Перевернув несколько страниц, я наткнулась на листок бумаги. Он был весь в рисунках. Я уже обнаружила, что у Элвины определенно был талант к рисованию, и при первой удобной возможности собиралась поговорить об этом с Коннаном Тре-Меллином. Ведь такие способности нужно развивать! Сама я могла научить ее только основам рисования, но мне казалось, что она достойна, чтобы с ней занимался квалифицированный учитель рисования.
Это были изображения лиц. В одном из них я узнала себя. Неплохо. Неужели у меня на самом деле такой чопорный вид? Надеюсь, не всегда. Хотя, возможно, она видит меня именно такой. Было там и изображение ее отца, даже несколько. Его тоже не составляло труда узнать. На обратной стороне листка я увидела изображения девочек. Было трудно понять, кого она хотела нарисовать. Себя? Да нет… Вот это, похоже, Джилли. Однако одно лицо чем-то неуловимо напоминало и Элвину.
Я долго смотрела на эти странные лица и так задумалась, что не заметила, как Элвина, перегнувшись через парту, выхватила листок из моих рук.
— Это мое, — сказала она.
— А это — ужасно дурные манеры, — отомстила я.
— Вы не имеете права брать мои вещи.
— Дорогая моя, листок был в твоей тетради.
— Ему там не место.
— Тогда его и наказывай, — легко ответила я. Потом добавила, уже более серьезным тоном:
— Прошу тебя, не вырывай ничего у людей из рук. Это очень некрасиво.
— Извините меня, — сказала Элвина, но голос ее еще звучал дерзко.
Я вернулась к проверке примеров, большинство из которых она решила неверно. Арифметика не была ее любимым предметом. Возможно, именно поэтому вместо того, чтобы решать задачи, она рисовала разные лица. Почему она так рассердилась? И зачем нарисовала эти лица так, что они напоминали сразу и Джилли и ее саму?
— Элвина, — сказала я ей, — тебе нужно уделять больше внимания арифметике.
В ответ она что-то буркнула невразумительное.
— Ты совсем не усвоила правило умножения. Если бы ты считала так же хорошо, как рисуешь, я была бы тобой очень довольна.
Она промолчала.
— Почему ты не захотела показать мне свои рисунки? Некоторые из них получились действительно хорошо.
Снова молчание.
— Особенно мне понравилось изображение твоего отца.
Даже сейчас при одном лишь упоминании его имени, на ее губах появилась нежная, хотя и немного грустная, улыбка.
— А лица этих девочек? Скажи мне, кто они? Это ты или Джилли?
Улыбка словно примерзла к ее губам. Затем она быстро спросила:
— А вам как кажется, мисс?
— Дай-ка мне еще раз взглянуть на них. Поколебавшись, она все-таки протянула мне листок; ее глаза горели от нетерпения.
Я принялась внимательно рассматривать лица девочек, затем сказала:
— Вот это может быть либо Джилли, либо ты.
— Значит, вы все-таки думаете, что мы с ней похожи?
— Н-нет. Мне до сих пор это и в голову не приходило.
— А сейчас вы так думаете?
— Ты в том возрасте, когда дети бывают похожи друг на друга.
— Я совсем не похожа на нее! — закричала она. — Я совсем не такая, как эта… идиотка.
— Элвина, ты не должна так говорить. Неужели ты не понимаешь, как это жестоко?
— Да, вы правы. Но все равно, я не такая, как она. Я не хочу, чтобы вы так обо мне говорили. Если вы еще раз так про меня скажете, я попрошу отца, чтобы он прогнал вас. Он это сделает… если я попрошу его об этом. Мне стоит его только попросить, и вы отсюда уедете.
Она перешла на крик, пытаясь убедить себя сразу в двух вещах: в том, что она ни капельки не похожа на Джилли, и что ей достаточно только о чем-то попросить отца, как любое ее желание будет исполнено.
Почему? Снова задала я себе этот вопрос. В чем причина такой ярости?
На ее лице застыло замкнутое выражение.
Спокойно взглянув на часы, приколотые к корсажу серого платья, я сказала:
— У тебя осталось ровно десять минут, чтобы закончить сочинение. — И, придвинув к себе учебник арифметики, я сделала вид, что внимательно изучаю его.
Второе происшествие расстроило меня еще сильнее. День прошел спокойно. Закончив занятия с Элвиной, я, как обычно, пошла гулять в лес, а когда вернулась, у парадного крыльца стояло два экипажа. Один из них я узнала — это Питер и Селестина Нэнселлок приехали из Маунт Уиддена. Второй экипаж был мне не знаком: очень красивая карета с гербом. Интересно, чей это герб, подумала я, прежде чем спохватилась, что меня это не должно касаться.
С заднего крыльца я быстро поднялась к себе. Ночь была теплая, и, сидя у открытого окна, я слышала звуки музыки, которые доносились из окон гостиной. Я догадалась, что Коннан Тре-Меллин принимает гостей.
