И в тот же момент он увидел, как один из тех, что толкались у шлюпки, внезапно попятился, взмахнул руками, словно ловя воздух, споткнулся и упал. Собственно, он не упал, а тихонько опустился, принял сидячее положение и сгорбился, прислонившись спиной к светлому люку машинного отделения.
- То был кочегар. Тощий, бледный парень с растрепанными усами. Исполнял обязанности третьего механика, - пояснил Джим.
- Умер, - сказал я. Об этом шла речь на судне.
- Так говорят, - произнес Джим с мрачным равнодушием. - Конечно, я этого не знал. Слабое сердце. Он уже несколько дней жаловался, что ему не по себе. Волнение. Чрезмерное напряжение. Черт его знает что. Ха-ха-ха! Нетрудно было заметить, что ему тоже не хотелось умирать. Забавно, правда? Пусть меня пристрелят, если он не был одурачен и не навлек на себя смерти. Одурачен, вот именно! клянусь небом, одурачен так же, как и я… Ах! Если б только он послал их к черту, когда они подняли его с койки, потому что судно тонуло. Если бы он засунул руки в карманы и обругал этих людей!
Он встал, потряс кулаком, взглянул на меня и снова сел.
- Упустил случай, да? - прошептал я.
- Почему вы не смеетесь? - сказал он. - Шутка, задуманная в преисподней. Слабое сердце!.. Иногда мне хочется, чтобы у меня было слабое сердце.
Это меня рассердило.
- Вам хочется? - воскликнул я с глубокой иронией.
- Да! Неужели вы не можете это понять? - крикнул он.
- Не знаю, зачем вам желать больше того, что у вас есть, - сердито сказал я.
Он посмотрел на меня, ничего не понимая. Эта стрела тоже пролетела мимо мишени, а он был не из тех, что задумываются над зря потраченными стрелами. Честное слово, он решительно ничего не подозревал, с ним нужно было себя вести по-иному. Я был рад, что моя стрела пролетела мимо, - рад был, что он даже не слыхал, как я отпустил тетиву.
Конечно, в то время он не мог знать, что кочегар умер. Следующая минута - последняя, которую он провел на борту, - была заполнена событиями и ощущениями, налетавшими на него, как волны на скалу. Я умышленно пользуюсь этим сравнением, ибо, веря его рассказу, склонен думать, что он все время сохранял странную иллюзию пассивности, словно сам он не действовал, а лишь отдавался на волю тех адских сил, которые его избрали жертвой своей шутки. Первое, что он услышал, был скрежещущий звук тяжелых шлюпбалок, которые, наконец, повернулись, - этот скрежет словно проник в его тело с палубы через подошвы ног и поднялся по спинному хребту к мозгу. Шквал был близок, и вторая, более высокая волна угрожающе подняла покорный кузов судна, а мозг и сердце Джима пронзили панические вопли:
«Спускайте! Ради бога, спускайте! Судно тонет!»
Вслед за этим канаты побежали по блокам, а под тентом раздались испуганные голоса.
- Они подняли такой крик, что могли разбудить мертвого, - сказал Джим.
Затем, когда шлюпка с плеском буквально упала наконец на воду, послышался глухой стук падающих в нее тел и нестройные крики:
- Отцепляйте! Отцепляйте! Оттолкнитесь! Шквал надвигается…
Он услыхал высоко над своей головой слабое бормотанье ветра; внизу, у его ног, прозвучал болезненный крик. Чей-то голос у борта стал проклинать гак у блока. На носу и корме судна раздалось жужжание, словно в потревоженном улье. Джим рассказывал очень спокойно - спокойны были его поза, лицо, голос, и так же спокойно он произнес без малейшего предупреждения:
- Я споткнулся об его ноги…
Вот как я впервые услышал о том, что он сдвинулся с места. Невольно я что-то проворчал от удивления. Наконец он сорвался с места, но о том, когда это произошло и что вывело его из оцепенения, он знал не больше, чем знает вырванное с корнем дерево о ветре, повергшем его на землю. Все это его ошеломило - звуки, тьма, ноги мертвого человека. Клянусь богом! Вся эта дьявольская история была навязана ему, но он не хотел согласиться с тем, что принял ее сознательно. Удивительно, как заразительно действовало на вас его заблуждение. Я слушал так, словно мне рассказывали о манипуляциях черной магии над трупом.
- Он перевернулся на бок, очень тихо, и это последнее, что я видел на борту, - продолжал Джим. - Мне не было дела до того, что с ним происходит. Похоже было - он поднимается. Конечно, я думал, что он встает. И ждал - он пробежит мимо меня к поручням и прыгнет в шлюпку вслед за остальными. Я слышал, как они возились там, внизу, и чей-то голос словно из глубины шахты крикнул: «Джордж!» Затем все трое принялись вопить. Я отчетливо различал три голоса: один блеял, другой визжал, третий выл… ух!..
