Его единственная ошибка была в том, что он приобрел политическое могущество слишком быстро, а потому привлек к себе пристальное внимание и вызвал разбирательство, прежде чем завершил свою задачу экономического обогащения.
С точки зрения экономической теории, вклад в избирательную кампанию какого-нибудь политика не отличается от денежного подарка. В обоих случаях это суммы денег, нужные человеку для достижения его целей. Экономическая теория не признает здесь различия и не должна его делать. Различие делает лишь юридическая система, считающая законным, когда политику дают деньги для проведения избирательной кампании, и незаконным, когда ему дают деньги на покупку роскошного дома.
Различие здесь не столь резко, как могло бы показаться, потому что выше некоторого уровня материального богатства люди стремятся иметь еще больше денег не с целью увеличить материальное потребление (в самом деле, многие, не имея возможности потребить свое наличное богатство в течение всей жизни, все же продолжают посвящать свою жизнь дальнейшей наживе). То, к чему они стремятся, - это власть принимать решения, экономические и политические. Власть - это высший потребительский продукт. Это почти единственное, чего можно желать и что можно потреблять в неограниченном количестве. В некоторой мере, но не полностью, власть политического деятеля может возместить ему недостаток денег, а экономическая власть бизнесмена может возместить ему недостаток политической власти.
Дихотомия между двумя системами уменьшается также оттого, что процент участия в выборах убывает вместе с доходом. Если бедные неспособны организоваться, чтобы голосовать, то они, очевидно, неспособны организоваться, чтобы экспроприировать собственность богатых. И поскольку они не голосуют, то в действительности не имеют равного избирательного права, хотя это право и признается конституцией. Неудивительно, что в странах, где бедные были организованы для массового голосования, правительства гораздо агрессивнее проталкивали доходы книзу и прижимали богатство сверху. Европейские системы социального обеспечения потому и отличаются от американской, что за них голосовали семьи с низким доходом, которые в Америке не голосуют.
Сверх того, в парламентских системах европейских стран можно добиваться избрания, не будучи богатым (поскольку человек выдвигается не в качестве индивида), а члены парламента, особенно члены от левых партий, редко бывают богаты. Они голосуют за более эгалитарные системы налогообложения и перераспределения доходов, поскольку это не означает более высоких налогов для них самих. Налоги касаются других, а сами они отождествляют себя с совсем иными классами дохода, чем их американские собратья (в большинстве европейских парламентов бывшие школьные учителя, представляющие социалистические партии, столь же многочисленны, как юристы в американском конгрессе). Если вы хотите найти самые дырявые места в налоговом законодательстве Америки, то вы не ошибетесь, предположив, что они относятся к типичным доходам членов сената и палаты представителей США.
Для американцев, заинтересованных в сохранении программ социального обеспечения, главный вопрос - как убедить бедных в самом деле голосовать за политиков, поддерживающих эти программы. Вряд ли приходится удивляться, что если люди, прямо заинтересованные в некоторых программах, не голосуют за политиков, поддерживающих эти программы, то консерваторы, больше не боящиеся социализма или коммунизма, прежде всего станут урезывать именно эти программы.
Меняется и сама американская система. Электронные средства информации намного облегчают экономической власти покупку политической власти. Чем дороже обходится телевизионная реклама, нужная для выборов на общественную должность, тем больше преимущество богатых, когда идет борьба за эту должность. Никто не мог бы и подумать стать третьим кандидатом в президенты без 4 миллиардов долларов Росса Перо. Но, напротив, проникновение средств массовой информации в личную жизнь уже известных политиков все более затрудняет их обогащение в то время, когда они занимают свою должность. Вполне легальные виды взяток (книжный аванс Гингрича) становятся политически невозможными. И если люди слишком долго видят, как открыто покупается политическая власть, то циничное отношение к ценности демократии, основанной на принципе «один человек - один голос», в конечном счете разъедает систему.
В конце концов демократия опирается на согласие людей, но не создает это согласие, предполагает некоторую совместимость граждан, но не работает над тем, чтобы ее достигнуть, и лучше всего действует, если у нее есть расширяющийся запас ресурсов для распределения, так что ей не приходится делать выбор при нулевой или отрицательной сумме (16). Однако современные демократии не имеют ни одного из этих преимуществ. Устойчивость доходов подрывается тектоническими силами экономики. В этой электронно подключенной деревне возрастание неравенства не только становится общеизвестным, но даже преувеличивается, потому что люди с падающими реальными доходами сравнивают себя со своими телевизионными ближними, у которых реальные доходы всегда растут.
