Я была очень рассержена и кипела ненавистью к этому человеку. Он не только оскорбил мою матушку, он оскорбил и меня. Я жаждала отмщения и была полна решимости получить его.
Когда Бомер описал в своем отчете, как к нему обратился кардинал с распоряжением купить колье для меня, мой гнев усилился. Кардинал поклялся ювелиру, что получил от меня задание.
— Он должен быть разжалован, лишен всех своих должностей. Луи, ты должен обещать мне, что арестуешь его, — сказала я.
— Арестовать кардинала де Рогана! Но, моя дорогая…
— Он использовал мое имя. Он лгал и обманывал. Он должен быть арестован. Луи, ты должен поклясться, что сделаешь это.
Людовик чувствовал себя смущенным.
— Мы должны разобраться с этим вопросом. Пока много неясного.
— Неясного? У нас имеется отчет Бомера. Луи, ты должен арестовать его. Если ты не сделаешь этого, создастся впечатление, что ты против меня. Обещай мне, обещай мне сейчас же, что ты арестуешь кардинала!
Мой бедный Людовик! Можно ли найти более яркий пример человека, который способен понять, что целесообразнее всего предпринять, и в то же время не имеет силы воли сделать это? Людовику был нужен мир. Он никому не хотел доставлять неприятности, он не мог устоять против моих настойчивых уговоров, хотя и знал, что я действую вопреки доводам рассудка. Он не мог спорить против слез и гнева легкомысленных женщин.
— Кардинал будет арестован, — пообещал он, и я успокоилась.
Это было 15 августа, в день Успенья Божьей матери. Король вызвал в свой кабинет барона де Бретея, министра двора, и монсеньора Миромесниля, хранителя печати. Я тоже находилась там.
Король быстро пояснил причину нашего присутствия у него в кабинете и добавил, что намерен безотлагательно арестовать кардинала де Рогана.
Монсеньор де Миромесниль сразу же запротестовал:
— Сир, ранг и происхождение Рогана дают ему право быть выслушанным, прежде чем его арестуют.
Людовик заколебался, фактически соглашаясь с Миромеснилем, однако я поспешно вмешалась в разговор:
— Он мошеннически подделал мое имя и вел себя, как обыкновенный жулик. Я настаиваю на аресте.
Я видела блеск глаз Бретея. Он ненавидел кардинала так же сильно, как я, поскольку сменил Рогана на посту посла в Вене, и после этого кардинал сделал его предметом насмешек своего злонамеренного остроумия.
Бретей сказал:
— Ясно, что произошло. Роган — самый расточительный человек во Франции. Он не только реконструировал епископский замок в Страсбурге — подумайте, во что это ему обошлось, он окружен свитой женщин, на которых растрачивает целое состояние. Он покровительствует колдуну Калиостро, который живет в роскоши в его дворце и содержать которого кардиналу стоит больших денег, хотя считают, что Калиостро делает золото и драгоценные камни для своего патрона. В течение многих лет кардинал испытывает затруднения с деньгами, несмотря на огромные доходы. Несомненно, что он в долгах, и это один из его способов рассчитаться со своими кредиторами.
— Он опозорил свой сан и свое имя, — вставила я. — Поэтому их не стоит принимать во внимание.
Мне были видны колебания мужа между тем, что он считал правильным, и тем, что могло удовлетворить меня, поэтому я посмотрела ни него самым умоляющим взглядом. Монсеньор де Бретей не в силах был скрыть своего удовлетворения по поводу неминуемого падения противника и решительно встал на мою сторону.
Король принял решение: Роган должен быть арестован.
День Успенья Божьей матери пришелся на мои именины, и в Версале должен был состояться специальный прием, на котором мне предстояло получать поздравления. Поэтому галереи и приемный зал Ой-де-Беф были переполнены. В качестве Главного раздающего милостыню Франции кардинал должен был отслужить праздничную мессу в дворцовой церкви. Не зная, что его ждет, он явился в расшитой стихире и ярко-красной сутане. Ему передали, что король желает его видеть в своем кабинете в полдень. Он, вероятно, удивился, что ни я, ни король не появились в государственных покоях, как ожидалось по такому случаю. Он пришел в достаточно радужном настроении, совершенно не подозревая, что его ждет.
Он низко поклонился королю и мне, я демонстративно отвернулась и вела себя так, словно его не замечала. Я понимала, какое впечатление это произведет на него.
Людовик прямо перешел к делу.
— Мой дорогой кузен, — сказал он, — вы покупали бриллианты у Бомера?
Кардинал побледнел, но ответил:
— Да, сир.
— Где они?
— Полагаю, что они были переданы королеве.
Я вскрикнула от злости, но король сделал вид, что не слышал этого, и продолжал:
— Кто поручил вам купить эти бриллианты?
— Светская дама, назвавшаяся графиней де Ламот-Валуа. Она передала мне письмо Ее величества. Я полагал, что доставлю удовольствие Ее величеству, выполнив ее поручение.
Я больше не могла сдерживаться.
— Вы полагаете, монсеньор, что я обратилась бы с таким поручением к вам, с кем я не разговаривала в течение восьми лет? И как вы могли действительно поверить, что я выберу для переговоров эту женщину?
Кардинала охватила дрожь.
— Я понимаю, что меня жестоко обманули. Я заплачу за колье.
Он повернулся ко мне с выражением покорности, как будто просил у меня маленького снисхождения. Разумеется, я не дала его.
— Мое желание доставить удовольствие Ее величеству ослепило меня. Я не подозревал о мошенничестве… до настоящего момента. Я глубоко сожалею. Могу я показать Его величеству, каким образом я попал в эту аферу?
Король согласие дал. Тогда кардинал вынул из кармана трясущимися руками какую-то бумажку и передал ее королю. Я быстро подошла к мужу. Это было недвусмысленное распоряжение о покупке ожерелья; оно было подписано моим именем и адресовано графине де Ламот-Валуа.
— Это не мой почерк, — торжествуя, воскликнула я.
— Смотрите, — сказал король, — оно подписано: «Мария Антуанетта Французская». — Он повернулся к Рогану, который был почти в обмороке. — Как мог принц из дома Роганов и священник королевской церкви поверить, что это подпись королевы Франции? Разумеется, вам должно быть известно, что, подписываясь, королевы ставят лишь свое имя и что даже у дочерей короля такая подпись. Даже если добавляется королевский дом к любой другой фамилии, то слово «французский» не ставится. У меня есть письмо. Оно подписано вами и адресовано Бомеру. Очень прошу вас посмотреть мне в глаза и сказать, является ли оно поддельным.
Кардинал немного повернулся. Людовик передал ему в руки письмо.
— Я… я не помню, чтобы писал это, — сказал он.
— Под ним стоит ваша подпись. Это ваша подпись?
— Да, сир. Оно должно быть подлинным, если под ним стоит моя подпись.
— Я должен немедленно получить объяснение всему этому, — сказал король.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68