бы погорячей.
Она уже снимала жакет. Смятый бутон упал на пол. Он наклонился и поднял его.
– Это что?
Она выхватила бутон у него из рук и убрала в карман.
– Так, ничего.
– Это из тех, что я тебе послал? – Он с трудом в это верил, но разве могло быть иное объяснение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Итак, она оказалась перед той самой дверью, за которую ее столь бесцеремонно выставили. Амелия не решалась постучать. Предательская мыслишка о бегстве зашевелилась у нее в голове.
И тогда она гордо вскинула голову и постучала.
Нилс медленно поднял голову. Кажется, он задремал в кресле у постели раненого. Шедоу метался по кровати и что-то невнятно бормотал. Увы, Нилс не мог разобрать ни слова. Успокаивало то, что лоб у него оставался прохладным и боли он, видимо, тоже не чувствовал. Нилс по опыту знал, что и жар, и боль могут прийти позже. И в ожидании того, что может случиться, Нилс принес бутылку бурбона. К морфию в качестве обезболивающего Нилс относился с предубеждением. Впрочем, морфия у него все равно не было.
Глядя на брата, едва не отправившегося на тот свет и продолжающего пребывать в пограничном состоянии, Нилс в сотый раз проклинал себя за то, что это случилось не с ним. В то время как Шедоу воткнули нож в грудь, он, Нилс, забавлялся тут с женщиной. Нет, не просто с женщиной, с Амелией. И «забавлялся» – не вполне подходящее слово. Он испытал с ней то, что в жизни не испытывал. Такой накал страстей. Такая полнота удовлетворения. Как бы то ни было, он, Нилс, – старший брат, не исполнил долга, данного ему от рождения, – не защитил младшего брата. Сколько раз Шедоу смеялся над казавшейся ему избыточной опекой брата, а вот теперь... Уж лучше бы он сам умер, чем видеть, как умирает брат.
Нилс чувствовал, что теряет опору в жизни. Он ощущал пустоту, никчемность своего существования. Утратив внутренний стержень, он стал подобен глиняному колоссу, готовому развалиться от первого порыва ветра. И, что самое страшное, понимая это, он не находил в себе сил что-либо изменить.
Но свой долг по отношению к стране он мог и должен был исполнить.
Нилс встрепенулся. Опять этот звук. Что это? Ветка, ударяющая о стекло? Что еще? Не может быть, чтобы кто-то почтил его своим присутствием в столь поздний час. Странно, звук был такой, словно кто-то стучал в дверь.
Нилс насторожился и превратился в слух. Стук прекратился. Потом он услышал тихий голос:
– Нилс, впусти меня. Я принесла лекарства для Шедоу. Ты должен меня впустить. Ради него.
Должно быть, это ему снится. Он сделал все, чтобы Амелия ушла из его жизни навсегда. Чтобы она его возненавидела. Амелия умоляет его впустить ее в дом? Неужели это ее голос? Или у него начались слуховые галлюцинации?
– Нилс!
Нет, на сей раз в голосе ее была не мольба, а настойчивое требование.
Он спустился вниз и одним махом распахнул дверь, захватив ее врасплох. Она так и замерла с поднятым кулаком. Она бы влетела в комнату, если бы он не перекрыл ей доступ, встав в проходе.
– Какого дьявола ты сюда пришла?
Он видел, как дрогнула ее нижняя губа. Если бы она заплакала, он не смог бы устоять. К счастью для него, она справилась с собой. Поджав губы, Амелия зло уставилась на негостеприимного хозяина.
– Ты что, меня не слышал? Я принесла лекарство для Шедоу.
– Мой брат прекрасно себя чувствует.
– В самом деле? И кто, смею спросить, сотворил это чудо? Сюда, часом, не залетала стая ангелов?
– Не богохульствуй.
– Не лицемерь. Мы оба знаем, что он чувствует себя далеко не прекрасно. А теперь отойди.
