Кларисса, Кларисса, подойди ко мне, все меня бросили, кажется, я в коридоре: пахнет пальто, я упала в кучу пальто, мне нужно в другую сторону…
Что они там делают, почему такой шум? Будто стадо слонов; они кричат, да, они кричат — с ума посходили!
Уже так поздно, эй, не надо кричать, не надо больше шуметь! Слышите? Замолчите же! Они не слушают меня, совсем ничего не понимаю, повеселились вволю, а теперь… нужно протрезветь, я должна себя… должна начать видеть, хочу видеть; полный мрак, он может схватить меня, сделать со мной все, что угодно; нет, не касайтесь меня, оставьте меня, я все расскажу, все записано на пленку, полиция, полиция!
Говорят про малыша… про малыша? Малышу плохо; мне тоже плохо, малыш, ох, что они говорят; но это ложь, никакой не несчастный случай, здесь никогда не бывает несчастных случаев, никогда… Малыш упал, разбил голову, о, горе — у малыша разбита головка! Все мечутся, меня толкают. «Алло, алло!» Кто-то кричит «Алло?» — это доктор; какая-то женщина плачет — в порядке вещей, у нее ведь малыша разбили. А малыш почему не плачет? Должен плакать, если ему плохо, я-то ведь плачу, а я вам не малыш.
Я ВАМ НЕ МАЛЫШ! Помогите мне выбраться из темноты, где здесь выход? Женщина воет, не упасть бы, я упаду, если отпущу эту стену, падаю, сирена, я слышу сирену, глазам больно — свет, свет на кафельном полу… я в ванной! Прекрасное умозаключение, Джини, черт тебя возьми, где этот б… кран с холодной водой?
Мне лучше, вижу уже почти нормально, только в глазах все троится, но зато вижу. Страшно открывать дверь: эти крики меня пугают. Мозги у меня уже протрезвели, только тело продолжает раскачиваться тудасюда; где лейтенант? Чего я ему наболтала? Сирена — «скорая»; «скорая» приехала за малышом; я должна открыть эту дверь, должна пойти и разоблачить его.
Дневник убийцы
Скатертью дорожка! «Скорая» увезла малыша. Лейтенант велел нам подписать показания: Джини (да, старушка, тебя собственной персоной!) обнаружили в туалетной комнате, за дверью, в бесчувственном состоянии, от нее несло перегаром. Мама сказала лейтенанту: «Боже мой, лейтенант, лишь бы только не оказалось так, что ей вздумалось взять младенца на руки и она уронила его…»
Лейтенант посмотрел на нее и ничего не сказал. Отец молокососа поднял голову — у него были красные глаза, щеки уже покрылись щетиной, ну прямо кино. Все они уехали в больницу; у малыша, безусловно, перелом черепа, — должно быть, он довольно крепко стукнулся о спинку кровати; с этими детьми нужен глаз да глаз.
Ты, Джини, конечно же, попадешь под следствие: не слишком-то умно было убивать младенца при таком сборище народа. Особенно, если полиция получит кое-какие странички твоего дневника… Знаешь, те, на которых ты рассуждаешь о себе, о раздвоении личности… Предупреждал я тебя…
И все-таки дам тебе еще один шанс. Даю тебе время до завтрашнего вечера на то, чтобы меня разоблачить. Но это и вправду последняя отсрочка!
Дневник Джини
Утром звонили из комиссариата: меня вызывают туда в два часа. Старушка пришла растолкать меня, потому что я спала. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять: похоже, меня обнаружили в ванной — я звала на помощь и билась в дверь, тогда как она открывается на себя… Малыш сегодня утром умер, об этом в полдень со зловещим выражением лица известил нас доктор, с подозрением глядя на меня…
Сегодняшнюю ночь я помню плохо: какие-то куски воспоминаний, а между ними — черные провалы. Прослушала пленку, и все стало урывками всплывать передо мной; эта запись… это просто чудовищно. Такое ощущение, будто в голове молот стучит — допишу поскорее и пойду прилягу.
В полиции мне задали сто тысяч вопросов. Лейтенант был там — очень смущенный, и я сделала вид, будто не замечаю его. Вероятно, на данный момент они ничего не обнаружили; думают, что это — всего лишь несчастный случай, который вполне мог произойти по вине такой бабы, как я. Поклялась, что наверх не поднималась и не видела, чтобы туда поднимался кто-нибудь другой. Но они точно мне не поверили. Все время твердили, что я должна попытаться вспомнить, что после этого мне станет легче. Я не знала, что и делать. Абсолютно не помню, чтобы я поднималась по лестнице. Да и зачем? Господи! А если я?.. Ведь так напилась… Нет, это исключено! Не понимаю, почему они так уверены в том, что это сделала я.
У толстого фараона я спросила, не считает ли он, что труп за трупом в нормальной семье — это в порядке вещей. «Вряд ли…» — сказал он, глядя на меня. И ничего не добавил. Может, не так уж они и глупы, как кажется…
Мне запретили выезжать из города.
