– Ларошжаклен, которого Эжен-Оливье еще не видел среди собравшихся, влез на самый верх шаткого сооружения. – Нас здесь больше пяти с половиной сотен человек, и если не получится добиться хоть какой-то слышимости, то мы собрались в таком количестве абсолютно зря. Микрофонов тут нету.
На мгновение толпа зашелестела еще сильней, словно под пробежавшим ветром. Но очень скоро волнение спало и вправду сделалось довольно тихо.
– Да, во избежание кривотолков! – София подняла руку. – Никаких арабов здесь нет. Этот человек – наш временный союзник из России, Слободан Кнежевич.
– Ни фига себе гад с наворотом, – шепнула Жанна на ухо Эжену-Оливье. Глаза ее сделались совершенно круглыми. – Из России! Это, что ли, там, где сарацин в резервациях держат?
– Ну, не знаю насчет резерваций, – шепнул в ответ Эжен-Оливье. – Но у власти там уж наверное не они, раз Россия для гадов – Дар аль-Харб , или, как в газетах пишут, «государство-кафир».
На душе немного отлегло. Никакой он, значит, не Ахмад и не Салих, а нормальный русский шпион. Только… почему же он смотрел тогда с такой злобой?
– С нами сегодня собрались люди от христианских общин, – продолжил Ларошжаклен. – У них главный – преподобный отец Лотар, простите, что уж я так по-простому, но если я правильно понял, все окончательные решения – за Вами?
– Временно, – отозвался священник. – Только временно. Грядущим летом предполагались выборы епископа Парижского. Но, насколько я понимаю, у нас нет сейчас возможности ждать его назначения.
– Ни единого дня, быть может, счет пошел на часы. Итак, нам достоверно известно, что в Париже грядут перемены. Они касаются в равной мере и нас и катакомбников, их даже, пожалуй, больше. – Ларошжаклен замолчал на мгновение, и Эжен-Оливье всеми жилками ощутил, что как раз сейчас и будет сказано самое важное, очень страшное, быть может. – Власти решили положить конец гетто.
Тишина, которую только что старательно поддерживали, вспыхнула и поглотила толпу. Лишних разъяснений не требовалось, все, решительно все было ясным.
– Спокойствие, друзья! – Бриссевилю было трудно повышать голос, и он воспользовался чем-то вроде рупора, сооруженного молотком из кофейной жестянки.
Неужели правда, стучало в висках Эжена-Оливье, неужели правда?… Правда, отвечал странный холод в груди.
– Если терять совсем нечего, значит, уже можно приобретать. Пришел час показать им, что они пока еще не единственные хозяева этого города.
Кто– то показал поднятою рукой, что хочет говорить.
– Если это мятеж, то есть ли в нем смысл? – Говорившего с горечью парня Эжен-Оливье знал только в лицо. – Нет, Бриссевиль, я не против, думаю, никто не против. Все равно без гетто подполью не жить в Париже. Только я все не возьму в толк, что мы можем выиграть, кроме смерти?
– Быть может, когда начнется сумятица, нам удастся вывести подземельями из города тех, кто в гетто, – теперь говорил Ларошжаклен. – Мятеж подтолкнет неверящих в грядущую резню. Для их эвакуации будут сформированы пять отрядов. В то время как остальные…
– Но где?! Откуда мы выступим? – воскликнул кто-то ближе к тупику платформы.
– В Париже есть одно только место, которое можно удержать сколь-нибудь долго с наименьшими потерями, – звучный голос Ларошжаклена легко несся над толпой. – Только одно, но будто нарочно для этого придуманное. Его и легче всего захватить, не придется драться за каждый дом. Ну и некому из сарацин будет особо путаться у нас под ногами. Жилых домов ведь почти нет, одни учреждения. Если выступить ночью, довольно будет всего-навсего перебить охрану. Я, конечно, говорю о Ситэ.
– И оборонять придется всего-навсего девять небольших баррикад, – молодо воскликнул де Лескюр. – Но вот сама станция Ситэ – слабое место, она действующая. Часть солдат придется спустить в тоннели, чтобы обеспечить отход.
– Об этом мы думали, – Анри Ларошжаклен не без удивления покосился на старого катакомбника. – Наших сил хватит на эвакуацию гетто, благо все войска оттуда отведут на осаду Ситэ, на то, чтобы удержать несколько прилегающих к станции Ситэ платформ, и на то, чтобы продержаться до…
– До чего? – резко прозвучал голос отца Лотара. – Вы ляжете безо всякого смысла, друзья.