Мое воображение немедленно нарисовало их сидящими в одной из тех комнат, где я так и не была. А почему, собственно, это тебя задевает? Ты всего лишь гувернантка. Коннан Тре-Меллин, элегантно одетый, наверное, сидит сейчас за карточным столом или слушает музыку вместе с гостями.
Я узнала «Сон в летнюю ночь» Мендельсона, и меня вдруг охватило страстное желание быть рядом с ними. Странно, что никогда раньше я не испытывала такой потребности ни в доме тети Аделаиды, когда она устраивала свои вечера, ни на обедах у моей сестры Филлиды. Теперь же меня снедало любопытство, и я не удержалась от соблазна позвонить и вызвать Китти или Дейзи, которые всегда все знали и с радостью делились своими знаниями с любым, кто был готов их слушать.
На мой звонок пришла Дейзи. Она выглядела радостно взволнованной.
— Я хочу умыться, Дейзи, — сказала я ей. — Принесите, пожалуйста, горячей воды.
— Сию минуту, мисс, — ответила она.
— Сегодня в доме гости, не так ли?
— О да, мисс. Хотя сегодняшний вечер ничто по сравнению с теми приемами, которые бывали здесь раньше. Думаю, теперь хозяин будет чаще принимать гостей, ведь год уже прошел. Так говорит миссис Полгрей.
— Здесь, наверно, было очень тихо в прошлом году.
— Но так ведь полагается… после смерти в семье.
— Конечно. А кого сегодня принимает мистер Тре-Меллин?
— Приехали мисс Селестина и мистер Питер.
— Я видела у крыльца их карету. — Заметив интерес и нетерпение в своем голосе, я устыдилась: чем я лучше этих болтливых служанок?
— Я могу сказать, кто еще приехал.
— Кто же?
— Сэр Томас и леди Треслин. У нее был такой заговорщицкий вид, будто мне следовало знать что-то очень важное об этих гостях.
— Вот как? — спросила я с интересом, чтобы она продолжала.
Миссис Полгрей говорит, — сказала Дейзи, — что ему впору в постели с грелкой лежать, а не по гостям разъезжать да с дамочками кокетничать.
— Разве он болен?
— Да ему уж когда за семьдесят-то перевалило, и сердечко у него неважное. Миссис Полгрей говорит, что с таким-то сердцем недолго и на тот свет угодить и без особых стараний. Не то, что…
Она замолчала и лукаво уставилась на меня. Меня так и подмывало сказать ей, чтобы она продолжала, но я понимала, что это ниже моего достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Это были изображения лиц. В одном из них я узнала себя. Неплохо. Неужели у меня на самом деле такой чопорный вид? Надеюсь, не всегда. Хотя, возможно, она видит меня именно такой. Было там и изображение ее отца, даже несколько. Его тоже не составляло труда узнать. На обратной стороне листка я увидела изображения девочек. Было трудно понять, кого она хотела нарисовать. Себя? Да нет… Вот это, похоже, Джилли. Однако одно лицо чем-то неуловимо напоминало и Элвину.
Я долго смотрела на эти странные лица и так задумалась, что не заметила, как Элвина, перегнувшись через парту, выхватила листок из моих рук.
— Это мое, — сказала она.
— А это — ужасно дурные манеры, — отомстила я.
— Вы не имеете права брать мои вещи.
— Дорогая моя, листок был в твоей тетради.
— Ему там не место.
— Тогда его и наказывай, — легко ответила я. Потом добавила, уже более серьезным тоном:
— Прошу тебя, не вырывай ничего у людей из рук. Это очень некрасиво.
— Извините меня, — сказала Элвина, но голос ее еще звучал дерзко.
Я вернулась к проверке примеров, большинство из которых она решила неверно. Арифметика не была ее любимым предметом. Возможно, именно поэтому вместо того, чтобы решать задачи, она рисовала разные лица. Почему она так рассердилась? И зачем нарисовала эти лица так, что они напоминали сразу и Джилли и ее саму?
— Элвина, — сказала я ей, — тебе нужно уделять больше внимания арифметике.
В ответ она что-то буркнула невразумительное.
— Ты совсем не усвоила правило умножения. Если бы ты считала так же хорошо, как рисуешь, я была бы тобой очень довольна.
Она промолчала.
— Почему ты не захотела показать мне свои рисунки? Некоторые из них получились действительно хорошо.
Снова молчание.
— Особенно мне понравилось изображение твоего отца.
Даже сейчас при одном лишь упоминании его имени, на ее губах появилась нежная, хотя и немного грустная, улыбка.
— А лица этих девочек? Скажи мне, кто они? Это ты или Джилли?
Улыбка словно примерзла к ее губам. Затем она быстро спросила:
— А вам как кажется, мисс?
