Чем вы можете объяснить это?
Хэпгуд с огромным удовольствием удавил бы ведущего. То, что Грэнджер использовал слова голодный и протекционистский, указывали, что он стоит на этих позициях. Но вместо этого сенатор сохранил озабоченное выражение лица и кивнул с серьезным и слегка озабоченным видом.
— Том, я хочу сказать одно: я выступал против нескольких предложений президента Кормэка. Это мое право в нашей свободной стране. Но ...
Он отвернулся от ведущего, отыскал камеру, на которой не было красного огонька, и посмотрел на нее полсекунды, что было достаточно, чтобы режиссер включил ее и показал его лицо крупным планом.
— Вряд ли кто-нибудь уважает целостность натуры и смелость президента Кормэка перед лицом испытаний больше, чем я. И именно поэтому я говорю... Если бы его загорелое лицо не было покрыто слоем грима, то искренность сочилась бы из всех его пор.
— ... Джон, вы взяли на себя больше, чем может вынести любой человек.
Ради нашей страны, а еще больше ради вас и Майры, сложите с себя это ужасное бремя власти, умоляю вас...
В Белом доме, в своем личном кабинете президент Кормэк нажал кнопку дистанционного управления и выключил телевизор. Он знал и не любил Хэпгуда, хотя они были членами одной партии. Он знал также, что тот никогда бы не осмелился назвать его в лицо «Джон».
И тем не менее ... Он знал, что сенатор был прав. Он знал, что не сможет продолжать оставаться на этом посту, что он больше не может руководить страной. Его горе было настолько велико, что он потерял интерес к тому делу, которым он занимался, да и к самой жизни.
Хотя президент об этом и не знал, но доктор Армитаж за последние две недели заметил определенные симптомы, которые крайне озаботили его.
Однажды психиатр застал президента в подземном гараже, когда тот выходил из машины после одного из редких выездов из Белого дома, Он заметил, что президент пристально смотрел на выхлопную трубу лимузина как на старого друга, к которому он может обратиться, чтобы тот уменьшил его боль.
Джон Кормэк вернулся к книге, которую он читал до телевизионного шоу.
Это была книга о поэзии, которую он преподавал студентам в Йельском университете. Он вспомнил одно стихотворение, написанное Джоном Китсом.
Этот маленький поэт, умерший в 26 лет, знал меланхолию лучше многих других и выражал ее как никто другой. Он нашел то место, которое искал из «Оды соловью»:
... и много раз я почти влюблялся в облегчающую Смерть, называл ее нежными именами в своих рифмах, тихо выдыхая воздух.
Сейчас, кажется, лучше чем когда-либо умереть, прекратить жить в полночь без боли...
Он оставил книгу раскрытой и откинулся на спинку кресла. Он оглядел богатые карнизы с лепными украшениями своего личного кабинета, кабинета самого могущественного человека в мире. «Прекратить жить в полночь без боли. Как это заманчиво, — подумал он. — Как чертовски заманчиво!»
***
Куинн выбрал в тот вечер время десять тридцать, когда большинство людей уже вернулись домой, но еще не легли спать на всю ночь. Он находился в фойе хорошего отеля, где у телефонных будок есть двери, дающие звонящему чувство приватности. Он услышал, как телефон прозвонил три раза, а затем трубку подняли.
— Слушаю?
Он слышал этого человека раньше, но одного слова было недостаточно, чтобы узнать его голос.
Куинн говорил тихо, почти шепотом, как Мосс, прерывая слова время от времени свистом якобы поврежденного носа.
— Это Мосс, — сказал он. На другом конце пауза.
— Я же говорил вам, никогда не звонить по этому номеру, только в самых экстренных случаях.
Золотая жила. Куинн вздохнул с облегчением.
— Сейчас именно такой случай, — сказал он мягко. — О Куинне позаботились. О девице тоже. И МакКри ... нейтрализован.
— Не думаю, что мне нужно знать об этом, — сказал голос.
— Нет, нужно, — сказал Куинн, прежде чем тот положил трубку. — Он оставил рукопись, этот Куинн. Она у меня здесь.
— Рукопись?
— Да, я не знаю, как он узнал все детали или как он заполучил их, но все они здесь. Здесь имена всех пятерых, я, МакКри, Орсини, Зэк, Марше и Преториус. Здесь все — имена, даты, места, что случилось и почему и кто стоит за этим.
Долгое молчание.
— Я тоже включен туда? — спросил голос.
— Я сказал: все.
Куинн слышал тяжелое дыхание.
— Сколько копий?
— Всего один экземпляр. Он жил в хижине в Северном Вермонте, там нет ксероксов. Всего один экземпляр, и он у меня здесь.
— Понятно. А где вы находитесь?
— В Вашингтоне.
— Думаю, будет лучше, если вы передадите ее мне.
