Смотрю на свой чемодан и не знаю, что делать. Все четверо уехали. На машине. Доктор укатил на велосипеде. Говорит, что хочет восстановить форму. Конечно же, его подружка считает, что он, ангелочек этакий, несколько жирноват… Раз уж меня здесь заблокировали, пойду хоть посмотрю, нет ли продолжения этого захватывающего «романа». Старушка внизу, возится с цветами.
На ужин я приготовила баранью ногу с мятой. Стоило бы добавить туда ядовитых грибов — все проблемы разом отпали бы…
Ну, пойду туда, потом вернусь.
Решительно все идет к худшему. Черт возьми, все же невероятно! Это я-то упрятала драгоценности? Да, увы, упрятала — в большой карман господина Бобби! «Встретимся завтра, в 12.30, в «Шератоне». Драгоценности беру с собой, так надежнее». Конечно. Болталась до четырех часов в «Шератоне», поджидая его! Бобби как корова языком слизала. Вот после этого и говорите мне о любви! Вдобавок портье принял меня за проститутку и вышвырнул оттуда. Ну что ж, должно быть, я невезучая.
Пошел снег. Грязный серый снег, он покрывает все и приглушает звуки; но, может быть, он хотя бы помешает девчонкам шляться по ночам.
Паршивая погода для убийц.
Я долго думала о последних записях психа. Думала очень спокойно — славная трезвая Джини, — и вот что я себе сказала. Сказала себе, что раз уж я не могу подойти к каждому из братцев и, умильно глядя, спросить: «Ну, дорогуша, это вы хотели запихать Шэрон в топку?» — рискуя быть истыканной ножом за первым же поворотом коридора, то поговорить об этом с самой Шэрон вполне могу. И что еще за умерший субъект, который мог бы меня просветить? Свидетель? Наверняка. И я вполне могу кончить так же, как он.
В книжке говорится, что чокнутые очень любят говорить о себе. Убийц частенько именно так и раскалывают. Им нужно все поведать, инкогнито давит на них, они хотят славы, и, может быть, я смогла бы на этом сыграть. Нужно хорошенько подумать. Определенно — слово «думать» стало у меня самым обиходным.
«Толстушка». Вот еще! Я им покажу «толстушку», этим безмозглым, вечно что-то жующим детинам. Четыре здоровенных младенца, набитых мясом и бабками, четыре паршивых сопливых ковбоишки… Черт подери! «Черт подери» — прекрасно, — если Господь Бог мною недоволен, пусть сообщит об этом письменно по адресу: Джини Полная Кружка, дом №0 по ул. Надежды, Тупик на Северном полюсе. Меня ни с кем не спутаешь, жду!
Смешно: с тех пор, как я узнала, что с отъездом ничего не получится, то вроде бы и смирилась. В судьбу я не верю, но, может статься, это и есть моя судьба — разоблачить этого чокнутого. А потом что с ним делать? Убить? Убить не смогу. Но может быть, придется… Сейчас возьму сигарету и спущусь вниз прикурить.
Дневник убийцы
Вот, значит, как — толстуха Джини все еще здесь. Как же, должно быть, она любит нас. Я-то думал, что она окажется похитрее и уберется отсюда. Ан нет. Осталась. Наверное, боится, что все фараоны страны бросятся в погоню за ее задницей. А поскольку задница у нее необъятная, упустить ее у них нет ни малейшего риска. Но подумала ли она о том, что они с таким же успехом могут прийти за ней сюда? И спокойненько сцапать ее. И вообще, кто стал бы ее защищать? Достаточно было бы отослать газетную вырезку… Но кто это сделает? Здесь живут хорошие мальчики. И некая очень гадкая Джини…
А помимо того, мой дневник, идет снег. Красивый белый снег, похожий на бороду Деда Мороза… обожаю подарки. Буду в восторге, если Шэрон станет моим рождественским подарком.
Сегодня со мной случилось головокружение. Впервые. Я лежал и думал обо всем этом — о Карен, девице в Демберри. А потом встал, чтобы взять пуловер, и у меня закружилась голова, все вокруг завертелось. Вцепился в кровать, и все прошло. Но мне это не нравится. Такой сильный парень, как я, уверенный в себе, да что там — профессионал, не может позволить себе какие-то девичьи недомогания.
Теперь шпион доволен — примется подсматривать за моими недомоганиями. Видишь, шпион, я забочусь о тебе. Но поскольку я знаю, что ты ничего не сможешь со мной сделать, что никто ничего со мной не сможет сделать, то не вижу оснований что-либо от тебя скрывать…
Я люблю тебя, шпион, я так люблю тебя — ты каждый день, укрывшись здесь, в маминой комнате, зарывшись носом в ее юбки, усердно читаешь мои записи, читаешь быстро-быстро, шпион ты поганый, а пока читаешь — сейчас, теперь — опустив голову, я поднимаюсь по лестнице… И не с пустыми руками, знаешь ли… Я подхожу к двери, а ты оглядываешься так резко, что чуть не сворачиваешь сам себе башку, и теперь ты уже не сможешь читать дальше… Прочь отсюда, прочь!
