Снизу-то гады простреливают подступы. Подождать темноты? Но этот-то, на галерее, тоже ее ждет. А, была не была!
Это почти как прыгнуть в детстве в ледяную воду, вот только глаза лучше не зажмуривать. Эжен-Оливье подобрался, затаившись за последним стриженым кустом, готовясь выскочить на открытое пространство. Ведь, будь они неладны, весь восточный мысок – один газон с цветочками, словно ковер свой дурацкий расстелили. Настоящие хозяева Парижа, короли, не боялись ни народа, ни тесных улочек, мелькнуло в голове. Это ведь Бонапарт первым начал расчищать большие пространства, мусульмане только переняли за ним. Ничего своего не могут придумать. Ладно, историю по боку. Вот чего надо решить сию минуту – снимать ли кроссовки? Карабкаться без них будет проще, это да. Но не на шею же их вешать, придется бросать. Ага, а потом воюй до утра босиком. Нет уж, как нибудь. Ну, пошел!
Эжен-Оливье петлял на бегу, пригибался, петлял. По мостовой тут же защелкали выстрелы, слава Богу, не автоматная очередь! Полицейские же не разгуливают по городу с автоматами. Еще бы полбеды, если б в его салках нужна была стена. Только ткнись в нее носом -и из окошек уже никто тебя не достанет. Но ему-то нужен аркбутан. Ох, как его можно снять с этого мостика! Господи, вот бы не заметили, куда он причалит!
– Огромный соблазн таят в себе мексиканские привилегии , – руки отца Лотара сжимали карманный Бревиарий с выцветшими ленточками и истертой по краям кожей. – Видите мой Бревиарий, де Лескюр? Ничего необычного на вид, не так ли?
– Ну, Вы все-таки с букинистом изволите говорить. Начало двадцатого столетия, не так ли? – Де Лескюр осторожно взял книгу у отца Лотара, открыл страницу на римских цифрах года издания. – Да, одна тысяча девятьсот первый год. Позолота, конечно, из пластинок.
– А вот это уже я не знаю, что такого особенного в позолоте, кроме того, что держится крепко. До сих пор не облетела.
– А почему? Это не краска. К обрезу книги приклеивали тончайшую золотую пластинку, а потом терли ее слоновой костью до тех пор, покуда страницы не начнут разлипаться. Да, умели. Но издание тем не менее банальное, массовое. Как я сразу и подумал, Ратисбонское, Фридерик Пустет.
– Вот уж вправду всяк видит со своей колокольни. А какую мне выволочку устроили во Флавиньи за этот самый «банальный» Бревиaрий! Ведь мы назывались Священническим Братством Святого Пия Десятого. Как же мы его чтили за одну только «Присягу против ереси модернизма» . То, что он первым реформировал Бревиарий, тысячу лет как всех вполне устраивавший, об этом не принято было даже упоминать. Из мирян многие и не знали, что читают не тот Бревиарий, каким пользовались их деды. Тогда я подчинился, на чем, как не на церковной дисциплине, стоит Церковь? Подчинился вопреки себе самому. Убрал вот этот самый экземпляр подальше в чемодан, стал пользоваться немного более поздней книгой. Но когда месяцами не видишь своего епископа… А иной раз и вовсе остаешься без связи с ним… Я давно уже читаю дореформенный Бревиарий. Мексиканские привилегии, истолкованные самым шулерским образом!
– Дореформенным принято называть как раз тот Бревиарий, что ввел в употребление святой Пий Десятый, разве нет?
– Бревиарий, которым мы пользовались, моложе этой невообразимой «Литургии Часов» всего на шесть десятков лет! Лескюр, дело не в Бревиарий, не только в нем! Меня все время точат мысли – почему мы так стояли на том, что граница всему – Второй Ватикан? Конечно, это после Второго Ватикана католицизм стал пародией сам на себя, с этими алтарными столиками вместо алтарей, с этим забвением латыни, экуменизмом, разрушением чина мессы… Но если до Второго Ватикана все было так замечательно, откуда же он взялся, этот Второй Ватикан? Знаете, принцип гнойной хирургии – разрез проходит по здоровой ткани! А мы, не по больной ли мы резали, когда рвали с Папой? Доминиканский орден до девятнадцатого века сражался против догмата о Непорочном зачатии Девы Марии, сражался, покуда ему не переломили хребет! А что, если я считаю этот догмат абсурдным, вслед за теми доминиканцами, настоящими, прошедшими через века? Ах, Лескюр, если бы собрать настоящий Собор, если бы попытаться понять, когда мы повредили веру отцов? Откуда пошла та трещинка, из-за которой католицизм разлетелся потом на осколки?