Убийца
Джини-Гнилая-Доска-в -полночь-во-вторник-умрет...
Хэлло, дорогая, как дела? Никаких нежных записочек нынче? Слишком увлеклась трепотней с лейтенантом? Увы, трижды увы, ангел мой, — похоже, тебя видели в тот момент, когда ты поднималась к бэби. Твои милые друзья фараоны получили анонимное письмецо. В нем говорится, что я видел, как ты поднималась на второй этаж, где пробыла добрых десять минут, и возвращалась оттуда с каким-то странным видом; но я не хочу называть себя, так как боюсь, что, охваченная манией убийства, ты можешь и на меня наброситься. Так славно состряпано — сам едва не прослезился! И все это отпечатано на пишущей машинке, которая стоит в муниципальной библиотеке.
Лейтенанту, может быть, и удастся когда-нибудь до меня добраться, но ты, куча грязного тряпья, уже будешь лежать так глубоко, что ничего об этом и не узнаешь — так и не услышишь моего имени. Догадалась, как я намерен убить тебя?
Восемь часов, сейчас мы будем ужинать; слышу, как Джини зовет нас: «Пора за стол, сейчас все остынет». Сама она тоже скоро остынет! По-моему, у меня потрясающее чувство юмора. Я ведь очень тебе нравлюсь, Дорогуша? Ты так давно обхаживаешь меня, что могла бы уже в этом признаться…
Дневник Джини
Нужно отдохнуть, успокоиться, вечно мне не хватает покоя — вечного покоя, сказал бы он, а его его… бумажка под дверью. Каких-нибудь три минуты назад ее там не было, в этом я уверена; пойду взгляну.
Башка болит, не хочу больше играть в эти игры, хочу вернуться к себе — все равно куда, куда-нибудь в другое место; хочу, чтобы все это прекратилось, хочу, чтобы младенец воскрес. Зло, которое здесь творится, просто невыносимо; как могло случиться, что я оказалась один на один с таким злом, кошмаром, подлостью и грязью, — или все это некая кара и я заслужила ее?
Не могу я заслуживать такой участи. Не за пару же побрякушек да горсть монет на меня такое свалилось; пожалуйста, избавьте меня от этого…
Час моей смерти близится. А я ничего не могу поделать. Даже моря так и не увидела. Я…
Джини, куда тебя понесло, что еще за представление? Ты не умрешь, Джини, довольно, хватит ломать комедию;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Что они там делают, почему такой шум? Будто стадо слонов; они кричат, да, они кричат — с ума посходили!
Уже так поздно, эй, не надо кричать, не надо больше шуметь! Слышите? Замолчите же! Они не слушают меня, совсем ничего не понимаю, повеселились вволю, а теперь… нужно протрезветь, я должна себя… должна начать видеть, хочу видеть; полный мрак, он может схватить меня, сделать со мной все, что угодно; нет, не касайтесь меня, оставьте меня, я все расскажу, все записано на пленку, полиция, полиция!
Говорят про малыша… про малыша? Малышу плохо; мне тоже плохо, малыш, ох, что они говорят; но это ложь, никакой не несчастный случай, здесь никогда не бывает несчастных случаев, никогда… Малыш упал, разбил голову, о, горе — у малыша разбита головка! Все мечутся, меня толкают. «Алло, алло!» Кто-то кричит «Алло?» — это доктор; какая-то женщина плачет — в порядке вещей, у нее ведь малыша разбили. А малыш почему не плачет? Должен плакать, если ему плохо, я-то ведь плачу, а я вам не малыш.
Я ВАМ НЕ МАЛЫШ! Помогите мне выбраться из темноты, где здесь выход? Женщина воет, не упасть бы, я упаду, если отпущу эту стену, падаю, сирена, я слышу сирену, глазам больно — свет, свет на кафельном полу… я в ванной! Прекрасное умозаключение, Джини, черт тебя возьми, где этот б… кран с холодной водой?
Мне лучше, вижу уже почти нормально, только в глазах все троится, но зато вижу. Страшно открывать дверь: эти крики меня пугают. Мозги у меня уже протрезвели, только тело продолжает раскачиваться тудасюда; где лейтенант? Чего я ему наболтала? Сирена — «скорая»; «скорая» приехала за малышом; я должна открыть эту дверь, должна пойти и разоблачить его.
Дневник убийцы
Скатертью дорожка! «Скорая» увезла малыша. Лейтенант велел нам подписать показания: Джини (да, старушка, тебя собственной персоной!) обнаружили в туалетной комнате, за дверью, в бесчувственном состоянии, от нее несло перегаром. Мама сказала лейтенанту: «Боже мой, лейтенант, лишь бы только не оказалось так, что ей вздумалось взять младенца на руки и она уронила его…»
Лейтенант посмотрел на нее и ничего не сказал. Отец молокососа поднял голову — у него были красные глаза, щеки уже покрылись щетиной, ну прямо кино. Все они уехали в больницу; у малыша, безусловно, перелом черепа, — должно быть, он довольно крепко стукнулся о спинку кровати; с этими детьми нужен глаз да глаз.