Клянусь, я убью тебя. Когда мне надоест играть с тобой, я тебя убью. Найду что-нибудь такое, от чего тебе будет больно, по-настоящему очень больно, потому что ты посмел посягнуть на меня. Надо быть безумцем, чтобы посягать на меня.
А пока подскажу тебе кое-какие улики. Хорошенькие косвенные улики, совсем свеженькие, — тебе будет что обсасывать, сидя у себя в комнате. Кстати, твоя комната хорошо запирается на ключ? Ха-ха-ха! Как тебе мой бумажный смех? Вот еще очень важный признак: я — единственный из нас, кто любит репу. Привет!
Дневник Джини
Сегодня днем думала — со страху помру. Гаденыш написал, что поднимается по лестнице, и на какой-то миг я в это поверила. Поверила, что обернусь — и увижу блеск топора; его я боюсь больше всего: представляю, на что я буду похожа, расколотая топором надвое!
Ягненок с пряностями и рисом у меня пригорел, ну и прекрасно: есть больше было нечего, доктор пришел в ярость. Видели бы вы их рожи! Только что заходила к Старушке — они-то уехали. Пришла и говорю: «Может, вечером репу приготовить?»
Она как-то странно на меня посмотрела. Может, потому, что от меня немножко пахло вином, не знаю. «Репу? Что за странная мысль! — сказала она, глядя на меня исподлобья. — Вы что, хотите похудеть, поэтому вас тянет на такой рацион?» — «Нет, просто у меня дома ее часто готовили, и братья ее просто обожали, мадам», — ответила я, скроив самую глуповатую физиономию.
Она вежливо улыбнулась — приторно-лицемерной улыбкой, от которой у меня спина похолодела: «Сыновья ее не любят». — «Ни один?» — «Ни один. Никогда было не заставить и куска проглотить!» И она вновь принялась вязать очередной кошмар — на сей раз сине-желтого цвета. (Для Старка.) Вывод: мальчишка надо мной издевается. Утешительная новость.
Позвонила на вокзал: по-прежнему ничего. В любом случае вот-вот начнется метель. Думаете, это меня сколько-нибудь удивляет? Спокойной ночи. Надоело мне все это.
Но что он имел в виду, когда писал про эту дурацкую репу? Может, символ какой-то? «У больного в бессознательном состоянии репа символизирует вялый пенис отца, которого он страстно любит, — именно поэтому он и убивает бедняжек, которых подозревает в том, что они использовали его, обкрадывая таким образом мать».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
На ужин я приготовила баранью ногу с мятой. Стоило бы добавить туда ядовитых грибов — все проблемы разом отпали бы…
Ну, пойду туда, потом вернусь.
Решительно все идет к худшему. Черт возьми, все же невероятно! Это я-то упрятала драгоценности? Да, увы, упрятала — в большой карман господина Бобби! «Встретимся завтра, в 12.30, в «Шератоне». Драгоценности беру с собой, так надежнее». Конечно. Болталась до четырех часов в «Шератоне», поджидая его! Бобби как корова языком слизала. Вот после этого и говорите мне о любви! Вдобавок портье принял меня за проститутку и вышвырнул оттуда. Ну что ж, должно быть, я невезучая.
Пошел снег. Грязный серый снег, он покрывает все и приглушает звуки; но, может быть, он хотя бы помешает девчонкам шляться по ночам.
Паршивая погода для убийц.
Я долго думала о последних записях психа. Думала очень спокойно — славная трезвая Джини, — и вот что я себе сказала. Сказала себе, что раз уж я не могу подойти к каждому из братцев и, умильно глядя, спросить: «Ну, дорогуша, это вы хотели запихать Шэрон в топку?» — рискуя быть истыканной ножом за первым же поворотом коридора, то поговорить об этом с самой Шэрон вполне могу. И что еще за умерший субъект, который мог бы меня просветить? Свидетель? Наверняка. И я вполне могу кончить так же, как он.
В книжке говорится, что чокнутые очень любят говорить о себе. Убийц частенько именно так и раскалывают. Им нужно все поведать, инкогнито давит на них, они хотят славы, и, может быть, я смогла бы на этом сыграть. Нужно хорошенько подумать. Определенно — слово «думать» стало у меня самым обиходным.
«Толстушка». Вот еще! Я им покажу «толстушку», этим безмозглым, вечно что-то жующим детинам. Четыре здоровенных младенца, набитых мясом и бабками, четыре паршивых сопливых ковбоишки… Черт подери! «Черт подери» — прекрасно, — если Господь Бог мною недоволен, пусть сообщит об этом письменно по адресу: Джини Полная Кружка, дом №0 по ул. Надежды, Тупик на Северном полюсе. Меня ни с кем не спутаешь, жду!