– У Вас не будет на то времени, Лотар, – веско произнес старик. – Но, быть может, это когда-нибудь сделают другие. Я не знаю, правы ли Вы в своих сомнениях, или они посланы Вам как соблазн. Не знаю, право, для меня это слишком сложно. Но сейчас нам надлежит очистить душу покоем. Вы ведь всегда были хорошим солдатом Церкви, не спорьте, мне со стороны видней. Вы мучились, но подчинялись. Кроме, разве что, более старого Бревиария. Господь милосерд. Если мы в чем-то заблуждаемся, пусть наши заблуждения сгорят в огне вместе с нашим собором.
– Аминь, – отец Лотар улыбнулся.
Военные силы все подтягивались. Не полиция, не внутренние войска, настоящие армейские подразделения. Куда же столько против жалкой горстки макисаров, невольно подумалось Касиму. А приказа начать действия все не поступало.
Ну отлично, толстое основание опоры его прикрыло. Да они и не вглядывались поди, откуда им знать, куда ему надо. Эжен-Оливье карабкался как по каменному мосту, захотелось даже, там, где возможно, встать на ноги и пройти. Но это уже ребячество. Вверх вообще никогда не страшно лезть, и всегда вдвое легче. Вот спускаться, это уже совсем другая песня. Но спускаться тем же путем не придется в обоих случаях. Как уже далеко внизу мостовая…
Мышцы изрядно затекли. Бережно отложив винтовку, Вали-Фарад принялся разминать ноги. Обидно, что делать сейчас нечего, еще обидней, что он не попал по макисару, когда обнаружил свое присутствие. Теперь не лезут, ждут темноты. Ну ничего, они ведь не могут знать, какал у него винтовка. Весело будет. А сослуживцы еще посмеивались, когда он выпросил у отца подарить на восемнадцатилетие СБ-04. Ну зачем нужна дорогущая «теплая» винтовка младшему полицейскому чину? Ему и патрулировать-то с ней не по форме. Так он и не патрулировал. Но вот на рабочем месте держал. Ну, и кто оказался прав? Как пригодилось-то!
На детски пухловатом, обыкновенно капризном лице Вали-Фарада играло счастливое выражение. По губам, украшенным усиками, которые еще не было никакой возможности всерьез подбривать, скользила довольная улыбка. Он уж было, смирился с категорическими планами отца: никакой работы в гетто, никой работы по выявлению макисаров до получения надлежащего образования. А до обучения – еще и поскучать годок простым патрульным, пусть и в престижном районе, это-де хорошо для личного дела. Между тем у самого Вали-Фарада планы устремлялись куда дальше, чем борьба с макисарами во Франции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Это почти как прыгнуть в детстве в ледяную воду, вот только глаза лучше не зажмуривать. Эжен-Оливье подобрался, затаившись за последним стриженым кустом, готовясь выскочить на открытое пространство. Ведь, будь они неладны, весь восточный мысок – один газон с цветочками, словно ковер свой дурацкий расстелили. Настоящие хозяева Парижа, короли, не боялись ни народа, ни тесных улочек, мелькнуло в голове. Это ведь Бонапарт первым начал расчищать большие пространства, мусульмане только переняли за ним. Ничего своего не могут придумать. Ладно, историю по боку. Вот чего надо решить сию минуту – снимать ли кроссовки? Карабкаться без них будет проще, это да. Но не на шею же их вешать, придется бросать. Ага, а потом воюй до утра босиком. Нет уж, как нибудь. Ну, пошел!
Эжен-Оливье петлял на бегу, пригибался, петлял. По мостовой тут же защелкали выстрелы, слава Богу, не автоматная очередь! Полицейские же не разгуливают по городу с автоматами. Еще бы полбеды, если б в его салках нужна была стена. Только ткнись в нее носом -и из окошек уже никто тебя не достанет. Но ему-то нужен аркбутан. Ох, как его можно снять с этого мостика! Господи, вот бы не заметили, куда он причалит!
– Огромный соблазн таят в себе мексиканские привилегии , – руки отца Лотара сжимали карманный Бревиарий с выцветшими ленточками и истертой по краям кожей. – Видите мой Бревиарий, де Лескюр? Ничего необычного на вид, не так ли?
– Ну, Вы все-таки с букинистом изволите говорить. Начало двадцатого столетия, не так ли? – Де Лескюр осторожно взял книгу у отца Лотара, открыл страницу на римских цифрах года издания. – Да, одна тысяча девятьсот первый год. Позолота, конечно, из пластинок.
– А вот это уже я не знаю, что такого особенного в позолоте, кроме того, что держится крепко. До сих пор не облетела.
– А почему? Это не краска. К обрезу книги приклеивали тончайшую золотую пластинку, а потом терли ее слоновой костью до тех пор, покуда страницы не начнут разлипаться. Да, умели. Но издание тем не менее банальное, массовое. Как я сразу и подумал, Ратисбонское, Фридерик Пустет.
