Я думал, что он вскочит, начнет задавать вопросы. Но Комендант только открыл глаза.
– Ладно…
– Ты знаешь, если бы не она…
– Хорошая собака лучше иного человека.
Я подумал, нет ли здесь чего обидного, но вроде бы ничего не было.
Похоронить овчарку вызвались Шептун и еще несколько пацанов.
Шептун без конца сыпал вопросами. Особенно его волновал вопрос, зачем я ночью забрался в лес.
– Неужели с Лоркой? – крутил он своей рыжей тыквой. – А? Она же трусиха страшная! Я однажды червяка ей за шиворот бросил – визжала на всю школу. Ну скажи, с Лоркой? Значит, ты ей здорово понравился. Как ты считаешь? Ну и что вы делали?
– С волками дрались.
– Ага! Вот ты и попался. Значит, она была?
– А тебе какое дело?
– Да так просто. Интересно. Корчит из себя недотрогу, а сама по лесам шатается с первым встречным.
– А ну-ка повтори!
Шептун спохватился:
– Я хотел сказать, что вы еще мало знакомы. Но ты сразу умеешь втере… произвести впечатление. Тебя даже Комендант сразу в «кодлу» принял. Другие знаешь сколько ходят, ходят, просят, просят. Я сам… Комендант строгий, но справедливый. Зазря не обидит. Сильней его нет в поселке. А знаешь, какая у него воля? Он ногу себе нарочно отрубил!
Я так и остолбенел.
– А ты не знаешь? – обрадовался Шептун. – Это давно было. У него отца на войне убили, а мать замуж собралась выходить. А он сказал: надо ждать отца, может, еще объявится. Мать – ни в какую. Тогда он говорит: выйдешь – отрублю себе пальцы на ноге. Ну и отрубил… Пока нашли его в сарае – заражение началось. Так ногу и отхватили. Он дома почти не живет. Целыми днями на речке, потому и Комендантом его прозвали. Он и зимой загорает. Выберет место против солнца, разденется и лежит. Одна старушка с хворостом наткнулась – чуть концы не отдала.
Лес весело шумел под ветром и солнцем. Все кругом было светло, празднично, и я даже намека не находил на ночные ужасы. Мы долго плутали по тропинкам и полянам. В конце концов даже я начал сомневаться, было ли все это. Пацаны принялись подсмеиваться, как вдруг мы наткнулись на волка. Над ним уже вились зеленые мухи. Зрелище было настолько страшным, что мы не решились приблизиться, а смотрели издали. Рекса нигде не было. Мы очень долго искали его, но так и не нашли.
Я увидел его сам, когда шел домой. Рекс полз по дороге, оставляя за собой в пыли кровавый след. Он полз очень медленно. Отдохнет, а потом опять ползет.
Я снял брюки и устроил на них носилки. Я положил на них Рекса и потащил его по пыли, как по глубокому снегу. Так тащил я его очень долго, до самого обеда, и когда уже показалась деревня, я увидел Вада.
– Что случилось? – бросился он ко мне.
Мы сели на пыльную траву, и я рассказал ему о событиях этой ночи. В рассказе они выглядели еще более страшно. И только здесь я по-настоящему испугался. Брат покачал головой. Это было явное неодобрение. Еще ни разу брат не сомневался во мне.
Презрение
Я очень боялся, что посмотреть на нас сбегутся люди, но улица была пуста: все работали в поле. Только возле одного из домов стоял очень толстый человек и смотрел на нас из-под руки.
– Он туберкулезный и ест собак, – сказал Вад.
Видно, в мое отсутствие брат не терял времени даром. Толстяк вышел на дорогу.
– Подожди, ребята, – сказал он. – Это чья собака?
– Наша, – ответил Вад довольно грубо.
– Что с ней?
– Ничего.
Но толстяк не обиделся.
– Крепко ее отделали. Сдохнет.
Мы не ответили и налегли на ремень.
Толстяк пошел следом.
