— На дворе никого нет — ну, теперь я уберусь потихоньку.
Ингунн снова расплакалась:
— О нет, нет, не уходи, мне так страшно здесь одной!
Улав уже понял: уговаривать ее бесполезно и слова тут не помогут.
— Тогда вставай, — прошептал он, — и одевайся; если нас увидят на туне вместе, никто не заподозрит неладного.
Он вышел из светелки, сел на лесенку и стал ждать. Держась обеими руками за рукоять меча и опершись на него подбородком, он сидел, глядя на пунцовые отсветы в западной части неба — они бледнели по мере того, как свет на востоке разгорался и становился все ярче и ярче. Трава на полях была серой от росы и дождя.
Он вспоминал поздние вечера и ранние утра этого лета, которые они провели с Ингунн, — и воспоминания об их играх и забавах мучительной болью отозвались в его душе, наполнив ее горьким разочарованием и скорбью. Он стал обманщиком, но ему казалось, будто он и сам обманут. Они бегали и забавлялись на пригорке, поросшем цветами, и думать не думали, что их забавы кончатся падением в пропасть. И не успели оглянуться, как рухнули вниз. Да, это так! И теперь вот лежат во прахе. Но что пользы сетовать, — пытался утешить он самого себя.
Когда они поженятся, то, верно, обретут в конце концов почет и уважение; тогда они, пожалуй, забудут тайный позор, который им довелось пережить. А он-то так радовался своей свадьбе — тому дню, когда все только и будут что величать новобрачных и нарекут их совершеннолетними. Теперь же пиво в чашах жениха и невесты будет иметь тайный горький привкус — ведь они недостойны чести, которая выпадет им на долю.
То, что он сделал, почиталось одним из самых мерзких поступков. «Ну и зятек им достался, будь он неладен, разве такому можно довериться!» — говорили люди, когда подобное дело выходило наружу. Ибо лодку, коня и невесту настоящий муж должен сперва купить честь по чести, а потом уж воспользоваться правом владеть ими, разве что его ранее принудили к тому.
Улав полагал: три месяца — наикратчайший срок, который приличествует людям их сословия и который должен пройти с того дня, когда уговор о порядке распределения имущества при брачной сделке будет оглашен во Фреттастейне, и до той поры, покамест он не сыграет свадьбу в Хествикене… Но, может статься, теперь, когда Стейнфинн навязал себе дело с пожаром и убийством, уже не покажется столь непристойным, если он, Улав, поторопит со свадьбой. Ведь тогда вместо опекунства над несовершеннолетним Стейнфинн получит зятя с большим достатком, от которого вправе требовать помощи в уплате пени и во всем прочем.
Так что, когда Ингунн вышла к Улаву и, не смея взглянуть на него, прошептала: «Коли бы отец знал про нас, Улав, он бы, верно, нас убил», — Улав, чуть улыбнувшись, взял ее руку.
— Навряд ли Стейнфинн столь глуп. Ему и без того хватит дел, Ингунн, за которые его призовут к ответу. А от живого зятя ему больше проку, нежели от мертвого… И все же, — шепнул он упавшим голосом, — беда будет, коли Стейнфинн или кто другой прознает про то.
Заря только начинала брезжить, стоял ледяной холод, и повсюду было мокро. Улав и Ингунн, тесно прижавшись друг к другу, сидели и дремали на лесенке, меж тем как желтовато-белый свет с востока все выше и выше растекался по всему небу, а птицы щебетали все громче и громче. Песен от них, видно, в этом году больше не услышишь!
— Опять он здесь! — Улав вскочил. Пес снова спустился на тун, встал перед большим стабуром и завыл. Улав с Ингунн разом сбежали вниз по лесенке, и Улав стал звать и приманивать Эрпа. Пес всегда слушался его. Но нынче Улав не мог схватить Эрпа.
Из жилого дома вышел Арнвид, сын Финна, и тоже попытался соблазнить Эрпа костью, но и ему не удалось поймать пса. Стоило приблизиться к нему, как Эрп всякий раз ускользал, отбегал в сторону и снова принимался выть.
— А вы что, так нынче ночью и не раздевались? — спросил вдруг Арнвид, переводя взгляд с юноши на девушку.
Ингунн вспыхнула и быстро отвернулась, а Улав ответил:
— Нет… Мы сидели и болтали в верхней горнице, да так и заснули сидя; и спали, пока эта псина не разбудила нас.
Уже многие вышли во двор, и мужчины, и женщины; и все дивились, что пес так воет. Под конец вышел и Колбейн.
Вдруг кто-то как закричит: «Глядите!..»
На галерейке большого стабура показался Стейнфинн, сын Туре; его лицо жутко изменилось и стало почти неузнаваемым. Он что-то крикнул — а потом исчез, словно провалялся.
Колбейн бросился к стабуру, но дверь в подклеть была заперта изнутри. Тогда подбежал Арнвид, и Колбейну помогли взобраться к нему на плечи, а оттуда он перемахнул через перила на галерейку. Вскоре Колбейн снова вышел и перегнулся через перила — лицо его исказилось от ужаса.
— Стейнфинн истек кровью, как заколотый вол, пусть кто-нибудь сюда поднимется. Только не дочери… — сказал Колбейн, и словно озноб пробежал по его телу.
Вскоре он отворил дверь внизу. Арнвид и несколько челядинцев вошли в дом, меж тем как Тура с прислужницами побежали вниз за водой и вином, полотняными лоскутьями на повязки, мазями и снадобьями. В дверях появился Арнвид, сын Финна, — при виде его страх, который все возрастал и возрастал в душе ожидавших, вылился в стон. Арнвид шел точно во сне, но, увидев Улава, сына Аудуна, подозвал его к себе.
— Ингебьерг… — нижняя челюсть Арнвида тряслась так, что стучали зубы.
— Ингебьерг мертва. Боже, помилуй нас, бедных грешников! Улав, возьмешь с собой Ингунн… и Туру, и мальчиков… приведешь в жилой дом. Колбейн желает, чтоб я сказал им об этом.
Повернувшись, он первым стал спускаться вниз.
— Ну, а Стейнфинн?.. — быстро и резко спросил Улав. — Ради бога, скажи… он ведь… он не убил ее?
— Не знаю… — Казалось, Арнвид и сам вот-вот упадет. — Она лежала мертвая в постели. Рана Стейнфинна открылась — из нее хлынула кровь. Больше я ничего не знаю…
Улав быстро обернулся к Ингунн, которая подходила к ним; протянув руку, словно желая остановить ее, он повторил слова Арнвида:
— Боже, помилуй нас, бедных грешников! Ингунн, Ингунн… постарайся… постарайся теперь довериться мне, дорогая моя.
Взяв Ингунн под руку, Улав повел ее — она заплакала тихо и горько, как ребенок, который не решается дать волю страху.
Около полудня Улав сидел в большой горнице с Ингунн и Турой. Арнвид рассказал им то, что мог поведать Стейнфинн о кончине жены; Улав меж тем, того не замечая, обнимал Ингунн за плечи.
Стейнфинн и сам-то знал совсем немного. Перед тем как им лечь спать, Ингебьерг перевязала его руку. Он спал беспокойно, бредил ночью в жару, но ему помнится, будто жена вставала несколько раз и подносила ему питье… А разбудил его вой пса — тогда она уже лежала мертвая между стеной и мужем.
Последние года Ингебьерг часто билась в падучей. Арнвид думал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168