— Конечно, — сказал Куинн. — Нет проблем. Там ведь и я упоминаюсь, так что я бы и сам ее уничтожил, только вот...
— Только, что мистер Мосс?
— Дело в том, что мне остались должны. Опять долгая пауза. Человек на другом конце провода несколько раз проглотил слюну.
— Насколько мне кажется, вам и так уже хорошо заплатили, — сказал он.Но если вам что-то должны, это будет уплачено.
— Не выйдет, — сказал Куинн. — Оказалась масса дел, которые мне пришлось доводить до конца, и все они не были предусмотрены. Эти три парня в Европе, Куинн, девица... Потребовалось провести огромную дополнительную... работу.
— Что вы хотите, мистер Мосс?
— Я считаю, что мне причитается получить столько же, сколько было заплачено, и в двойном размере.
Куинн слышал, как тот глубоко вздохнул. Несомненно, он постигал на своем горьком опыте, что, если вы связываетесь с убийцами, вы можете стать жертвой шантажа.
— Мне нужно посоветоваться по этому вопросу, — сказал человек в Джорджтауне. — Поскольку следует подготовить... бумаги, то это займет время. Не делайте ничего поспешно, я уверен, что все будет в порядке...
— Даю вам сутки, — сказал Куинн. — Позвоню вам завтра в это же время.
Передайте остальным пятерым там, что лучше вам быть готовым. Я получаю мой гонорар, а вы — рукопись. Затем я исчезну, а вы будете в безопасности... навсегда.
Он повесил трубку, предоставив человеку на другом конце провода самому решать, что лучше — заплатить деньги или погибнуть?
Для поездок Куинн взял напрокат мотоцикл и купил толстую летную куртку на овчине, чтобы уберечься от холода.
На следующий день трубку подняли после первого звонка.
— Ну как? — просопел Куинн.
— Ваши... условия, хоть они и неоправданно трудные, приняты, — сказал хозяин дома в Джорджтауне.
— Бумаги у вас? — спросил Куинн.
— Да, у меня в руках. А рукопись у вас?
— У меня в руках. Давайте махнемся и покончим с этим делом. до ночи.
— Согласен. Но не здесь, на нашем месте в два часа — Вы будете один и без оружия. Если наймете гангстеров и попробуете устроить засаду, считайте себя покойником.
— Никаких трюков не будет. Мое слово. Поскольку мы готовы заплатить, в этом нет необходимости. Да, чтобы и с вашей стороны не было никаких неожиданностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Хэпгуд с огромным удовольствием удавил бы ведущего. То, что Грэнджер использовал слова голодный и протекционистский, указывали, что он стоит на этих позициях. Но вместо этого сенатор сохранил озабоченное выражение лица и кивнул с серьезным и слегка озабоченным видом.
— Том, я хочу сказать одно: я выступал против нескольких предложений президента Кормэка. Это мое право в нашей свободной стране. Но ...
Он отвернулся от ведущего, отыскал камеру, на которой не было красного огонька, и посмотрел на нее полсекунды, что было достаточно, чтобы режиссер включил ее и показал его лицо крупным планом.
— Вряд ли кто-нибудь уважает целостность натуры и смелость президента Кормэка перед лицом испытаний больше, чем я. И именно поэтому я говорю... Если бы его загорелое лицо не было покрыто слоем грима, то искренность сочилась бы из всех его пор.
— ... Джон, вы взяли на себя больше, чем может вынести любой человек.
Ради нашей страны, а еще больше ради вас и Майры, сложите с себя это ужасное бремя власти, умоляю вас...
В Белом доме, в своем личном кабинете президент Кормэк нажал кнопку дистанционного управления и выключил телевизор. Он знал и не любил Хэпгуда, хотя они были членами одной партии. Он знал также, что тот никогда бы не осмелился назвать его в лицо «Джон».
И тем не менее ... Он знал, что сенатор был прав. Он знал, что не сможет продолжать оставаться на этом посту, что он больше не может руководить страной. Его горе было настолько велико, что он потерял интерес к тому делу, которым он занимался, да и к самой жизни.
Хотя президент об этом и не знал, но доктор Армитаж за последние две недели заметил определенные симптомы, которые крайне озаботили его.
Однажды психиатр застал президента в подземном гараже, когда тот выходил из машины после одного из редких выездов из Белого дома, Он заметил, что президент пристально смотрел на выхлопную трубу лимузина как на старого друга, к которому он может обратиться, чтобы тот уменьшил его боль.
Джон Кормэк вернулся к книге, которую он читал до телевизионного шоу.
Это была книга о поэзии, которую он преподавал студентам в Йельском университете. Он вспомнил одно стихотворение, написанное Джоном Китсом.
Этот маленький поэт, умерший в 26 лет, знал меланхолию лучше многих других и выражал ее как никто другой. Он нашел то место, которое искал из «Оды соловью»:
... и много раз я почти влюблялся в облегчающую Смерть, называл ее нежными именами в своих рифмах, тихо выдыхая воздух.
