Правда, один мужик привел саперов, те прочесали поле, ничего не нашли, свалили столбы, нарыли картошки и ушли. Конечно, когда этот мужик на следующий день явился с тачкой за картошкой, то столбы стояли на своих местах. И хоть мужик знал, что мин здесь нет, рыть не решился. На том дело и кончилось. Из взрослых тайну минного поля знал лишь почтальон дядя Костя, но он был у пацанов своим человеком.
Дядя Костя обычно появлялся под вече|р. Еще издали было слышно, как он ругался, натыкаясь на коряги и стволы деревьев. Затем показывался велосипед с деревянными шинами, на котором восседал сам дядя Костя в рваной гимнастерке, но в новенькой фуражке с лакированным козырьком. Дяде Косте всегда хотелось соскочить лихо у самого костра, но это ему никогда не удавалось. Он или на большой скорости проносился по костру и поднимал целую тучу дыма и пепла, или плюхался прямо в костер. Потому что дядя Костя всегда был навеселе.
Жизнь дяди Кости делилась на две части: до Победы и после Победы. Всю войну дядя Костя, единственный почтальон на весь Нижнеозерск, носил похоронки (нам принес тоже он). Дядю Костю боялись. Все понимали, что почтальон тут ни при чем, но те, кому он приносил похоронки, потом при встречах отворачивались, а некоторые плевали вслед. Даже собаки почему-то не лаяли на дядю Костю, а поджимали хвосты и забивались в подворотни. Никто не дружил с дядей Костей, никто не приглашал его в гости. В свободное время дядя Костя одиноко бродил по поселку, пугая людей.
Но после Победы все изменилось. Вместо похоронок дядя Костя стал носить письма о скором приезде солдат. Теперь, когда он приносил письмо, дядю Костю обнимали, целовали и подносили стаканчик. Письма приходили пачками, и под вечер почтальон выписывал по дороге на велосипеде восьмерки. Особенно хорошо дядю Костю встречали на мясокомбинате, потому что он доставлял почту прямо на рабочие места. Часто почтальона награждали требухой или другим каким мясом, и сторож в проходной смотрел на это сквозь пальцы.
К нам дядя Костя ездил из-за Малыша. Он хотел его усыновить. Он упрашивал Малыша каждый вечер, но Малыш не соглашался. Почтальон соблазнял его и супом из требухи, и контрамарками в кино (дяде Косте везде был свободный вход), и велосипедом. Но Малыш не поддавался даже на велосипед, потому что он все-таки ждал убитого отца. Тогда многие убитые приходили.
Мы долго не понимали, почему Малыш так ждет отца, а потом он рассказал нам сам. Однажды, это было давно, когда Малышу еще было совсем мало лет, он проснулся от плача матери. Малыш вскочил и выбежал в другую комнату. Там стоял высокий человек с белыми курчавыми волосами и обнимал мать. Малыш очень испугался, но мать, плача и смеясь, сказала, что это его отец и что его надо любить.
Белый курчавый человек отпустил мать, взял на руки Малыша и спросил, катался ли когда Малыш на большом, до самого неба, колесе?
– Нет, – ответил Малыш.
– А на самолете? – спросил человек.
– Нет, – ответил Малыш.
– А на пароходе?
И на пароходе Малыш не катался.
– Я тебя покатаю и на колесе, и на самолете, и на пароходе, – пообещал человек. – И на ослике, и на слоне. Мы целый год с тобой будем ездить и кататься. И еще мы залезем с тобой и с мамой на такую гору, откуда видно сразу два моря.
– Когда? Завтра? – спросил Малыш.
– Скоро, – ответил отец. – Ты только жди.
Утром заплаканная мать сказала, что отец приходил на одну ночь и что он ушел на войну и вернется не скоро. Но Малыш не поверил матери. Он терпеливо ждал отца и каждый день спрашивал у матери, сегодня ли он придет. Сначала мать плакала, а потом плакать перестала и один раз, когда Малыш спросил при чужом дяде, больно ударила его. С тех пор Малыш перестал спрашивать про отца, но даже сейчас, когда уже стал большим, продолжал ждать его.
Почти до вечера мы говорили о нашем отце, который свалился будто снег на голову.
Вдруг в кустах послышался треск и ругань совсем с другой стороны, чем всегда. Видно, дядя Костя сбился с дорожки и шпарил напрямик. Значит, сегодня он поддал как следует.
Но оказалось, что я ошибся. Просто дядя Костя был очень возбужден. Он довольно удачно соскочил с велосипеда и закричал, размахивая конвертом.
– Ну, кто будет плясать?!
Мы ошалело уставились на него.
– Полевая почта! – пояснил дядя Костя. – Чей-то отец нашелся.
– Это мой! – заорал Малыш и побежал к дяде Косте.
Вскочил со своего места и Дылда. Глаза его впились в конверт. Даже Рыжий насторожился.
– На! – дядя Костя протянул мне конверт. – Скажешь матери, с нее магарыч. Да ты не рад, что ли?
Допрос с пристрастием
Домой я возвращался очень неохотно. Предстояло продолжение разговора об императоре Веспасиане. Но дома не было блиндажа, где можно укрыться от увесистых аргументов отца. По дороге я прочитал письмо. Отец подробно описывал, что произошло с ним, как его ранило, как он попал в плен, как бежал в партизаны, как воевал во Франции. Он писал, что мать, наверно, получила похоронку, что прошло много времени и, может быть, у нее уже другая семья. Вот почему он решил не приезжать, а написать письмо. Он просил ответить быстро и откровенно. И еще он просил отдать кого-нибудь из нас. Теперь я вспомнил, что отец в первый же вечер спрашивал, получали ли мы письмо, а потом сам ходил встречать почтальона.
Я спрятал письмо в карман. А вдруг оно поможет выкрутиться?
Чем ближе я подходил к дому, тем медленнее передвигались мои ноги. Хорошо, если бы родители ушли куда-нибудь, например, в кино. Но отец не любил кино. Он говорил, что там все придумано.
Я открыл калитку и замер. Летняя печь посреди двора, на которой мы обычно готовили обед, была разрушена. Вокруг валялись перепачканные отцовские майки и трусы, до этого они сушились на веревке, привязанной к трубе печки. На кустах, как на новогодних елках, висели котлеты из картошки.
Я сразу догадался, что здесь произошло. Ваду приходилось таскать картошку мимо отцовских трусов и маек, и они, видно, все время напоминали ему об ударе ложкой по лбу. Наконец они так растравили его душу, что он решил их взорвать вместе с печкой. Наверно, Вад начинил порохом (у нас были солидные запасы) несколько консервных банок и бросил их вместе с дровами в печку.
Из дома слышались крики. Очевидно, там шла расправа. Я дернул дверь, но она оказалась закрытой. Тогда я влез на завалинку и заглянул в окно. Отец гонялся за Вадом по комнате со своим толстым трофейным ремнем и кричал:
– Признавайся, негодяй, ты взорвал? Ты зачем взорвал?
Мать металась между отцом и Вадом. Ее настроение менялось каждую минуту. То она кричала на отца:
– Хватит! Слышишь! Дорвался! Ты ему повредить что-нибудь можешь!
А то, все же прикрывая Вада собой, как наседка цыпленка, еще больше распаляла отца:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39