Прежде он никогда не стремился преодолеть стену, отгораживавшую его от духовного отца; скорее ему нравилось, что брат Вегард за пределами церкви был, как и все люди, непохожий на священника, который выслушивал его самобичевания и наставлял в делах духовных.
Он и ранее думал рассказать монаху без утайки про Ингунн не во время исповеди. Но это вроде бы значило обелить себя и обвинить ее. И он решил этого не делать. Вскоре за братом Вегардом послали из Берга: стало быть, бедной овечке предстояло готовиться встретить это тяжкое испытание.
Наступило первое воскресенье после пасхи. Когда Улав после воскресной обедни выходил из дверей церкви, кто-то взял его сзади за рукав.
— Привет тебе, бонд! Не тебя ли звать Улавом, сыном Аудуна?
Улав обернулся и увидел позади себя высокого, стройного смуглого парня.
— Да, так меня зовут. А что тебе от меня надобно?
— Хотел потолковать с тобою. — По его выговору Улав сразу догадался, что он нездешний.
Улав сошел с дороги — люди валом валили из церкви — и вошел в галерею. Через коричневый портик он увидел, как утреннее солнце выкатилось из-за сине-черной гряды на юго-западе, скользнуло золотым светом по открытой темной водной глади меж островом и побережьем Станге, заиграло на свободных от снега коричневых равнинах.
— Так чего же ты хочешь? Я вроде бы тебя прежде никогда не видал.
— Да, мы прежде не встречались. Но имя мое тебе, верно, ведомо — меня звать Тейтом, сыном Халла; я из Вармсдала, что в Сиде, в Исландии.
Улав ахнул про себя и ничего не сказал. Тейт! Парень был бедно одет, но у него было красивое, овальное смуглое лицо, из-под вытертой меховой шапки сверкали ясные карие глаза, во рту ослепительно белели слегка выдающиеся вперед зубы.
— Теперь тебе ясно, для чего я отыскал тебя?
— Да нет, вроде не ясно.
— Может, есть такое местечко, где мы могли бы потолковать вдвоем? Так будет, пожалуй, лучше.
Улав не ответил, он повернулся и пошел через колоннаду, идущую вдоль северной стороны церкви. Тейт последовал за ним. Улав следил за тем, чтобы их никто не видел. Крыша галереи спускалась низко и затеняла ее, так что людям со двора трудно было различить, кто это идет под сводами.
Там, где колоннада заканчивалась, у круглого выступа хоров, можно было спуститься и пройти в угол кладбища. Улав пересек его, идя впереди, и перемахнул через плетень в огород. Этим самым коротким путем он часто ходил в церковь и обратно.
Когда они вошли в домик, Улав закрыл дверь на засов. Тейт сел на лавку, не дожидаясь приглашения, а Улав стоял и ждал.
— Ты, верно, догадался — я хочу поговорить с тобой о ней, об Ингунн, дочери Стейнфинна, — сказал Тейт и улыбнулся слегка смущенно. — Мы с нею подружились прошлым летом, да только я ничего не слыхал о ней с самой ранней осени. Теперь же поговаривают, что она на сносях, так это, верно, мое дитя. Ведомо мне, что она была твоя до того, как стала моею, так вот я и надумал потолковать с тобою и решить, как нам быть.
— А ты, однако, не трус, — сказал Улав.
— Нет, нельзя же иметь все пороки разом, этим я не грешен, — он слегка улыбнулся.
Улав все молчал, выжидая. Невольно бросил он быстрый взгляд на свою постель: на ней лежало, а над нею на стене висело его оружие.
— Еще прошлой осенью, — снова начал Тейт, — я сказал ей, что коли возможно, я охотно женюсь на ней.
— Женишься? — коротко усмехнулся, будто хмыкнул носом, Улав; губы его были крепко сжаты.
— Да, да, — спокойно продолжал Тейт. — Не такой уж это неравный брак — Ингунн вовсе не невинная голубка, о ней и прежде-то судили да рядили. От тебя ничего не было слышно целых десять лет, никто уж и не думал, что ты воротишься. Она-то верила этому и потому гнала меня от себя, а я, разумеется, разозлился на нее за такие причуды и сказал, что уйду, коли она хочет, и чтоб не вздумала посылать за мною. Она так и не сказала ни словечка, что попала в беду. Да я и сам не знаю, поехал бы я к ней тогда или нет, ведь мы расстались с нею худо…
А после я узнал, что ты воротился и приезжал в Берг и, узнав про все дела, сказал ей спасибо за такой подарок и повернул назад. Тут стало мне жаль ее. Люди говорят, будто ее держат под замком в одной из пристроек и не дают ничего, кроме грязной воды да каши с золою, будто ее лупят и волтузят да таскают за волосы, и, мол, диво, что она еще жива.