– Вы против мятежа, Ваше Преподобие? Неужели Вы хотите, чтобы мы оставили тех, кто в гетто, погибать бараньей, бессмысленной смертью?! Вы, христиане, можете принять смерть ради вашей веры, но надо ли забывать о том, что в гетто слишком мало христиан? – Даже в тусклом свете было видно, как побледнело в гневе лицо Ларошжаклена. – Мы, макисары, можем хоть сейчас уйти из Парижа! Но нехристианам, простым французам из гетто, их матерям, женам, детям, им-то ради чего умирать?
– Я не предлагаю бросать их на произвол сарацин, – резко бросил отец Лотар. – У меня сейчас возник другой план. Он лучше этого, поверьте.
– Какой же?
– Уходите немедленно, Вы ведь только что сказали, что это возможно. Уведите отсюда этих мальчиков и девочек, которые так и тянутся к оружию, в провинцию, к границам, чем дальше, тем лучше… А гетто оставьте нам. Нам, христианам. Я помню, я сам говорил совсем недавно, что эвакуировать людей из гетто сложно потому, что человеку свойственно не верить в катастрофу. Но если мы пойдем по домам раньше убийц, Господь даст нам силу убеждения, Его всесильную, а не слабую нашу. Оставьте нам только эвакуаторов.
Эжену– Оливье показалось, будто кто-то расцветил людские лица в два разных цвета, словно линзы фонариков. Те, в которых ярко проступило «да», были несомненно лицами катакомбников, те, в которых зажглось несомненное «нет», принадлежали солдатам Сопротивления.
– Поглядите по сторонам, Ваше Преподобие, – Ларошжаклен, похоже, видел то же самое. – Ваш план был бы хорош… не будь мы также парижанами.
Отец Лотар в самом деле медленно оглядел окружающие лица. Лицо его на глазах темнело.
– В каком-то смысле Его Преподобие прав, – София, так долго молчавшая, вспрыгнула на верхний ящик рядом с Ларошжакленом. – Наш план нехорош.
– Вообще-то это Ваш план, Софи! – Бриссевиль закашлялся – его недоумение было сильнее дыхания. – Разве не Вы его разрабатывали?!
– Я. Но теперь я вижу в нем недостатки.
– И Вы предлагаете его отыграть?
– Зачем? – София беспечно встряхнула тяжелыми волосами, словно не понимая, что взгляды двух с половиной сотен человек прикованы к ней в безумном напряжении. – Я предлагаю его исправить. В исправленном виде он будет значительно лучше, чем план отца Лотара.
– То есть? Объяснитесь, Софи, теперь не время играть в загадки, да на Вас это и не похоже.
– Для того чтобы деморализовать их по-настоящему, одного только восстания мало, – теперь звонкий, с хрипотцой курильщика голос Софии легко заполнил пространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
На мгновение толпа зашелестела еще сильней, словно под пробежавшим ветром. Но очень скоро волнение спало и вправду сделалось довольно тихо.
– Да, во избежание кривотолков! – София подняла руку. – Никаких арабов здесь нет. Этот человек – наш временный союзник из России, Слободан Кнежевич.
– Ни фига себе гад с наворотом, – шепнула Жанна на ухо Эжену-Оливье. Глаза ее сделались совершенно круглыми. – Из России! Это, что ли, там, где сарацин в резервациях держат?
– Ну, не знаю насчет резерваций, – шепнул в ответ Эжен-Оливье. – Но у власти там уж наверное не они, раз Россия для гадов – Дар аль-Харб , или, как в газетах пишут, «государство-кафир».
На душе немного отлегло. Никакой он, значит, не Ахмад и не Салих, а нормальный русский шпион. Только… почему же он смотрел тогда с такой злобой?
– С нами сегодня собрались люди от христианских общин, – продолжил Ларошжаклен. – У них главный – преподобный отец Лотар, простите, что уж я так по-простому, но если я правильно понял, все окончательные решения – за Вами?
– Временно, – отозвался священник. – Только временно. Грядущим летом предполагались выборы епископа Парижского. Но, насколько я понимаю, у нас нет сейчас возможности ждать его назначения.
– Ни единого дня, быть может, счет пошел на часы. Итак, нам достоверно известно, что в Париже грядут перемены. Они касаются в равной мере и нас и катакомбников, их даже, пожалуй, больше. – Ларошжаклен замолчал на мгновение, и Эжен-Оливье всеми жилками ощутил, что как раз сейчас и будет сказано самое важное, очень страшное, быть может. – Власти решили положить конец гетто.
Тишина, которую только что старательно поддерживали, вспыхнула и поглотила толпу. Лишних разъяснений не требовалось, все, решительно все было ясным.
– Спокойствие, друзья! – Бриссевилю было трудно повышать голос, и он воспользовался чем-то вроде рупора, сооруженного молотком из кофейной жестянки.
Неужели правда, стучало в висках Эжена-Оливье, неужели правда?… Правда, отвечал странный холод в груди.
