Я могла часами заниматься писанием, излагая то, что случилось в прошлом и что я продолжаю делать. Я превратилась из легкомысленной девочки в женщину. Подобная перемена была неожиданной, но ведь неожиданной была и перемена моего положения. Я чувствовала себя так, будто прожила всю жизнь в бесконечных страданиях.
« Чем несчастнее я становлюсь, — писала я Мерси, — тем сильнее возрастает во мне привязанность к моим истинным друзьям. С каким нетерпением жду я мгновения, чтобы вновь свободно видеть вас, говорить с вами, выразить вам свои чувства, которые с полным основанием питаю к вам всю жизнь «.
Наконец я поняла значение Мерси и теперь отчетливо видела, что все могло бы быть иначе, если бы я прислушивалась к предупреждениям его и моей матушки.
Во время этой ужасной зимы дни казались длинными и однообразными. Большим утешением для меня служили дети и Аксель, который часто меня посещал. Я приходила в классную комнату, когда аббат Даву давал уроки моему сыну, и видела, как ему было трудно сконцентрировать внимание, что живо напомнило мне мои детские годы, и я вынуждена была делать сыну замечания.
— Но, мамочка, — заявлял он серьезно, — здесь так много солдат, и с ними гораздо интереснее, чем с этими уроками.
Великие воины, напомнила я ему, также были вынуждены учить уроки.
Каждый день мы все посещали мессу и потом ели все вместе. Мы сблизились больше, чем когда-либо, мы жили, как семья буржуа, сидя за столом с детьми, которые принимали участие в разговорах.
Бедная Аделаида и Виктория очень сильно изменились. Софи умерла, и они часто повторяли:» Счастливая Софи. Разве она могла бы все это разделить с нами «. Но они больше не враждовали со мной, несчастье изменило их тоже. У них было достаточно здравого смысла понять, что скандальные сплетни, распространявшиеся обо мне в прошлом, сыграли заметную роль в том, что мы оказались сейчас в подобном положении, и они жалели об этом. Я думаю, они удивлялись, что я не таю на них зла. У меня не было времени заниматься местью, это просто не доставило бы мне их, проживших так долго в обществе, которое теперь разрушалось у них на глазах, оставляя их беззащитными.
После обеда король тяжело опускался в кресло и погружался в сон или же шел спать в свои апартаменты. Он вел себя ласково со всем семейством и всегда мог утихомирить взрывы истерики тетушек, от которых они иногда не могли удержаться. Им так не хватало старых времен, они более, чем кто-либо из нас, не могли приспособиться к новому режиму.
Я жила только в ожидании визитов Акселя. Мы не могли уединяться, а проводили время в беседах шепотом. Он говорил мне, что не может успокоиться, пока я здесь, в Париже. Он постоянно вспоминает о той ужасной поездке из Версаля в Париж.
— Этот сброд, как я ненавижу их! Как я презираю их! Бог знает, что они могут сделать с вами. Какими словами я могу описать свои страдания, когда знаю, что вы в их руках? Я говорю вам, что не смогу успокоиться до тех пор, пока вы не выберетесь из этого города. Я хочу, чтобы вы прямо сейчас отправились туда, где, я знаю, вы будете в безопасности.
Я слушала с улыбкой. Его любовь, привязанность детей и нежность мужа — вот из-за чего мне стоило жить.
И во время долгой зимы темой бесед моего возлюбленного была одна — побег. ***
Спустя некоторое время мои страхи немного улеглись. Мы были на положении узников, но по крайней мере в Тюильри у нас было какое-то подобие двора. Нас постоянно посещал Лафайет, заверявший короля, что он его верный слуга. У Лафайета были хорошие намерения, и в этом отношении он не очень отличался от Людовика. Ему никогда не удавалось оказаться на месте в важный момент, он всегда запаздывал, когда было необходимо незамедлительно принять решение, и действовал слишком быстро, когда нужно было учесть все обстоятельства. Но мы были ради его дружественному расположению.
У него имелись доказательства, что герцог Орлеанский помогал организовать поход на Версаль, и Лафайет был уверен, что те люди, которые клялись, что видели герцога в надвинутой на лоб шляпе, не ошибаются, и поэтому считал, что его необходимо сослать туда, откуда он больше не сможет вредить.
Король не мог поверить, что его собственный кузен способен оказаться предателем. Но Лафайет кричал:
— Сир, его план заключается в том, чтобы лишить вас трона, а самому стать регентом Франции. Сам факт его рождения делает подобный план вполне реальным.
— Какие у вас есть доказательства? — спросил король в смятении.
— Множество, сир. И я могу достать их еще больше. Толпу, которая шла на Версаль, подстрекали мужчины в женской одежде, а вовсе не парижанки, как мы привыкли считать. Это были платные подстрекатели, а одним из тех, кто организовал поход на Версаль, был монсеньор Орлеанский.
— Это невозможно, — возражал король, но я сказала ему, что в это можно поверить. Представители Орлеанского дома стали моими врагами с первых дней моего приезда во Францию, и я вполне верю в это.
Король беспомощно посмотрел на меня, а Лафайет, уверенный теперь в моей поддержке, продолжал:
— Сир, некоторые слышали выкрики:» Да здравствует Орлеанский, наш король Орлеанский!»Я думаю, что это все объясняет. Он планирует свергнуть вас и королеву и самому занять ваше место. Его необходимо выслать из страны.
— Пусть уезжает в Англию, — заявил король. — Но я думаю, необходимо указать, что он едет по моему заданию. Я не хочу публично обвинять своего кузена в предательстве.
Итак, герцог Орлеанский был отправлен в Лондон, где он встретился с мадам де Ламот, и они вместе стали планировать новые клеветнические измышления про меня.
Эти длинные зимние вечера! Эти коридоры со сквозняками! Эти чадящие лампы! И постоянное вторжение стражи в наши покои!
Вряд ли я смогла бы пережить эту зиму, если бы не присутствие Акселя. Мне страшно не хватало Габриеллы. Принцесса де Ламбаль была хорошим другом, и я искренне любила ее, но она никогда не занимала в моем сердце такого места, которое я отдавала Габриелле. Постоянным утешением была Елизавета и, конечно, дети. Моя дочь становилась привлекательной девочкой. Она покорно принимала трудности без всяких жалоб. На нее оказывала большое влияние тетушка Елизавета, и они всегда были вместе. Иногда, когда мне было особенно грустно, я посылала за своим маленьким сыночком, который веселил меня высказываниями не по годам развитого человечка. Будучи совсем ребенком, он быстро приспособился к жизни в Тюильри, и иногда я думала, что он забыл о великолепии Трианона и Версаля.
— Мы должны проявлять осторожность, чтобы не избаловать его, — говорила я мадам де Турзель, — но он такая прелесть, что это очень трудно. Мы должны помнить, что нам надлежит воспитать его как короля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68