– А здоровая, – бубнил он сзади. – Что твой телок. Кило на сорок потянет. И жиру до хрена.
Возле нашей калитки он сказал напрямую:
– Слышь, братва, отдайте ее мне, все равно сдохнет. Яму копать надо, возня. Я три сотни заплачу.
– Не продается, – сказал я. – Поищите в другом месте.
– Я уже их всех в поселке съел. Больной я, ребята, мне собачий жир нужен… Неужели вам жалко дохлятины?
– Жалко! – сказал Вад, и мы ушли в дом.
Из окна мы видели, как толстяк постоял еще немного, глядя на Рекса, потом взял палку и ткнул овчарку в бок. Рекс оскалил зубы. Толстяк бросил палку и ушел.
– Вари кулеш с салом, я пойду Рекса напою.
Я налил в миску воды и вышел во двор. Рекс лежал на животе, положив морду на лапу, и тяжело дышал. С его языка капала пена.
– Пей, – оказал я.
Рекс открыл глаза, посмотрел на меня и отвернулся.
– Пей, пей, – удивился я.
Но овчарка продолжала смотреть в сторону. Вышел Вад с чугуном.
– День не пил и не хочет.
– Ну-ка! Дай! – Брат взял у меня миску и протянул ее Рексу. Рекс набросился на воду. Вад принес еще. Рекс выпил и ее.
Тут у меня появилась одна мысль.
– Принеси хлеба, – попросил я.
Вад принес. Я протянул овчарке кусок. Она отвернулась. Тогда дал хлеб Вад. Рекс жадно съел. Вад уставился на меня.
– Понимаешь, – невесело рассмеялся я, – этот чудак воображает, что мы ходили на какое-то боевое задание, Ну и что я… вроде струсил… оставил одного с волками. . Он привык там, у партизан, что они всегда подоспевали ему на помощь. Но у них были ножи или автоматы, а у меня один будильник.
– Ясное дело, – сказал Вад.
– Посмотрел бы я, кто бы бросился на волков с голыми руками.
– Конечно, – сказал Вад.
– Но разве собаке объяснишь?
– Собака есть собака, – сказал Вад.
Но все-таки было неприятно проходить через двор и видеть устремленные на тебя презирающие глаза. Пусть даже собачьи. Меня еще никогда никто не презирал.
Сладкое бремя славы
Утром мы не пошли в райцентр, так как надо было ухаживать за Рексом. Мы промыли его раны, залили йодом и забинтовали. Рекс чувствовал себя лучше, аппетит у него был неплохой, и он свободно управился с кулешом, который мы ему сварили. Но ел он по-прежнему лишь из рук Вада. Я думал, что его презрение за ночь пройдет, и был удивлен таким злопамятством. Я даже пошел на не очень хороший прием. Я поджарил кусок сала и сунул его под нос овчарке. Рекс корчился и глотал слюни, глядя на сало, но так и не съел, пока я стоял рядом. Стоило мне отвернуться – сало исчезло.
Мы с Вадом хорошо позавтракали и отправились на пруд. Там по-прежнему торчал лишь один Иван. Он ловил рубашкой селявок.
– Привет! – крикнул Вад.
Иван выронил рубашку.
– А… это вы…
– Ты чего ж это не заходишь? Чугун я за тебя мыть, что ли, буду?
– Та ж вы сами голодные.
– Чудак! Мы сало с кашей каждый день давим. Понял? А обмывки выливаем!
– Выливаете?! – ужаснулся Иван. – Чи вы дурные? Так я буду…
Иван не успел сказать, что он будет всегда мыть чугун. С околицы деревни донесся странный звук. Мы все разом посмотрели туда. В деревню торжественно входила средневековая процессия. Четверо негров несли украшенные зелеными ветвями носилки, на которых возлежал не кто-нибудь, а сам Комендант. Впереди него шел горнист и изо всех сил трубил в пионерский горн. Сзади валила толпа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39