Улав слушал его, нахмурив брови. Ему захотелось оборвать Тейта, сказать, что это вранье. Но он сдержался. Не хватало еще толковать об этом с ним. И тут он подумал, как скверно будет, если такая молва пойдет далее. Скольким людям этот горлопан уже, поди, хвалился своим отцовством.
Тейт спросил:
— Слыхал я, что богач Арнвид из Миклебе в Эльфардале, родич ее, — тебе закадычный друг.
— Ну и что? — отрезал Улав.
— Все говорят, будто он добр и услужлив, рад помочь каждому в беде. Вот я и надумал сперва пойти к нему, а не к сыновьям Стейнфинна или к старику из Галтестада. Что ты на это скажешь? Не мог бы ты замолвить за меня словечко своему другу или написать ему письмо и запечатать своею печатью?
Улав опустился на скамью.
— Да ты что ж это?.. Никак ты хочешь, чтоб я был у тебя в сватах?
— Да, — ответил Тейт невозмутимо. — А тебе это в диво?
— А неужто нет? — из горла Улава вырвался короткий сухой смех. — Такого я еще отродясь не слыхивал.
— Такое случается каждый день, — возразил Тейт. — Опостылела богатому человеку полюбовница, вот он и выдает ее замуж.
— Придержи язык, Тейт! — пригрозил Улав. — Выбирай слова, когда говоришь о ней.
Тейт, словно в раздумье, снял с пояса короткий меч и положил его себе на колено, придерживая одной рукой ножны, другой — рукоять. Он взглянул на Улава с усмешкой:
— Правду ли говорят, будто ты рубился в этой избе со своими недругами?
— Вовсе нет, это было на постоялом дворе, и я не нападал, а мы повздорили… — Он умолк на полуслове, досадуя, что позволил этому человеку втянуть себя в откровенный разговор.
— А то ведь дело такое… — сказал Тейт с такою же усмешкой. — Раз у меня больше прав на нее, чем у тебя…
— Тут ты ошибаешься, Тейт! На нее у тебя прав быть не может: Ингунн тебе не ровня; что бы она ни натворила, чужому мы ее не отдадим.
— Он-то уж всяко мой, младенец, которого она носит.
— Послушай-ка, исландец, ты человек ученый, неужто ты не знаешь, что ребенок незамужней женщины остается с матерью и наследует ее права, коли она свободная женщина и ее соблазнил раб?
— Вовсе я не раб, — рассердился исландец. — И отец мой, и мать из доброго исландского рода, хоть мы и бедняки. Нечего бояться, что я сам не сумею прокормить ее, однако не худо бы ей получить достойное приданое.
Он начал расписывать свое будущее: он будет жить в достатке, только бы ему найти такое место, где он сможет применить свое знание и умение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
Он и ранее думал рассказать монаху без утайки про Ингунн не во время исповеди. Но это вроде бы значило обелить себя и обвинить ее. И он решил этого не делать. Вскоре за братом Вегардом послали из Берга: стало быть, бедной овечке предстояло готовиться встретить это тяжкое испытание.
Наступило первое воскресенье после пасхи. Когда Улав после воскресной обедни выходил из дверей церкви, кто-то взял его сзади за рукав.
— Привет тебе, бонд! Не тебя ли звать Улавом, сыном Аудуна?
Улав обернулся и увидел позади себя высокого, стройного смуглого парня.
— Да, так меня зовут. А что тебе от меня надобно?
— Хотел потолковать с тобою. — По его выговору Улав сразу догадался, что он нездешний.
Улав сошел с дороги — люди валом валили из церкви — и вошел в галерею. Через коричневый портик он увидел, как утреннее солнце выкатилось из-за сине-черной гряды на юго-западе, скользнуло золотым светом по открытой темной водной глади меж островом и побережьем Станге, заиграло на свободных от снега коричневых равнинах.
— Так чего же ты хочешь? Я вроде бы тебя прежде никогда не видал.
— Да, мы прежде не встречались. Но имя мое тебе, верно, ведомо — меня звать Тейтом, сыном Халла; я из Вармсдала, что в Сиде, в Исландии.
Улав ахнул про себя и ничего не сказал. Тейт! Парень был бедно одет, но у него было красивое, овальное смуглое лицо, из-под вытертой меховой шапки сверкали ясные карие глаза, во рту ослепительно белели слегка выдающиеся вперед зубы.
— Теперь тебе ясно, для чего я отыскал тебя?
— Да нет, вроде не ясно.
— Может, есть такое местечко, где мы могли бы потолковать вдвоем? Так будет, пожалуй, лучше.
Улав не ответил, он повернулся и пошел через колоннаду, идущую вдоль северной стороны церкви. Тейт последовал за ним. Улав следил за тем, чтобы их никто не видел. Крыша галереи спускалась низко и затеняла ее, так что людям со двора трудно было различить, кто это идет под сводами.
Там, где колоннада заканчивалась, у круглого выступа хоров, можно было спуститься и пройти в угол кладбища. Улав пересек его, идя впереди, и перемахнул через плетень в огород. Этим самым коротким путем он часто ходил в церковь и обратно.