Он слегка вздрогнул, и я заметил, что он медленно приподнимается, как будто чья-то сильная рука поднимала его за волосы со стула. Медленно он встал, и когда выпрямился во весь рост, рука словно его отпустила, и он пошатнулся. Жутко спокойным было его лицо, движения и даже голос, когда он сказал:
- Они кричали.
И невольно я насторожился, как будто пытался уловить этот призрачный крик под фальшивым покровом молчания.
- Восемьсот человек находились на борту этого судна, - сказал он, пригвождая меня к спинке стула страшным, невидящим своим взглядом. - Восемьсот живых людей, а они звали одного мертвого, хотели его спасти:
«Прыгай, Джордж! Прыгай! Да прыгай же!»
Я стоял, положив руку на шлюпбалку. Я был очень спокоен. Тьма спустилась непроглядная. Не видно было ни неба, ни моря. Я слышал, как шлюпка ударялась о борт, и больше ни одного звука не доносилось оттуда, снизу, но на судне подо мной стоял гул голосов.
«Mein Gott! Шквал! Шквал! Отталкивайте шлюпку!»
Когда раздался шум дождя и налетел первый порыв ветра, они подняли вой:
«Прыгай, Джордж! Мы тебя поймаем! Прыгай!»
Судно начало медленно опускаться на волне; водопадом обрушился ливень; фуражка слетела у меня с головы; дыхание сперлось. Я услышал издалека, словно стоял на высокой башне, еще один дикий вопль:
«Джо-о-ордж! Прыгай!»
Судно опускалось, опускалось под моими ногами, носом вниз…
Он задумчиво поднял руку и стал проводить пальцами по лицу, как будто снимая паутину; потом с полсекунды смотрел на свою ладонь и наконец отрывисто сказал:
- Я прыгнул… - Он запнулся. Отвел взгляд. - Кажется, прыгнул, - добавил он.
Его светлые голубые глаза смотрели на меня жалобно; глядя на него, стоящего передо мной, ошеломленного, как будто обиженного, - я испытывал странное ощущение: то была мудрая покорность и снисходительная, но глубокая жалость старика, беспомощного перед ребяческим горем.
- Похоже на то, - пробормотал я.
- Я не знал этого, пока не поднял глаз, - торопливо объяснил он.
Что ж, и это было возможно. Приходилось его слушать, как слушают маленького мальчика, попавшего в беду. Он не знал. Каким-то образом это произошло. И вторично произойти не могло. Он прыгнул на кого-то и упал поперек скамьи. Ему казалось, что все ребра у него с левой стороны поломаны;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
- То был кочегар. Тощий, бледный парень с растрепанными усами. Исполнял обязанности третьего механика, - пояснил Джим.
- Умер, - сказал я. Об этом шла речь на судне.
- Так говорят, - произнес Джим с мрачным равнодушием. - Конечно, я этого не знал. Слабое сердце. Он уже несколько дней жаловался, что ему не по себе. Волнение. Чрезмерное напряжение. Черт его знает что. Ха-ха-ха! Нетрудно было заметить, что ему тоже не хотелось умирать. Забавно, правда? Пусть меня пристрелят, если он не был одурачен и не навлек на себя смерти. Одурачен, вот именно! клянусь небом, одурачен так же, как и я… Ах! Если б только он послал их к черту, когда они подняли его с койки, потому что судно тонуло. Если бы он засунул руки в карманы и обругал этих людей!
Он встал, потряс кулаком, взглянул на меня и снова сел.
- Упустил случай, да? - прошептал я.
- Почему вы не смеетесь? - сказал он. - Шутка, задуманная в преисподней. Слабое сердце!.. Иногда мне хочется, чтобы у меня было слабое сердце.
Это меня рассердило.
- Вам хочется? - воскликнул я с глубокой иронией.
- Да! Неужели вы не можете это понять? - крикнул он.
- Не знаю, зачем вам желать больше того, что у вас есть, - сердито сказал я.
Он посмотрел на меня, ничего не понимая. Эта стрела тоже пролетела мимо мишени, а он был не из тех, что задумываются над зря потраченными стрелами. Честное слово, он решительно ничего не подозревал, с ним нужно было себя вести по-иному. Я был рад, что моя стрела пролетела мимо, - рад был, что он даже не слыхал, как я отпустил тетиву.
Конечно, в то время он не мог знать, что кочегар умер. Следующая минута - последняя, которую он провел на борту, - была заполнена событиями и ощущениями, налетавшими на него, как волны на скалу. Я умышленно пользуюсь этим сравнением, ибо, веря его рассказу, склонен думать, что он все время сохранял странную иллюзию пассивности, словно сам он не действовал, а лишь отдавался на волю тех адских сил, которые его избрали жертвой своей шутки. Первое, что он услышал, был скрежещущий звук тяжелых шлюпбалок, которые, наконец, повернулись, - этот скрежет словно проник в его тело с палубы через подошвы ног и поднялся по спинному хребту к мозгу. Шквал был близок, и вторая, более высокая волна угрожающе подняла покорный кузов судна, а мозг и сердце Джима пронзили панические вопли:
«Спускайте! Ради бога, спускайте! Судно тонет!»
