Об этом сообщил вежливый, хрустящий портупеей особист,
посетивший Рытина в первый же день его больничной лежки. Записывал
аккуратным почерком, переспрашивал, хмурился и вновь повторял вопросы:
Рытин чуть не осатанел, в десятый раз описывая падение. Как только гость
исчез, Рытин достал трофей.
Пузатенький брелок напоминал полуголого Черчилля, даже маленькая
сигарета торчала из пухлых губ и рожки были в пору и не казались лишними, а
скорее сквозь макушку двоякую мефистофельскую сущность. Губы кривились
лукаво и в соавторстве с ладошкой, сложенной "щипчиками", как бы говорили:"
Денежки счет любят". Нельзя сказать, что работа была искусной, но все же
она являлась точкой приложения таланта - виднелись быстрые, умелые следы
резака, наждачной шкурки, а иные черты, лишившись скверного лака, вовсе
готовы были ожить и зашевелиться. Такие штучки Рытин любил - именно за
претензию на неповторимость. Но сейчас, проходя мимо бойких умельцев, Рытин
товаром не воодушевлялся - берег солдатское жалование, угомоняя себя мыслью
о нездоровом явлении фетишизма. Но черт бы побрал этого дьяволенка...
Почему он вдруг оказался в руках летчика, да еще в то время, когда
ладони не должны сжимать ничего кроме штурвала? Может, Потапчук держал его
над приборной панелью - почти как автолюбители со своими уродами в лобовом
стекле? А может он вообще не выпускал дьяволенка из рук? Хорош авиатор...
Рытину не хотелось ломать голову. То, что случилось с ним, было куда
значительнее и весомей, ведь доныне личного участия в катастрофах Рытину
принимать не приходилось. Лишь в институте, на картошке в осеннюю пору,
стал свидетелем опрокидывания целого трактора, что по хмельной нужде заехал
в колхозный арык. Именно тогда он впервые увидел страшную рану - открытый
перелом на ноге тракториста - веселого, бледного и смертельно пьяного.
Той ночью Рытину было не до сна - навязчивая мокрая картинка возникала
то на подушке, то на его ноге. Под майкой ползали холодные черви, а рука
тянулась к следующей сигарете. Все же его сморило, и, проснувшись, он вдруг
понял, что кончился его тепличный, полудевственный период синяков и ссадин
и наступает неизбежная житейская полоса с катастрофами, кровью и
безвозвратными потерями. Надвигался осенний призыв и мерещились опрокинутые
в канал танки, смятые грузовики и его, Рытина, тело среди обломков, где он
должен был оказаться согласно присяге и уставу. Но вот уже заканчивался
второй год службы, а отделывался он на данное время сбитым ногтем и
случайным вывихом, и уж вовсе без предчувствий отправился вместе с Манько
на щебень. Так получилось - проштрафился Манько, а Рытина послали, потому
что оказался рядом - разгильдяю в одиночку пришлось бы туго.
Истребитель взмыл, когда их лопаты уже сделались чугунными и все чаше
стали примерзать к шебню - перевести дух. Приближался обед, крестик
выписывал кренделя в тесной для него синеве, а Манько то и дело недобро
косился вверх будто истребитель тайком фотографировал факт его простоя.
Не то чтобы Рытин испытывал слабость к летному делу, но и его порой
охватывал орлиный экстаз при виде ладных перегрузочных костюмов, от упруго
мчащихся над землей тел, от звуков атмосферной вибрации... И когда Рытин
услышал хлопок - прозрачный, словно почудившийся и лишь заметил выпавший из
облака крестик - почему-то сразу догадался, что не маневр, не высший
пилотаж вгибал машину в пике - это было ясно до такой степени, будто он сам
в тот момент боролся с земным притяжением, и от беспомощности сорвав
брелок, молился всем матерям ада и рая, вкладывая в корявую молитву всю
силу своей надорванной души.
Потапчуку, видимо, удалось кое-что вымолить - город стоял невредимым,
а ожоги, переломы, скверные дела с позвоночником - по сравнению с тем, что
могло произойти - казалось удачей. Затем Рытин подумал о вполне грядущей
медали "За отвагу", а значит - и об отпуске домой, и вовсе растворившись в
дымах отечества, забылся блаженным видением...
3.
Просьбы утонули в ее глазах как слепые щенки.
- Только эс-вэ.
Дама насмешливо мазнула взглядом сквозь стекло - по
вытянувшейся физиономии клиента.
- Вот-е раз... - пробормотал Рытин и машинально облапил карманы, хотя
прекрасно знал, что бумажник покоится у него на груди - полный лишь
толщиной собственной кожи. Потоптавшись с минуту (в этот поздний час
очередь не намечалась) Рытин извлек четвертной и простившись с половиной
намеченных расходов, протянул его в хищный овал.