– Если терять совсем нечего, значит, уже можно приобретать. Пришел час показать им, что они пока еще не единственные хозяева этого города.
Кто– то показал поднятою рукой, что хочет говорить.
– Если это мятеж, то есть ли в нем смысл? – Говорившего с горечью парня Эжен-Оливье знал только в лицо. – Нет, Бриссевиль, я не против, думаю, никто не против. Все равно без гетто подполью не жить в Париже. Только я все не возьму в толк, что мы можем выиграть, кроме смерти?
– Быть может, когда начнется сумятица, нам удастся вывести подземельями из города тех, кто в гетто, – теперь говорил Ларошжаклен. – Мятеж подтолкнет неверящих в грядущую резню. Для их эвакуации будут сформированы пять отрядов. В то время как остальные…
– Но где?! Откуда мы выступим? – воскликнул кто-то ближе к тупику платформы.
– В Париже есть одно только место, которое можно удержать сколь-нибудь долго с наименьшими потерями, – звучный голос Ларошжаклена легко несся над толпой. – Только одно, но будто нарочно для этого придуманное. Его и легче всего захватить, не придется драться за каждый дом. Ну и некому из сарацин будет особо путаться у нас под ногами. Жилых домов ведь почти нет, одни учреждения. Если выступить ночью, довольно будет всего-навсего перебить охрану. Я, конечно, говорю о Ситэ.
– И оборонять придется всего-навсего девять небольших баррикад, – молодо воскликнул де Лескюр. – Но вот сама станция Ситэ – слабое место, она действующая. Часть солдат придется спустить в тоннели, чтобы обеспечить отход.
– Об этом мы думали, – Анри Ларошжаклен не без удивления покосился на старого катакомбника. – Наших сил хватит на эвакуацию гетто, благо все войска оттуда отведут на осаду Ситэ, на то, чтобы удержать несколько прилегающих к станции Ситэ платформ, и на то, чтобы продержаться до…
– До чего? – резко прозвучал голос отца Лотара. – Вы ляжете безо всякого смысла, друзья.
– Вы против мятежа, Ваше Преподобие? Неужели Вы хотите, чтобы мы оставили тех, кто в гетто, погибать бараньей, бессмысленной смертью?! Вы, христиане, можете принять смерть ради вашей веры, но надо ли забывать о том, что в гетто слишком мало христиан? – Даже в тусклом свете было видно, как побледнело в гневе лицо Ларошжаклена. – Мы, макисары, можем хоть сейчас уйти из Парижа! Но нехристианам, простым французам из гетто, их матерям, женам, детям, им-то ради чего умирать?
– Я не предлагаю бросать их на произвол сарацин, – резко бросил отец Лотар. – У меня сейчас возник другой план. Он лучше этого, поверьте.
– Какой же?
– Уходите немедленно, Вы ведь только что сказали, что это возможно. Уведите отсюда этих мальчиков и девочек, которые так и тянутся к оружию, в провинцию, к границам, чем дальше, тем лучше… А гетто оставьте нам. Нам, христианам. Я помню, я сам говорил совсем недавно, что эвакуировать людей из гетто сложно потому, что человеку свойственно не верить в катастрофу. Но если мы пойдем по домам раньше убийц, Господь даст нам силу убеждения, Его всесильную, а не слабую нашу. Оставьте нам только эвакуаторов.
Эжену– Оливье показалось, будто кто-то расцветил людские лица в два разных цвета, словно линзы фонариков. Те, в которых ярко проступило «да», были несомненно лицами катакомбников, те, в которых зажглось несомненное «нет», принадлежали солдатам Сопротивления.
– Поглядите по сторонам, Ваше Преподобие, – Ларошжаклен, похоже, видел то же самое. – Ваш план был бы хорош… не будь мы также парижанами.
Отец Лотар в самом деле медленно оглядел окружающие лица. Лицо его на глазах темнело.
– В каком-то смысле Его Преподобие прав, – София, так долго молчавшая, вспрыгнула на верхний ящик рядом с Ларошжакленом. – Наш план нехорош.
– Вообще-то это Ваш план, Софи! – Бриссевиль закашлялся – его недоумение было сильнее дыхания. – Разве не Вы его разрабатывали?!
– Я. Но теперь я вижу в нем недостатки.
– И Вы предлагаете его отыграть?
– Зачем? – София беспечно встряхнула тяжелыми волосами, словно не понимая, что взгляды двух с половиной сотен человек прикованы к ней в безумном напряжении. – Я предлагаю его исправить. В исправленном виде он будет значительно лучше, чем план отца Лотара.
– То есть? Объяснитесь, Софи, теперь не время играть в загадки, да на Вас это и не похоже.
– Для того чтобы деморализовать их по-настоящему, одного только восстания мало, – теперь звонкий, с хрипотцой курильщика голос Софии легко заполнил пространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86