Ты, Джини, конечно же, попадешь под следствие: не слишком-то умно было убивать младенца при таком сборище народа. Особенно, если полиция получит кое-какие странички твоего дневника… Знаешь, те, на которых ты рассуждаешь о себе, о раздвоении личности… Предупреждал я тебя…
И все-таки дам тебе еще один шанс. Даю тебе время до завтрашнего вечера на то, чтобы меня разоблачить. Но это и вправду последняя отсрочка!
Дневник Джини
Утром звонили из комиссариата: меня вызывают туда в два часа. Старушка пришла растолкать меня, потому что я спала. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять: похоже, меня обнаружили в ванной — я звала на помощь и билась в дверь, тогда как она открывается на себя… Малыш сегодня утром умер, об этом в полдень со зловещим выражением лица известил нас доктор, с подозрением глядя на меня…
Сегодняшнюю ночь я помню плохо: какие-то куски воспоминаний, а между ними — черные провалы. Прослушала пленку, и все стало урывками всплывать передо мной; эта запись… это просто чудовищно. Такое ощущение, будто в голове молот стучит — допишу поскорее и пойду прилягу.
В полиции мне задали сто тысяч вопросов. Лейтенант был там — очень смущенный, и я сделала вид, будто не замечаю его. Вероятно, на данный момент они ничего не обнаружили; думают, что это — всего лишь несчастный случай, который вполне мог произойти по вине такой бабы, как я. Поклялась, что наверх не поднималась и не видела, чтобы туда поднимался кто-нибудь другой. Но они точно мне не поверили. Все время твердили, что я должна попытаться вспомнить, что после этого мне станет легче. Я не знала, что и делать. Абсолютно не помню, чтобы я поднималась по лестнице. Да и зачем? Господи! А если я?.. Ведь так напилась… Нет, это исключено! Не понимаю, почему они так уверены в том, что это сделала я.
У толстого фараона я спросила, не считает ли он, что труп за трупом в нормальной семье — это в порядке вещей. «Вряд ли…» — сказал он, глядя на меня. И ничего не добавил. Может, не так уж они и глупы, как кажется…
Мне запретили выезжать из города.
Убийца
Джини-Гнилая-Доска-в -полночь-во-вторник-умрет...
Хэлло, дорогая, как дела? Никаких нежных записочек нынче? Слишком увлеклась трепотней с лейтенантом? Увы, трижды увы, ангел мой, — похоже, тебя видели в тот момент, когда ты поднималась к бэби. Твои милые друзья фараоны получили анонимное письмецо. В нем говорится, что я видел, как ты поднималась на второй этаж, где пробыла добрых десять минут, и возвращалась оттуда с каким-то странным видом; но я не хочу называть себя, так как боюсь, что, охваченная манией убийства, ты можешь и на меня наброситься. Так славно состряпано — сам едва не прослезился! И все это отпечатано на пишущей машинке, которая стоит в муниципальной библиотеке.
Лейтенанту, может быть, и удастся когда-нибудь до меня добраться, но ты, куча грязного тряпья, уже будешь лежать так глубоко, что ничего об этом и не узнаешь — так и не услышишь моего имени. Догадалась, как я намерен убить тебя?
Восемь часов, сейчас мы будем ужинать; слышу, как Джини зовет нас: «Пора за стол, сейчас все остынет». Сама она тоже скоро остынет! По-моему, у меня потрясающее чувство юмора. Я ведь очень тебе нравлюсь, Дорогуша? Ты так давно обхаживаешь меня, что могла бы уже в этом признаться…
Дневник Джини
Нужно отдохнуть, успокоиться, вечно мне не хватает покоя — вечного покоя, сказал бы он, а его его… бумажка под дверью. Каких-нибудь три минуты назад ее там не было, в этом я уверена; пойду взгляну.
Башка болит, не хочу больше играть в эти игры, хочу вернуться к себе — все равно куда, куда-нибудь в другое место; хочу, чтобы все это прекратилось, хочу, чтобы младенец воскрес. Зло, которое здесь творится, просто невыносимо; как могло случиться, что я оказалась один на один с таким злом, кошмаром, подлостью и грязью, — или все это некая кара и я заслужила ее?
Не могу я заслуживать такой участи. Не за пару же побрякушек да горсть монет на меня такое свалилось; пожалуйста, избавьте меня от этого…
Час моей смерти близится. А я ничего не могу поделать. Даже моря так и не увидела. Я…
Джини, куда тебя понесло, что еще за представление? Ты не умрешь, Джини, довольно, хватит ломать комедию;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42