Молодым специалистам не полагается путешествовать в спальных вагонах.
Или - обзаводиться невестами, не проживающими в области непосредственного
трудоустройства жениха. А Рытин мечтал о жестах. Иногда они ему удавались,
но чаще всего СВ (читай: случайные величины) крошили хрупкие замки его
финансовых ухищрений. Но как бы там ни было, опаздывать себе Рытин не
позволял, поэтому предпочел явиться в срок - как и было обещано по
телефону...
Спальный вагон был единственным - в головах притомленного туловища
состава. Секунду назад его коренастый силуэт замер перед Рытиным, лязгнула
откидная площадка и средних лет проводница требовательно протянула ладошку.
Серьезно осмотрела билет:
- Верно.
Посторонилась и позволила Рытину считать себя пассажиром. На нижнем
своем месте он с удивлением обнаружил волосатое, сладко разбросанное во сне
тело. Некоторое время Рытин разглядывал немолодого мужчину. Чувство
справедливости, ободренное навязанной роскошью, довело его до состояния
обиды. Он прекрасно понимал соблазн нижней полки, ее опасную высоту, но с
другой стороны в бумажнике вместо хрусткого красавца ночевали мятые фантики
и этот факт, оказывается, не гарантировал ему право выбора - да, конечно,
он уступил бы, но...
- Кыш, черти... - вздохнуло тело и вздох донес до Рытина запахи
ресторанов, желудочной борьбы и побеждаемой закуски...
Поезд давно набрал скорость и слегка гарцуя, рассекал заоконный мрак.
Рытин, помахивая полотенцем, прошел мимо девушки, возникшей у окна за время
его купейной возни. Бегущие фонари обмахивали его лицо золотыми волнами,
мечтательный профиль обрамляла ладная прическа и он решил что непременно
познакомится на обратном пути.
Зеркало ослепило чистотой и как на духу пред'явило эстетический счет
его суточной щетине. Рытин досадно мазнул ладонью по щекам и спустя время
мазнул, но уже извинительно - подходя к незнакомке - вооруженный улыбкой и
заранее изготовленной фразой.
- Не спится?
И читался в его замершем движении выбор: как ответите, так и
будет. Приветливо - поболтаем, нет - спокойной ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8
посетивший Рытина в первый же день его больничной лежки. Записывал
аккуратным почерком, переспрашивал, хмурился и вновь повторял вопросы:
Рытин чуть не осатанел, в десятый раз описывая падение. Как только гость
исчез, Рытин достал трофей.
Пузатенький брелок напоминал полуголого Черчилля, даже маленькая
сигарета торчала из пухлых губ и рожки были в пору и не казались лишними, а
скорее сквозь макушку двоякую мефистофельскую сущность. Губы кривились
лукаво и в соавторстве с ладошкой, сложенной "щипчиками", как бы говорили:"
Денежки счет любят". Нельзя сказать, что работа была искусной, но все же
она являлась точкой приложения таланта - виднелись быстрые, умелые следы
резака, наждачной шкурки, а иные черты, лишившись скверного лака, вовсе
готовы были ожить и зашевелиться. Такие штучки Рытин любил - именно за
претензию на неповторимость. Но сейчас, проходя мимо бойких умельцев, Рытин
товаром не воодушевлялся - берег солдатское жалование, угомоняя себя мыслью
о нездоровом явлении фетишизма. Но черт бы побрал этого дьяволенка...
Почему он вдруг оказался в руках летчика, да еще в то время, когда
ладони не должны сжимать ничего кроме штурвала? Может, Потапчук держал его
над приборной панелью - почти как автолюбители со своими уродами в лобовом
стекле? А может он вообще не выпускал дьяволенка из рук? Хорош авиатор...
Рытину не хотелось ломать голову. То, что случилось с ним, было куда
значительнее и весомей, ведь доныне личного участия в катастрофах Рытину
принимать не приходилось. Лишь в институте, на картошке в осеннюю пору,
стал свидетелем опрокидывания целого трактора, что по хмельной нужде заехал
в колхозный арык. Именно тогда он впервые увидел страшную рану - открытый
перелом на ноге тракториста - веселого, бледного и смертельно пьяного.
