Похоже, он приобрел здесь множество друзей, и это обстоятельство только усилило уважение Эннис к нему: очень немногие молодые люди пожертвовали бы своими удовольствиями ради такой неразумной и слезливой родительницы, как леди Айверли. Эннис надеялась, что он не захандрит в «Чартли», но боялась все же, что жизнь в отчем доме покажется ему очень скучной после Бата.
Однако через несколько дней она получила от Найниэна письмо, из густо исписанных страниц которого поняла, что, хотя он и думает с тоской о Бате и его обитателях, обстоятельства в «Чартли» намного улучшились. Он имел долгую беседу с отцом, в результате которой было решено, что он займется управлением поместьем и теперь большую часть своего времени будет проводить в разъездах вместе с управляющим. Мисс Уичвуд изумилась бы, узнав, как многому он научился за это время. Его ссора с лордом Айверли уже почти забыта. Он нашел отца ослабевшим и осунувшимся, но сейчас он счастлив сообщить, что отец выглядит с каждым днем все лучше и лучше, и даже сказал как-то, что, если Найниэн хочет пригласить в «Чартли» кого-то из своих друзей, он с радостью примет их.
Из всего этого мисс Уичвуд сделала вывод, что лорд Айверли получил из всего произошедшего должный урок, и теперь можно не волноваться за будущее Найниэна.
Можно, конечно, было вообще ни о чем не волноваться: Люсилла здорова и ведет себя очень послушно; о зубной боли маленького Тома помнили только его мама и няня; мисс Фарлоу, поощренная няней, теперь либо проводила большую часть дня в детской, либо ходила с Томом на долгие прогулки. И если мистер Карлтонн решил не возвращаться в Бат, то и ладно, они прекрасно жили без него.
Но когда однажды утром мисс Уичвуд получила от него письмо, ее сердце подпрыгнуло, и она почувствовала вдруг, что не хочет открывать письмо – она боялась узнать, что он действительно передумал и не вернется в Бат.
Нет, он все-таки не передумал, она с облегчением узнала о том, что он собирается приехать в Бат, но письмо, тем не менее, не принесло ей удовлетворения. Мистер Карлтонн написал его в спешке, он коротко сообщал ей, что вынужден отложить свое возвращение в Бат. Занят каким-то срочным делом, которое потребовало его поездки в поместье. Вот как раз собирается отправиться туда и просит простить его за то, что он посылает ей такую короткую записку с сообщением о своих намерениях. На большее у него нет времени, но он остается всегда ее – Оливер Карлтонн.
«Конечно, не образец эпистолярного искусства; еще меньше это можно считать письмом влюбленного мужчины», – подумала она. Единственным намеком, который позволял ей надеяться, что он влюблен в нее, была заключительная фраза письма. Но вполне вероятно, что он все свои письма подписывает словами «Всегда ваш», и было бы глупо видеть в них нечто большее, чем просто дружеское расположение.
Она почувствовала, что ее настроение упало, и изо всех сил старалась стряхнуть с себя хандру, не позволять себе думать ни о мистере Карлтонне, ни о его письме, ни о том, как она скучает без него. Она подумала, что если ей и не удалось до конца выполнить это прекрасное решение, то по крайней мере она смогла скрыть свою депрессию от леди Уичвуд. Но вскоре выяснила, что ошиблась.
– Дорогая, ты не хочешь рассказать мне, отчего ты так подавлена, – сказала осторожно леди Уичвуд.
– Да нет, ничего! А что, я выгляжу подавленной? Я как-то не думала об этом. Просто я всегда падаю духом, когда не видно ничего, кроме мокрых улиц, деревьев, зонтов и луж. Ненавижу сидеть в доме, ты же знаешь!
– Печально, конечно, что погода испортилась, но ведь ты никогда не обращала внимания на погоду. Как часто я просила тебя не выходить из дому, когда на улице дождь лил как из ведра! Но ты всегда только смеялась и говорила, что любишь чувствовать на лице капли дождя.
– Ну, это было в деревне, Амабел! В городе все по-другому, здесь ведь не обмотаешь шарф вокруг головы, не наденешь пару прочных старых туфель и не пустишься пешком за несколько километров! Я же не могу так поступить в Бате!
– Конечно нет! – тихо ответила леди Уичвуд и снова склонилась над платьем, которое она шила для своей малышки.
– По правде говоря, я думаю, что мне просто надо чем-нибудь заняться, – призналась Эннис. – Вот если бы я только не считала шитье ужасно скучным занятием или у меня была бы способность Люсиллы к рисованию – ты видела ее акварели? Они на голову выше того уровня, на котором обычно находятся работы юных девушек!