Сейчас, кажется, лучше чем когда-либо умереть, прекратить жить в полночь без боли...
Он оставил книгу раскрытой и откинулся на спинку кресла. Он оглядел богатые карнизы с лепными украшениями своего личного кабинета, кабинета самого могущественного человека в мире. «Прекратить жить в полночь без боли. Как это заманчиво, — подумал он. — Как чертовски заманчиво!»
***
Куинн выбрал в тот вечер время десять тридцать, когда большинство людей уже вернулись домой, но еще не легли спать на всю ночь. Он находился в фойе хорошего отеля, где у телефонных будок есть двери, дающие звонящему чувство приватности. Он услышал, как телефон прозвонил три раза, а затем трубку подняли.
— Слушаю?
Он слышал этого человека раньше, но одного слова было недостаточно, чтобы узнать его голос.
Куинн говорил тихо, почти шепотом, как Мосс, прерывая слова время от времени свистом якобы поврежденного носа.
— Это Мосс, — сказал он. На другом конце пауза.
— Я же говорил вам, никогда не звонить по этому номеру, только в самых экстренных случаях.
Золотая жила. Куинн вздохнул с облегчением.
— Сейчас именно такой случай, — сказал он мягко. — О Куинне позаботились. О девице тоже. И МакКри ... нейтрализован.
— Не думаю, что мне нужно знать об этом, — сказал голос.
— Нет, нужно, — сказал Куинн, прежде чем тот положил трубку. — Он оставил рукопись, этот Куинн. Она у меня здесь.
— Рукопись?
— Да, я не знаю, как он узнал все детали или как он заполучил их, но все они здесь. Здесь имена всех пятерых, я, МакКри, Орсини, Зэк, Марше и Преториус. Здесь все — имена, даты, места, что случилось и почему и кто стоит за этим.
Долгое молчание.
— Я тоже включен туда? — спросил голос.
— Я сказал: все.
Куинн слышал тяжелое дыхание.
— Сколько копий?
— Всего один экземпляр. Он жил в хижине в Северном Вермонте, там нет ксероксов. Всего один экземпляр, и он у меня здесь.
— Понятно. А где вы находитесь?
— В Вашингтоне.
— Думаю, будет лучше, если вы передадите ее мне.
— Конечно, — сказал Куинн. — Нет проблем. Там ведь и я упоминаюсь, так что я бы и сам ее уничтожил, только вот...
— Только, что мистер Мосс?
— Дело в том, что мне остались должны. Опять долгая пауза. Человек на другом конце провода несколько раз проглотил слюну.
— Насколько мне кажется, вам и так уже хорошо заплатили, — сказал он.Но если вам что-то должны, это будет уплачено.
— Не выйдет, — сказал Куинн. — Оказалась масса дел, которые мне пришлось доводить до конца, и все они не были предусмотрены. Эти три парня в Европе, Куинн, девица... Потребовалось провести огромную дополнительную... работу.
— Что вы хотите, мистер Мосс?
— Я считаю, что мне причитается получить столько же, сколько было заплачено, и в двойном размере.
Куинн слышал, как тот глубоко вздохнул. Несомненно, он постигал на своем горьком опыте, что, если вы связываетесь с убийцами, вы можете стать жертвой шантажа.
— Мне нужно посоветоваться по этому вопросу, — сказал человек в Джорджтауне. — Поскольку следует подготовить... бумаги, то это займет время. Не делайте ничего поспешно, я уверен, что все будет в порядке...
— Даю вам сутки, — сказал Куинн. — Позвоню вам завтра в это же время.
Передайте остальным пятерым там, что лучше вам быть готовым. Я получаю мой гонорар, а вы — рукопись. Затем я исчезну, а вы будете в безопасности... навсегда.
Он повесил трубку, предоставив человеку на другом конце провода самому решать, что лучше — заплатить деньги или погибнуть?
Для поездок Куинн взял напрокат мотоцикл и купил толстую летную куртку на овчине, чтобы уберечься от холода.
На следующий день трубку подняли после первого звонка.
— Ну как? — просопел Куинн.
— Ваши... условия, хоть они и неоправданно трудные, приняты, — сказал хозяин дома в Джорджтауне.
— Бумаги у вас? — спросил Куинн.
— Да, у меня в руках. А рукопись у вас?
— У меня в руках. Давайте махнемся и покончим с этим делом. до ночи.
— Согласен. Но не здесь, на нашем месте в два часа — Вы будете один и без оружия. Если наймете гангстеров и попробуете устроить засаду, считайте себя покойником.
— Никаких трюков не будет. Мое слово. Поскольку мы готовы заплатить, в этом нет необходимости. Да, чтобы и с вашей стороны не было никаких неожиданностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140