— Дай-ка мне еще раз взглянуть на них. Поколебавшись, она все-таки протянула мне листок; ее глаза горели от нетерпения.
Я принялась внимательно рассматривать лица девочек, затем сказала:
— Вот это может быть либо Джилли, либо ты.
— Значит, вы все-таки думаете, что мы с ней похожи?
— Н-нет. Мне до сих пор это и в голову не приходило.
— А сейчас вы так думаете?
— Ты в том возрасте, когда дети бывают похожи друг на друга.
— Я совсем не похожа на нее! — закричала она. — Я совсем не такая, как эта… идиотка.
— Элвина, ты не должна так говорить. Неужели ты не понимаешь, как это жестоко?
— Да, вы правы. Но все равно, я не такая, как она. Я не хочу, чтобы вы так обо мне говорили. Если вы еще раз так про меня скажете, я попрошу отца, чтобы он прогнал вас. Он это сделает… если я попрошу его об этом. Мне стоит его только попросить, и вы отсюда уедете.
Она перешла на крик, пытаясь убедить себя сразу в двух вещах: в том, что она ни капельки не похожа на Джилли, и что ей достаточно только о чем-то попросить отца, как любое ее желание будет исполнено.
Почему? Снова задала я себе этот вопрос. В чем причина такой ярости?
На ее лице застыло замкнутое выражение.
Спокойно взглянув на часы, приколотые к корсажу серого платья, я сказала:
— У тебя осталось ровно десять минут, чтобы закончить сочинение. — И, придвинув к себе учебник арифметики, я сделала вид, что внимательно изучаю его.
Второе происшествие расстроило меня еще сильнее. День прошел спокойно. Закончив занятия с Элвиной, я, как обычно, пошла гулять в лес, а когда вернулась, у парадного крыльца стояло два экипажа. Один из них я узнала — это Питер и Селестина Нэнселлок приехали из Маунт Уиддена. Второй экипаж был мне не знаком: очень красивая карета с гербом. Интересно, чей это герб, подумала я, прежде чем спохватилась, что меня это не должно касаться.
С заднего крыльца я быстро поднялась к себе. Ночь была теплая, и, сидя у открытого окна, я слышала звуки музыки, которые доносились из окон гостиной. Я догадалась, что Коннан Тре-Меллин принимает гостей.
Мое воображение немедленно нарисовало их сидящими в одной из тех комнат, где я так и не была. А почему, собственно, это тебя задевает? Ты всего лишь гувернантка. Коннан Тре-Меллин, элегантно одетый, наверное, сидит сейчас за карточным столом или слушает музыку вместе с гостями.
Я узнала «Сон в летнюю ночь» Мендельсона, и меня вдруг охватило страстное желание быть рядом с ними. Странно, что никогда раньше я не испытывала такой потребности ни в доме тети Аделаиды, когда она устраивала свои вечера, ни на обедах у моей сестры Филлиды. Теперь же меня снедало любопытство, и я не удержалась от соблазна позвонить и вызвать Китти или Дейзи, которые всегда все знали и с радостью делились своими знаниями с любым, кто был готов их слушать.
На мой звонок пришла Дейзи. Она выглядела радостно взволнованной.
— Я хочу умыться, Дейзи, — сказала я ей. — Принесите, пожалуйста, горячей воды.
— Сию минуту, мисс, — ответила она.
— Сегодня в доме гости, не так ли?
— О да, мисс. Хотя сегодняшний вечер ничто по сравнению с теми приемами, которые бывали здесь раньше. Думаю, теперь хозяин будет чаще принимать гостей, ведь год уже прошел. Так говорит миссис Полгрей.
— Здесь, наверно, было очень тихо в прошлом году.
— Но так ведь полагается… после смерти в семье.
— Конечно. А кого сегодня принимает мистер Тре-Меллин?
— Приехали мисс Селестина и мистер Питер.
— Я видела у крыльца их карету. — Заметив интерес и нетерпение в своем голосе, я устыдилась: чем я лучше этих болтливых служанок?
— Я могу сказать, кто еще приехал.
— Кто же?
— Сэр Томас и леди Треслин. У нее был такой заговорщицкий вид, будто мне следовало знать что-то очень важное об этих гостях.
— Вот как? — спросила я с интересом, чтобы она продолжала.
Миссис Полгрей говорит, — сказала Дейзи, — что ему впору в постели с грелкой лежать, а не по гостям разъезжать да с дамочками кокетничать.
— Разве он болен?
— Да ему уж когда за семьдесят-то перевалило, и сердечко у него неважное. Миссис Полгрей говорит, что с таким-то сердцем недолго и на тот свет угодить и без особых стараний. Не то, что…
Она замолчала и лукаво уставилась на меня. Меня так и подмывало сказать ей, чтобы она продолжала, но я понимала, что это ниже моего достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70