— Я не хуже вашего знаю, что поставлено на карту, — раздраженно ответил Таки. — Впрочем, да, все верно. Не был отец никаким сёгуном, не пожелал сосредоточить в своих руках управление всеми кланами. Но я хочу этого, я стану сёгуном. А вы обещали помочь мне в этом. Я стану основателем новой династии, как Токугава. Ситуация сейчас немногим отличается от той, что сложилась в шестнадцатом веке, ведь так? Тогда удельные воеводы непрерывно враждовали друг с другом, пока Иэясу Токугава не сумел объединить их под своими знаменами. Он стал первым сёгуном — верховным военачальником, наделенным неслыханным могуществом. Япония пала к его ногам, как спелая вишня. То же самое происходит и сейчас. Оябуны якудзы грызутся за каждый кусок пирога, за любую самую малую толику власти и влияния. Я объединю их под своим началом. Сплочение уже началось: лейтенанты Таки-гуми признали меня своим оябуном. Еще несколько недель, а может быть, и дней, и все оябуны присягнут мне на верность — мне, Масаси Таки, первому сёгуну якудзы.
Сийна выдержал вежливую паузу, прежде чем кивком дал понять, что считает эту тему исчерпанной.
— Остается обсудить вопрос о похищенных бумагах.
Масаси насупился.
— Они пока не найдены.
— Но я слыхал, Филипп Досс умер.
— Это так, — подтвердил Масаси, — погиб на Гавайях в автомобильной катастрофе. Сгорел вместе с машиной. Это случилось за два дня до кончины моего брата Хироси. Мой вице-оябун на Гавайях, толстяк Итимада, доложил о приезде Досса, и мы опять чуть было не схватили его, но, к сожалению, авария произошла раньше.
— А что стало с бумагами семьи — тоже сгорели вместе с ним?
— Не исключено.
Старик впервые за время беседы выказал гнев.
— Но возможно, что и нет? — Он снова успокоился и продолжал: — Их необходимо отыскать во что бы то ни стало, Масаси. Если документы попадут в злые руки, то всем нам грозит гибель. Пойдет коту под хвост замысел, вынашиваемый несколько десятилетий, — наступит полный крах накануне победы. Еще месяц-другой, и лицо мира изменится навсегда.
— По утверждению толстяка Итимады, пожар наверняка уничтожил все, — сказал Масаси.
— Отсюда следует...
— Что отсюда следует? — нетерпеливо спросил Масаси.
Сийна наконец расправился с лимоном и сложил нож. На ветку над его головой порхнула пичуга. Дождавшись, пока она подаст голос, словно птица была участником разговора, старик изрек:
— Легко заметить воду, если в небе луна. Но когда оно закрыто тучами, или в новолуние, требуется особая зоркость, чтобы разглядеть ее поверхность. — И он, водя пальцами по каменному столу, принялся вырисовывать круги из капель лимонного сока. Один кружок, второй, третий. — Тебе не приходило в голову, Масаси, как странно все складывается? Филипп Досс похищает документы. Вы посылаете на розыски своих людей, и через три дня они выходят на след вора. Вы посылаете Удэ; Удэ добирается до него, но в последний момент Досс ухитряется ускользнуть и исчезает. Исчезает только затем, чтобы появиться на Гавайях и там попасть в автомобильную катастрофу.
— А что вы находите в этом странного?
— Вот что. — Сийна заштриховал соком третий кружок, который после этого стал казаться более выпуклым, чем два остальных. — Филипп Досс не из тех, кто попадает в банальные дорожные аварии. Неужели ты не подумал о том, что нас опередили, что его мог выследить кто-то другой? Ты приказал Удэ разыскать Досса, но не убивать. Во всяком случае, пока тот не выдаст местонахождение документов. А теперь он мертв. Он больше ничего не сможет рассказать нам. Вопрос остается открытым: где бумаги дома Таки? Сгорели вместе с Доссом, или он успел перед смертью куда-то спрятать их? Или, допустим, кому-нибудь передал на хранение? Или этот твой Итимада наложил на них лапу? — Сийна сверлил Масаси взглядом своих черных глаз. — Нет нужды напоминать тебе о ценности этих бумаг. Если они у Итимады и он намерен извлечь из них выгоду, то за их возвращение в целости и сохранности может потребовать все, что пожелает. В том числе прекращения своей гавайской ссылки. Что ты на это скажешь?
Масаси надолго задумался.
— Удэ.
Кодзо Сийна кивнул.
— Хорошо. Отправь Удэ на Гавайи к толстяку Итимаде. Итимада был знаком с Доссом в прежние времена. Как знать, возможно, они были друзьями. И еще — вот взгляни. — И он протянул Масаси вдруг появившуюся у него в руках фотографию. Снимок был черно-белый, зернистый, словно фотографировали через длиннофокусный объектив. Очевидно, его сделали во время слежки.
Масаси узнал Майкла Досса. Неужели Сийна приказал приглядывать за сыном Филиппа в Париже? Похоже на то. Он передал фотокарточку Удэ.
— Майкл Досс, — сказал он. Гигант наклоном головы дал понять, что запомнил лицо.
— Итак, давайте доведем дело до конца, — продолжал Сийна, — чтобы закрыть его раз и навсегда. — Теперь он поочередно буравил глазами обоих. — Вернуть семейные документы необходимо любой ценой.
* * *
Лежа в своей старой спальне, Майкл, как в детстве, прислушивался к царапанью ветвей дикой яблони по наружной стене. За минувшие десять лет отец успел установить вокруг сада охранную сигнализацию и освещение, и теперь на потолке шевелились узорчатые тени от листвы деревьев.
Майкл попытался расслабиться, чтобы заснуть, но тщетно. Слишком много воспоминаний, казалось бы, давно похороненных, вдруг снова оживало и роилось в голове. Слишком много горьких воспоминаний, непроизнесенных слов. Когда-то ему хотелось очень многим поделиться с отцом. Он так и не сделал этого. Вероятно, детские горести и радости были не так уж серьезны, но Майклу не досталось даже такой малости. И не потому, размышлял он, что отношения с отцом сложились плохо, а потому, что отношений, как таковых, не было вовсе.
Майкл мысленно вообразил себе тонкие тени витиеватых побегов криптомерий, пустившихся в зажигательную цыганскую пляску в лунном свете. В голове зазвучала щемящая мелодия бамбуковой флейты.
На определенном этапе жизни Майкла, самого невежественного, самого молодого и одинокого в доме Тсуйо, стал одолевать страх неизбежного.
— Ничто, даже неизбежное, не происходит само по себе, — сказал умудренный обширными познаниями Тсуйо. — Все, и в том числе неизбежное исходит от Духа Великого Воина. Дух Великого Воина пронизывает все сущее на земле. Он и есть все сущее. Он — единственная причина всего происходящего, и большого, и малого.
— Но разве нет такого места, где Дух Великого Воина не имеет власти, где он не есть все сущее? — спросил учителя Майкл.
Лицо Тсуйо помрачнело.
— Такое место есть. Это Зеро, — ответил он. — В Зеро нет ничего. Там нет даже надежды на достойную смерть.
И Майкл понял, что для японского воина нет ничего ужаснее Зеро.
В комнатушке, где он спал в доме учителя, стояла изящная ваза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142