– Вот уж вправду всяк видит со своей колокольни. А какую мне выволочку устроили во Флавиньи за этот самый «банальный» Бревиaрий! Ведь мы назывались Священническим Братством Святого Пия Десятого. Как же мы его чтили за одну только «Присягу против ереси модернизма» . То, что он первым реформировал Бревиарий, тысячу лет как всех вполне устраивавший, об этом не принято было даже упоминать. Из мирян многие и не знали, что читают не тот Бревиарий, каким пользовались их деды. Тогда я подчинился, на чем, как не на церковной дисциплине, стоит Церковь? Подчинился вопреки себе самому. Убрал вот этот самый экземпляр подальше в чемодан, стал пользоваться немного более поздней книгой. Но когда месяцами не видишь своего епископа… А иной раз и вовсе остаешься без связи с ним… Я давно уже читаю дореформенный Бревиарий. Мексиканские привилегии, истолкованные самым шулерским образом!
– Дореформенным принято называть как раз тот Бревиарий, что ввел в употребление святой Пий Десятый, разве нет?
– Бревиарий, которым мы пользовались, моложе этой невообразимой «Литургии Часов» всего на шесть десятков лет! Лескюр, дело не в Бревиарий, не только в нем! Меня все время точат мысли – почему мы так стояли на том, что граница всему – Второй Ватикан? Конечно, это после Второго Ватикана католицизм стал пародией сам на себя, с этими алтарными столиками вместо алтарей, с этим забвением латыни, экуменизмом, разрушением чина мессы… Но если до Второго Ватикана все было так замечательно, откуда же он взялся, этот Второй Ватикан? Знаете, принцип гнойной хирургии – разрез проходит по здоровой ткани! А мы, не по больной ли мы резали, когда рвали с Папой? Доминиканский орден до девятнадцатого века сражался против догмата о Непорочном зачатии Девы Марии, сражался, покуда ему не переломили хребет! А что, если я считаю этот догмат абсурдным, вслед за теми доминиканцами, настоящими, прошедшими через века? Ах, Лескюр, если бы собрать настоящий Собор, если бы попытаться понять, когда мы повредили веру отцов? Откуда пошла та трещинка, из-за которой католицизм разлетелся потом на осколки?
– У Вас не будет на то времени, Лотар, – веско произнес старик. – Но, быть может, это когда-нибудь сделают другие. Я не знаю, правы ли Вы в своих сомнениях, или они посланы Вам как соблазн. Не знаю, право, для меня это слишком сложно. Но сейчас нам надлежит очистить душу покоем. Вы ведь всегда были хорошим солдатом Церкви, не спорьте, мне со стороны видней. Вы мучились, но подчинялись. Кроме, разве что, более старого Бревиария. Господь милосерд. Если мы в чем-то заблуждаемся, пусть наши заблуждения сгорят в огне вместе с нашим собором.
– Аминь, – отец Лотар улыбнулся.
Военные силы все подтягивались. Не полиция, не внутренние войска, настоящие армейские подразделения. Куда же столько против жалкой горстки макисаров, невольно подумалось Касиму. А приказа начать действия все не поступало.
Ну отлично, толстое основание опоры его прикрыло. Да они и не вглядывались поди, откуда им знать, куда ему надо. Эжен-Оливье карабкался как по каменному мосту, захотелось даже, там, где возможно, встать на ноги и пройти. Но это уже ребячество. Вверх вообще никогда не страшно лезть, и всегда вдвое легче. Вот спускаться, это уже совсем другая песня. Но спускаться тем же путем не придется в обоих случаях. Как уже далеко внизу мостовая…
Мышцы изрядно затекли. Бережно отложив винтовку, Вали-Фарад принялся разминать ноги. Обидно, что делать сейчас нечего, еще обидней, что он не попал по макисару, когда обнаружил свое присутствие. Теперь не лезут, ждут темноты. Ну ничего, они ведь не могут знать, какал у него винтовка. Весело будет. А сослуживцы еще посмеивались, когда он выпросил у отца подарить на восемнадцатилетие СБ-04. Ну зачем нужна дорогущая «теплая» винтовка младшему полицейскому чину? Ему и патрулировать-то с ней не по форме. Так он и не патрулировал. Но вот на рабочем месте держал. Ну, и кто оказался прав? Как пригодилось-то!
На детски пухловатом, обыкновенно капризном лице Вали-Фарада играло счастливое выражение. По губам, украшенным усиками, которые еще не было никакой возможности всерьез подбривать, скользила довольная улыбка. Он уж было, смирился с категорическими планами отца: никакой работы в гетто, никой работы по выявлению макисаров до получения надлежащего образования. А до обучения – еще и поскучать годок простым патрульным, пусть и в престижном районе, это-де хорошо для личного дела. Между тем у самого Вали-Фарада планы устремлялись куда дальше, чем борьба с макисарами во Франции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86