Той ночью Рытину было не до сна - навязчивая мокрая картинка возникала
то на подушке, то на его ноге. Под майкой ползали холодные черви, а рука
тянулась к следующей сигарете. Все же его сморило, и, проснувшись, он вдруг
понял, что кончился его тепличный, полудевственный период синяков и ссадин
и наступает неизбежная житейская полоса с катастрофами, кровью и
безвозвратными потерями. Надвигался осенний призыв и мерещились опрокинутые
в канал танки, смятые грузовики и его, Рытина, тело среди обломков, где он
должен был оказаться согласно присяге и уставу. Но вот уже заканчивался
второй год службы, а отделывался он на данное время сбитым ногтем и
случайным вывихом, и уж вовсе без предчувствий отправился вместе с Манько
на щебень. Так получилось - проштрафился Манько, а Рытина послали, потому
что оказался рядом - разгильдяю в одиночку пришлось бы туго.
Истребитель взмыл, когда их лопаты уже сделались чугунными и все чаше
стали примерзать к шебню - перевести дух. Приближался обед, крестик
выписывал кренделя в тесной для него синеве, а Манько то и дело недобро
косился вверх будто истребитель тайком фотографировал факт его простоя.
Не то чтобы Рытин испытывал слабость к летному делу, но и его порой
охватывал орлиный экстаз при виде ладных перегрузочных костюмов, от упруго
мчащихся над землей тел, от звуков атмосферной вибрации... И когда Рытин
услышал хлопок - прозрачный, словно почудившийся и лишь заметил выпавший из
облака крестик - почему-то сразу догадался, что не маневр, не высший
пилотаж вгибал машину в пике - это было ясно до такой степени, будто он сам
в тот момент боролся с земным притяжением, и от беспомощности сорвав
брелок, молился всем матерям ада и рая, вкладывая в корявую молитву всю
силу своей надорванной души.
Потапчуку, видимо, удалось кое-что вымолить - город стоял невредимым,
а ожоги, переломы, скверные дела с позвоночником - по сравнению с тем, что
могло произойти - казалось удачей. Затем Рытин подумал о вполне грядущей
медали "За отвагу", а значит - и об отпуске домой, и вовсе растворившись в
дымах отечества, забылся блаженным видением...
3.
Просьбы утонули в ее глазах как слепые щенки.
- Только эс-вэ.
Дама насмешливо мазнула взглядом сквозь стекло - по
вытянувшейся физиономии клиента.
- Вот-е раз... - пробормотал Рытин и машинально облапил карманы, хотя
прекрасно знал, что бумажник покоится у него на груди - полный лишь
толщиной собственной кожи. Потоптавшись с минуту (в этот поздний час
очередь не намечалась) Рытин извлек четвертной и простившись с половиной
намеченных расходов, протянул его в хищный овал.
Молодым специалистам не полагается путешествовать в спальных вагонах.
Или - обзаводиться невестами, не проживающими в области непосредственного
трудоустройства жениха. А Рытин мечтал о жестах. Иногда они ему удавались,
но чаще всего СВ (читай: случайные величины) крошили хрупкие замки его
финансовых ухищрений. Но как бы там ни было, опаздывать себе Рытин не
позволял, поэтому предпочел явиться в срок - как и было обещано по
телефону...
Спальный вагон был единственным - в головах притомленного туловища
состава. Секунду назад его коренастый силуэт замер перед Рытиным, лязгнула
откидная площадка и средних лет проводница требовательно протянула ладошку.
Серьезно осмотрела билет:
- Верно.
Посторонилась и позволила Рытину считать себя пассажиром. На нижнем
своем месте он с удивлением обнаружил волосатое, сладко разбросанное во сне
тело. Некоторое время Рытин разглядывал немолодого мужчину. Чувство
справедливости, ободренное навязанной роскошью, довело его до состояния
обиды. Он прекрасно понимал соблазн нижней полки, ее опасную высоту, но с
другой стороны в бумажнике вместо хрусткого красавца ночевали мятые фантики
и этот факт, оказывается, не гарантировал ему право выбора - да, конечно,
он уступил бы, но...
- Кыш, черти... - вздохнуло тело и вздох донес до Рытина запахи
ресторанов, желудочной борьбы и побеждаемой закуски...
Поезд давно набрал скорость и слегка гарцуя, рассекал заоконный мрак.
Рытин, помахивая полотенцем, прошел мимо девушки, возникшей у окна за время
его купейной возни. Бегущие фонари обмахивали его лицо золотыми волнами,
мечтательный профиль обрамляла ладная прическа и он решил что непременно
познакомится на обратном пути.
Зеркало ослепило чистотой и как на духу пред'явило эстетический счет
его суточной щетине. Рытин досадно мазнул ладонью по щекам и спустя время
мазнул, но уже извинительно - подходя к незнакомке - вооруженный улыбкой и
заранее изготовленной фразой.
- Не спится?
И читался в его замершем движении выбор: как ответите, так и
будет. Приветливо - поболтаем, нет - спокойной ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8