Смешно: с тех пор, как я узнала, что с отъездом ничего не получится, то вроде бы и смирилась. В судьбу я не верю, но, может статься, это и есть моя судьба — разоблачить этого чокнутого. А потом что с ним делать? Убить? Убить не смогу. Но может быть, придется… Сейчас возьму сигарету и спущусь вниз прикурить.
Дневник убийцы
Вот, значит, как — толстуха Джини все еще здесь. Как же, должно быть, она любит нас. Я-то думал, что она окажется похитрее и уберется отсюда. Ан нет. Осталась. Наверное, боится, что все фараоны страны бросятся в погоню за ее задницей. А поскольку задница у нее необъятная, упустить ее у них нет ни малейшего риска. Но подумала ли она о том, что они с таким же успехом могут прийти за ней сюда? И спокойненько сцапать ее. И вообще, кто стал бы ее защищать? Достаточно было бы отослать газетную вырезку… Но кто это сделает? Здесь живут хорошие мальчики. И некая очень гадкая Джини…
А помимо того, мой дневник, идет снег. Красивый белый снег, похожий на бороду Деда Мороза… обожаю подарки. Буду в восторге, если Шэрон станет моим рождественским подарком.
Сегодня со мной случилось головокружение. Впервые. Я лежал и думал обо всем этом — о Карен, девице в Демберри. А потом встал, чтобы взять пуловер, и у меня закружилась голова, все вокруг завертелось. Вцепился в кровать, и все прошло. Но мне это не нравится. Такой сильный парень, как я, уверенный в себе, да что там — профессионал, не может позволить себе какие-то девичьи недомогания.
Теперь шпион доволен — примется подсматривать за моими недомоганиями. Видишь, шпион, я забочусь о тебе. Но поскольку я знаю, что ты ничего не сможешь со мной сделать, что никто ничего со мной не сможет сделать, то не вижу оснований что-либо от тебя скрывать…
Я люблю тебя, шпион, я так люблю тебя — ты каждый день, укрывшись здесь, в маминой комнате, зарывшись носом в ее юбки, усердно читаешь мои записи, читаешь быстро-быстро, шпион ты поганый, а пока читаешь — сейчас, теперь — опустив голову, я поднимаюсь по лестнице… И не с пустыми руками, знаешь ли… Я подхожу к двери, а ты оглядываешься так резко, что чуть не сворачиваешь сам себе башку, и теперь ты уже не сможешь читать дальше… Прочь отсюда, прочь!
Клянусь, я убью тебя. Когда мне надоест играть с тобой, я тебя убью. Найду что-нибудь такое, от чего тебе будет больно, по-настоящему очень больно, потому что ты посмел посягнуть на меня. Надо быть безумцем, чтобы посягать на меня.
А пока подскажу тебе кое-какие улики. Хорошенькие косвенные улики, совсем свеженькие, — тебе будет что обсасывать, сидя у себя в комнате. Кстати, твоя комната хорошо запирается на ключ? Ха-ха-ха! Как тебе мой бумажный смех? Вот еще очень важный признак: я — единственный из нас, кто любит репу. Привет!
Дневник Джини
Сегодня днем думала — со страху помру. Гаденыш написал, что поднимается по лестнице, и на какой-то миг я в это поверила. Поверила, что обернусь — и увижу блеск топора; его я боюсь больше всего: представляю, на что я буду похожа, расколотая топором надвое!
Ягненок с пряностями и рисом у меня пригорел, ну и прекрасно: есть больше было нечего, доктор пришел в ярость. Видели бы вы их рожи! Только что заходила к Старушке — они-то уехали. Пришла и говорю: «Может, вечером репу приготовить?»
Она как-то странно на меня посмотрела. Может, потому, что от меня немножко пахло вином, не знаю. «Репу? Что за странная мысль! — сказала она, глядя на меня исподлобья. — Вы что, хотите похудеть, поэтому вас тянет на такой рацион?» — «Нет, просто у меня дома ее часто готовили, и братья ее просто обожали, мадам», — ответила я, скроив самую глуповатую физиономию.
Она вежливо улыбнулась — приторно-лицемерной улыбкой, от которой у меня спина похолодела: «Сыновья ее не любят». — «Ни один?» — «Ни один. Никогда было не заставить и куска проглотить!» И она вновь принялась вязать очередной кошмар — на сей раз сине-желтого цвета. (Для Старка.) Вывод: мальчишка надо мной издевается. Утешительная новость.
Позвонила на вокзал: по-прежнему ничего. В любом случае вот-вот начнется метель. Думаете, это меня сколько-нибудь удивляет? Спокойной ночи. Надоело мне все это.
Но что он имел в виду, когда писал про эту дурацкую репу? Может, символ какой-то? «У больного в бессознательном состоянии репа символизирует вялый пенис отца, которого он страстно любит, — именно поэтому он и убивает бедняжек, которых подозревает в том, что они использовали его, обкрадывая таким образом мать».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42