Когда они вошли в домик, Улав закрыл дверь на засов. Тейт сел на лавку, не дожидаясь приглашения, а Улав стоял и ждал.
— Ты, верно, догадался — я хочу поговорить с тобой о ней, об Ингунн, дочери Стейнфинна, — сказал Тейт и улыбнулся слегка смущенно. — Мы с нею подружились прошлым летом, да только я ничего не слыхал о ней с самой ранней осени. Теперь же поговаривают, что она на сносях, так это, верно, мое дитя. Ведомо мне, что она была твоя до того, как стала моею, так вот я и надумал потолковать с тобою и решить, как нам быть.
— А ты, однако, не трус, — сказал Улав.
— Нет, нельзя же иметь все пороки разом, этим я не грешен, — он слегка улыбнулся.
Улав все молчал, выжидая. Невольно бросил он быстрый взгляд на свою постель: на ней лежало, а над нею на стене висело его оружие.
— Еще прошлой осенью, — снова начал Тейт, — я сказал ей, что коли возможно, я охотно женюсь на ней.
— Женишься? — коротко усмехнулся, будто хмыкнул носом, Улав; губы его были крепко сжаты.
— Да, да, — спокойно продолжал Тейт. — Не такой уж это неравный брак — Ингунн вовсе не невинная голубка, о ней и прежде-то судили да рядили. От тебя ничего не было слышно целых десять лет, никто уж и не думал, что ты воротишься. Она-то верила этому и потому гнала меня от себя, а я, разумеется, разозлился на нее за такие причуды и сказал, что уйду, коли она хочет, и чтоб не вздумала посылать за мною. Она так и не сказала ни словечка, что попала в беду. Да я и сам не знаю, поехал бы я к ней тогда или нет, ведь мы расстались с нею худо…
А после я узнал, что ты воротился и приезжал в Берг и, узнав про все дела, сказал ей спасибо за такой подарок и повернул назад. Тут стало мне жаль ее. Люди говорят, будто ее держат под замком в одной из пристроек и не дают ничего, кроме грязной воды да каши с золою, будто ее лупят и волтузят да таскают за волосы, и, мол, диво, что она еще жива.
Улав слушал его, нахмурив брови. Ему захотелось оборвать Тейта, сказать, что это вранье. Но он сдержался. Не хватало еще толковать об этом с ним. И тут он подумал, как скверно будет, если такая молва пойдет далее. Скольким людям этот горлопан уже, поди, хвалился своим отцовством.
Тейт спросил:
— Слыхал я, что богач Арнвид из Миклебе в Эльфардале, родич ее, — тебе закадычный друг.
— Ну и что? — отрезал Улав.
— Все говорят, будто он добр и услужлив, рад помочь каждому в беде. Вот я и надумал сперва пойти к нему, а не к сыновьям Стейнфинна или к старику из Галтестада. Что ты на это скажешь? Не мог бы ты замолвить за меня словечко своему другу или написать ему письмо и запечатать своею печатью?
Улав опустился на скамью.
— Да ты что ж это?.. Никак ты хочешь, чтоб я был у тебя в сватах?
— Да, — ответил Тейт невозмутимо. — А тебе это в диво?
— А неужто нет? — из горла Улава вырвался короткий сухой смех. — Такого я еще отродясь не слыхивал.
— Такое случается каждый день, — возразил Тейт. — Опостылела богатому человеку полюбовница, вот он и выдает ее замуж.
— Придержи язык, Тейт! — пригрозил Улав. — Выбирай слова, когда говоришь о ней.
Тейт, словно в раздумье, снял с пояса короткий меч и положил его себе на колено, придерживая одной рукой ножны, другой — рукоять. Он взглянул на Улава с усмешкой:
— Правду ли говорят, будто ты рубился в этой избе со своими недругами?
— Вовсе нет, это было на постоялом дворе, и я не нападал, а мы повздорили… — Он умолк на полуслове, досадуя, что позволил этому человеку втянуть себя в откровенный разговор.
— А то ведь дело такое… — сказал Тейт с такою же усмешкой. — Раз у меня больше прав на нее, чем у тебя…
— Тут ты ошибаешься, Тейт! На нее у тебя прав быть не может: Ингунн тебе не ровня; что бы она ни натворила, чужому мы ее не отдадим.
— Он-то уж всяко мой, младенец, которого она носит.
— Послушай-ка, исландец, ты человек ученый, неужто ты не знаешь, что ребенок незамужней женщины остается с матерью и наследует ее права, коли она свободная женщина и ее соблазнил раб?
— Вовсе я не раб, — рассердился исландец. — И отец мой, и мать из доброго исландского рода, хоть мы и бедняки. Нечего бояться, что я сам не сумею прокормить ее, однако не худо бы ей получить достойное приданое.
Он начал расписывать свое будущее: он будет жить в достатке, только бы ему найти такое место, где он сможет применить свое знание и умение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168