Сохранять непреклонность становилось все труднее. Она была так чертовски хороша в этом простом и ладно сидящем на ее великолепной фигуре костюме, и волосы ее, выбившиеся из косы, ветер разметал вокруг лица. И этот румянец, и этот блеск в глазах. Она была подобна чуду, и, утверждая это, он бы ничуть не богохульствовал.
– Я не зря отослал тебя прочь, Амелия.
– О да, у тебя был для того отличный предлог. Ты думаешь, что наши страны – твоя и моя – враги, и мы с тобой должны непременно возненавидеть друг друга. Так вот, позволь, я кое-что тебе скажу, Нилс Вулфсон. Это все чушь. Больше того, твоему брату станет лучше, он проснется и все тебе расскажет. И, когда он станет рассказывать тебе о том, что произошло с ним на самом деле, я хочу быть рядом. С нетерпением жду этого момента.
– Тебе хоть раз в жизни приходило в голову, что ты можешь ошибаться?
– Ошибаюсь я довольно часто, но в данном случае я знаю, что права. В том, что касается моей страны, меня и тебя, я не ошибаюсь. Дай мне войти!
В глазах ее стояли слезы. И эти слезы никак не вязались с запальчивой агрессивностью ее тона. Нилс видел и чувствовал, что она на грани срыва, и он не мог допустить, чтобы эта сильная женщина сломалась. Сломалась по его вине. Слова ее взывали к его рассудку, но глаза – к его чувству к ней, и вот, уже в который раз за последнюю неделю, чувства оказались сильнее доводов рассудка. Когда он успел завоевать ее доверие? Полное, абсолютное доверие? Когда в жизни кто-то, кроме Шедоу, мог так безоглядно ему доверять? Помимо всего, Шедоу действительно остро нуждался в ее помощи.
Нилс отошел от двери, но не закрыл ее.
– Где Брутус?
– В конюшне, расседланный и напоенный. И, скорее всего он уже спит.
– Ты взяла мое седло – мужское седло, и так скакала на нем через весь город?
– Если и так, что с того?
– Ты сильно сглупила.
– Брутус так не считает. А ты что, смотрел на меня? Зачем это?
– Должен же человек куда-то смотреть.
Он едва не съежился под ее оценивающим взглядом. Но, как бы то ни было, то, что она в нем увидела, ее удовлетворило, ибо она улыбнулась.
– Это верно. Где Шедоу?
– Оставь то, что ты принесла. Спасибо. А теперь поезжай домой.
– Даже и не подумаю. Я уже сказала, что хочу быть здесь, когда Шедоу придет в себя и начнет рассказывать о том, кто на него напал и где. Лестница там? – Нилс обернулся, и она успела проскользнуть мимо него в дом.
– Как я мог сомневаться в том, что ты – принцесса?
– Понятия не имею. Мне кажется, что это совершенно очевидно. – Она уже шла через кухню в зал и вскоре скрылась из вида. Он чувствовал себя несколько ошалевшим и предательски счастливым. И еще, как ни странно, ему показалось, что он почувствовал запах роз.
– Как он? – спросила Амелия, поставив саквояж на пол в спальне Шедоу. Он неподвижно лежал на кровати.
– Бредит, а так все в порядке.
– Жара нет?
– Пока нет.
– Ты знаешь, что температура поднимется, если не остановить развитие инфекции. Я принесла с собой снадобья, которые надо смешать в определенной пропорции и наложить на рану. Вода есть?
– Вон там, в кувшине на умывальнике. Но она уже остыла. Тебе нужна горячая вода?
– Лучше бы погорячей.
Она уже снимала жакет. Смятый бутон упал на пол. Он наклонился и поднял его.
– Это что?
Она выхватила бутон у него из рук и убрала в карман.
– Так, ничего.
– Это из тех, что я тебе послал? – Он с трудом в это верил, но разве могло быть иное объяснение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70