Вслед за этим канаты побежали по блокам, а под тентом раздались испуганные голоса.
- Они подняли такой крик, что могли разбудить мертвого, - сказал Джим.
Затем, когда шлюпка с плеском буквально упала наконец на воду, послышался глухой стук падающих в нее тел и нестройные крики:
- Отцепляйте! Отцепляйте! Оттолкнитесь! Шквал надвигается…
Он услыхал высоко над своей головой слабое бормотанье ветра; внизу, у его ног, прозвучал болезненный крик. Чей-то голос у борта стал проклинать гак у блока. На носу и корме судна раздалось жужжание, словно в потревоженном улье. Джим рассказывал очень спокойно - спокойны были его поза, лицо, голос, и так же спокойно он произнес без малейшего предупреждения:
- Я споткнулся об его ноги…
Вот как я впервые услышал о том, что он сдвинулся с места. Невольно я что-то проворчал от удивления. Наконец он сорвался с места, но о том, когда это произошло и что вывело его из оцепенения, он знал не больше, чем знает вырванное с корнем дерево о ветре, повергшем его на землю. Все это его ошеломило - звуки, тьма, ноги мертвого человека. Клянусь богом! Вся эта дьявольская история была навязана ему, но он не хотел согласиться с тем, что принял ее сознательно. Удивительно, как заразительно действовало на вас его заблуждение. Я слушал так, словно мне рассказывали о манипуляциях черной магии над трупом.
- Он перевернулся на бок, очень тихо, и это последнее, что я видел на борту, - продолжал Джим. - Мне не было дела до того, что с ним происходит. Похоже было - он поднимается. Конечно, я думал, что он встает. И ждал - он пробежит мимо меня к поручням и прыгнет в шлюпку вслед за остальными. Я слышал, как они возились там, внизу, и чей-то голос словно из глубины шахты крикнул: «Джордж!» Затем все трое принялись вопить. Я отчетливо различал три голоса: один блеял, другой визжал, третий выл… ух!..
Он слегка вздрогнул, и я заметил, что он медленно приподнимается, как будто чья-то сильная рука поднимала его за волосы со стула. Медленно он встал, и когда выпрямился во весь рост, рука словно его отпустила, и он пошатнулся. Жутко спокойным было его лицо, движения и даже голос, когда он сказал:
- Они кричали.
И невольно я насторожился, как будто пытался уловить этот призрачный крик под фальшивым покровом молчания.
- Восемьсот человек находились на борту этого судна, - сказал он, пригвождая меня к спинке стула страшным, невидящим своим взглядом. - Восемьсот живых людей, а они звали одного мертвого, хотели его спасти:
«Прыгай, Джордж! Прыгай! Да прыгай же!»
Я стоял, положив руку на шлюпбалку. Я был очень спокоен. Тьма спустилась непроглядная. Не видно было ни неба, ни моря. Я слышал, как шлюпка ударялась о борт, и больше ни одного звука не доносилось оттуда, снизу, но на судне подо мной стоял гул голосов.
«Mein Gott! Шквал! Шквал! Отталкивайте шлюпку!»
Когда раздался шум дождя и налетел первый порыв ветра, они подняли вой:
«Прыгай, Джордж! Мы тебя поймаем! Прыгай!»
Судно начало медленно опускаться на волне; водопадом обрушился ливень; фуражка слетела у меня с головы; дыхание сперлось. Я услышал издалека, словно стоял на высокой башне, еще один дикий вопль:
«Джо-о-ордж! Прыгай!»
Судно опускалось, опускалось под моими ногами, носом вниз…
Он задумчиво поднял руку и стал проводить пальцами по лицу, как будто снимая паутину; потом с полсекунды смотрел на свою ладонь и наконец отрывисто сказал:
- Я прыгнул… - Он запнулся. Отвел взгляд. - Кажется, прыгнул, - добавил он.
Его светлые голубые глаза смотрели на меня жалобно; глядя на него, стоящего передо мной, ошеломленного, как будто обиженного, - я испытывал странное ощущение: то была мудрая покорность и снисходительная, но глубокая жалость старика, беспомощного перед ребяческим горем.
- Похоже на то, - пробормотал я.
- Я не знал этого, пока не поднял глаз, - торопливо объяснил он.
Что ж, и это было возможно. Приходилось его слушать, как слушают маленького мальчика, попавшего в беду. Он не знал. Каким-то образом это произошло. И вторично произойти не могло. Он прыгнул на кого-то и упал поперек скамьи. Ему казалось, что все ребра у него с левой стороны поломаны;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101