– О, не думаю, что шитье или рисование решат проблему! Это ведь не помогает отвлечься. Не знаю, как насчет рисования, потому что я никогда не любила рисовать, но думаю, что, как и шитье, оно не отвлекает от тяжких дум. Даже наоборот!
– Я думаю, мне нужно приняться за чтение серьезных книг, – заявила Эннис, решив увести разговор в сторону от опасной темы.
– Да, дорогая, это наверняка помогло бы, но ты сидишь с книгой в руках уже двадцать минут, и я просто не могла не заметить, что за это время ты не перевернула ни одной страницы, – отметила леди Уичвуд. Затем она подняла голову и, слабо улыбнувшись, сказала: – Я не хочу терзать тебя вопросами и больше не скажу ни слова. Я только от всего сердца надеюсь, что ты не совершишь ничего, о чем впоследствии будешь жалеть. Я не смогу вынести, если ты будешь несчастна, моя дорогая. Скажи мне, как ты думаешь, этот лиф не будет мал моей малышке?
Глава 14
Погода оставалась неустойчивой еще несколько дней, и стало ясно, что различные развлечения на свежем воздухе, запланированные Коризандой и ее друзьями, придется отложить. Это, естественно, стало огромным разочарованием для Люсиллы, и очень скоро даже леди Уичвуд потеряла терпение. Когда Люсилла в двадцатый раз за последние два часа спросила, не кажется ли ей, что небо проясняется и что завтрашняя прогулка в Сидни-Гарден, скорее всего, состоится, она мягко, но решительно упрекнула ее:
– Милое мое дитя, погода не улучшится оттого, что ты постоянно подбегаешь к окну и спрашиваешь нас, не кажется ли нам, что небо проясняется. Ни моя золовка, ни я не имеем ни малейшего представления, будет ли завтра хорошая погода – так есть ли смысл требовать от нас ответов? Куда лучше без толку не прижиматься носом к стеклу, а заняться делом – музыкой или рисованием. – Леди Уичвуд мягко улыбнулась и добавила: – Знаешь, моя дорогая, как бы люди тебя ни любили, они очень скоро сочтут тебя невыносимо скучной, если ты будешь постоянно жаловаться и капризничать по поводу каждой мелочи, словно ты до сих пор – маленький избалованный ребенок.
Люсилла покраснела, и на мгновение показалось, что она не удержится и скажет в ответ какую-нибудь резкость, но через несколько секунд внутренней борьбы девушка произнесла тихо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Однако через несколько дней она получила от Найниэна письмо, из густо исписанных страниц которого поняла, что, хотя он и думает с тоской о Бате и его обитателях, обстоятельства в «Чартли» намного улучшились. Он имел долгую беседу с отцом, в результате которой было решено, что он займется управлением поместьем и теперь большую часть своего времени будет проводить в разъездах вместе с управляющим. Мисс Уичвуд изумилась бы, узнав, как многому он научился за это время. Его ссора с лордом Айверли уже почти забыта. Он нашел отца ослабевшим и осунувшимся, но сейчас он счастлив сообщить, что отец выглядит с каждым днем все лучше и лучше, и даже сказал как-то, что, если Найниэн хочет пригласить в «Чартли» кого-то из своих друзей, он с радостью примет их.
Из всего этого мисс Уичвуд сделала вывод, что лорд Айверли получил из всего произошедшего должный урок, и теперь можно не волноваться за будущее Найниэна.
Можно, конечно, было вообще ни о чем не волноваться: Люсилла здорова и ведет себя очень послушно; о зубной боли маленького Тома помнили только его мама и няня; мисс Фарлоу, поощренная няней, теперь либо проводила большую часть дня в детской, либо ходила с Томом на долгие прогулки. И если мистер Карлтонн решил не возвращаться в Бат, то и ладно, они прекрасно жили без него.
Но когда однажды утром мисс Уичвуд получила от него письмо, ее сердце подпрыгнуло, и она почувствовала вдруг, что не хочет открывать письмо – она боялась узнать, что он действительно передумал и не вернется в Бат.
Нет, он все-таки не передумал, она с облегчением узнала о том, что он собирается приехать в Бат, но письмо, тем не менее, не принесло ей удовлетворения. Мистер Карлтонн написал его в спешке, он коротко сообщал ей, что вынужден отложить свое возвращение в Бат. Занят каким-то срочным делом, которое потребовало его поездки в поместье. Вот как раз собирается отправиться туда и просит простить его за то, что он посылает ей такую короткую записку с сообщением о своих намерениях. На большее у него нет времени, но он остается всегда ее – Оливер Карлтонн.
«Конечно, не образец эпистолярного искусства; еще меньше это можно считать письмом влюбленного мужчины», – подумала она. Единственным намеком, который позволял ей надеяться, что он влюблен в нее, была заключительная фраза письма. Но вполне вероятно, что он все свои письма подписывает словами «Всегда ваш», и было бы глупо видеть в них нечто большее, чем просто дружеское расположение.
Она почувствовала, что ее настроение упало, и изо всех сил старалась стряхнуть с себя хандру, не позволять себе думать ни о мистере Карлтонне, ни о его письме, ни о том, как она скучает без него. Она подумала, что если ей и не удалось до конца выполнить это прекрасное решение, то по крайней мере она смогла скрыть свою депрессию от леди Уичвуд. Но вскоре выяснила, что ошиблась.
– Дорогая, ты не хочешь рассказать мне, отчего ты так подавлена, – сказала осторожно леди Уичвуд.
– Да нет, ничего! А что, я выгляжу подавленной? Я как-то не думала об этом. Просто я всегда падаю духом, когда не видно ничего, кроме мокрых улиц, деревьев, зонтов и луж. Ненавижу сидеть в доме, ты же знаешь!
– Печально, конечно, что погода испортилась, но ведь ты никогда не обращала внимания на погоду. Как часто я просила тебя не выходить из дому, когда на улице дождь лил как из ведра! Но ты всегда только смеялась и говорила, что любишь чувствовать на лице капли дождя.
– Ну, это было в деревне, Амабел! В городе все по-другому, здесь ведь не обмотаешь шарф вокруг головы, не наденешь пару прочных старых туфель и не пустишься пешком за несколько километров! Я же не могу так поступить в Бате!
– Конечно нет! – тихо ответила леди Уичвуд и снова склонилась над платьем, которое она шила для своей малышки.
– По правде говоря, я думаю, что мне просто надо чем-нибудь заняться, – призналась Эннис. – Вот если бы я только не считала шитье ужасно скучным занятием или у меня была бы способность Люсиллы к рисованию – ты видела ее акварели? Они на голову выше того уровня, на котором обычно находятся работы юных девушек!
– О, не думаю, что шитье или рисование решат проблему! Это ведь не помогает отвлечься. Не знаю, как насчет рисования, потому что я никогда не любила рисовать, но думаю, что, как и шитье, оно не отвлекает от тяжких дум. Даже наоборот!
– Я думаю, мне нужно приняться за чтение серьезных книг, – заявила Эннис, решив увести разговор в сторону от опасной темы.
– Да, дорогая, это наверняка помогло бы, но ты сидишь с книгой в руках уже двадцать минут, и я просто не могла не заметить, что за это время ты не перевернула ни одной страницы, – отметила леди Уичвуд. Затем она подняла голову и, слабо улыбнувшись, сказала: – Я не хочу терзать тебя вопросами и больше не скажу ни слова. Я только от всего сердца надеюсь, что ты не совершишь ничего, о чем впоследствии будешь жалеть. Я не смогу вынести, если ты будешь несчастна, моя дорогая. Скажи мне, как ты думаешь, этот лиф не будет мал моей малышке?
Глава 14
Погода оставалась неустойчивой еще несколько дней, и стало ясно, что различные развлечения на свежем воздухе, запланированные Коризандой и ее друзьями, придется отложить. Это, естественно, стало огромным разочарованием для Люсиллы, и очень скоро даже леди Уичвуд потеряла терпение. Когда Люсилла в двадцатый раз за последние два часа спросила, не кажется ли ей, что небо проясняется и что завтрашняя прогулка в Сидни-Гарден, скорее всего, состоится, она мягко, но решительно упрекнула ее:
– Милое мое дитя, погода не улучшится оттого, что ты постоянно подбегаешь к окну и спрашиваешь нас, не кажется ли нам, что небо проясняется. Ни моя золовка, ни я не имеем ни малейшего представления, будет ли завтра хорошая погода – так есть ли смысл требовать от нас ответов? Куда лучше без толку не прижиматься носом к стеклу, а заняться делом – музыкой или рисованием. – Леди Уичвуд мягко улыбнулась и добавила: – Знаешь, моя дорогая, как бы люди тебя ни любили, они очень скоро сочтут тебя невыносимо скучной, если ты будешь постоянно жаловаться и капризничать по поводу каждой мелочи, словно ты до сих пор – маленький избалованный ребенок.
Люсилла покраснела, и на мгновение показалось, что она не удержится и скажет в ответ какую-нибудь резкость, но через несколько секунд внутренней борьбы девушка произнесла тихо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78