В течение больше двадцати лет расхождения в заработках росли, и уже больше десяти лет эта реальность достоверно известна. Но политический процесс еще не принял ни одной программы, чтобы изменить эту реальность. Конечно, проблема в том, что любая работоспособная программа повлекла бы за собой радикальную перестройку американской экономики и американского общества. Это потребует больше денег, но, кроме того, активная программа перевоспитания и переобучения нижних 60% рабочей силы потребует болезненной перестройки общественного образования и производственного обучения. Без социального конкурента, вызывающего страх, капитализм не станет заботиться о включении невключенных. К той же цели капитализм должен был бы прийти, преследуя свой просвещенный долговременный интерес, но на это не приходится рассчитывать.
В некоторой степени соскальзывание к линии разлома уже заметно. На выборах в ноябре 1994 г. белые мужчины со средним образованием (именно та группа, которая понесла наибольшие потери реальных доходов) массами перешли из рядов демократов в ряды республиканцев. Но что бы вы ни думали о республиканском «Контракте с Америкой», в нем нет решительно ничего о снижении реальной заработной платы и о том, как справиться с этой главной проблемой (17). На какое-то время можно сосредоточить внимание на козлах отпущения - на незамужних матерях, живущих на государственное вспомоществование, которых никто не любит, потому что каждый чувствует себя простофилей, когда приходится платить за чужих детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
С точки зрения экономической теории, вклад в избирательную кампанию какого-нибудь политика не отличается от денежного подарка. В обоих случаях это суммы денег, нужные человеку для достижения его целей. Экономическая теория не признает здесь различия и не должна его делать. Различие делает лишь юридическая система, считающая законным, когда политику дают деньги для проведения избирательной кампании, и незаконным, когда ему дают деньги на покупку роскошного дома.
Различие здесь не столь резко, как могло бы показаться, потому что выше некоторого уровня материального богатства люди стремятся иметь еще больше денег не с целью увеличить материальное потребление (в самом деле, многие, не имея возможности потребить свое наличное богатство в течение всей жизни, все же продолжают посвящать свою жизнь дальнейшей наживе). То, к чему они стремятся, - это власть принимать решения, экономические и политические. Власть - это высший потребительский продукт. Это почти единственное, чего можно желать и что можно потреблять в неограниченном количестве. В некоторой мере, но не полностью, власть политического деятеля может возместить ему недостаток денег, а экономическая власть бизнесмена может возместить ему недостаток политической власти.
Дихотомия между двумя системами уменьшается также оттого, что процент участия в выборах убывает вместе с доходом. Если бедные неспособны организоваться, чтобы голосовать, то они, очевидно, неспособны организоваться, чтобы экспроприировать собственность богатых. И поскольку они не голосуют, то в действительности не имеют равного избирательного права, хотя это право и признается конституцией. Неудивительно, что в странах, где бедные были организованы для массового голосования, правительства гораздо агрессивнее проталкивали доходы книзу и прижимали богатство сверху. Европейские системы социального обеспечения потому и отличаются от американской, что за них голосовали семьи с низким доходом, которые в Америке не голосуют.
Сверх того, в парламентских системах европейских стран можно добиваться избрания, не будучи богатым (поскольку человек выдвигается не в качестве индивида), а члены парламента, особенно члены от левых партий, редко бывают богаты. Они голосуют за более эгалитарные системы налогообложения и перераспределения доходов, поскольку это не означает более высоких налогов для них самих. Налоги касаются других, а сами они отождествляют себя с совсем иными классами дохода, чем их американские собратья (в большинстве европейских парламентов бывшие школьные учителя, представляющие социалистические партии, столь же многочисленны, как юристы в американском конгрессе). Если вы хотите найти самые дырявые места в налоговом законодательстве Америки, то вы не ошибетесь, предположив, что они относятся к типичным доходам членов сената и палаты представителей США.
Для американцев, заинтересованных в сохранении программ социального обеспечения, главный вопрос - как убедить бедных в самом деле голосовать за политиков, поддерживающих эти программы. Вряд ли приходится удивляться, что если люди, прямо заинтересованные в некоторых программах, не голосуют за политиков, поддерживающих эти программы, то консерваторы, больше не боящиеся социализма или коммунизма, прежде всего станут урезывать именно эти программы.
Меняется и сама американская система. Электронные средства информации намного облегчают экономической власти покупку политической власти. Чем дороже обходится телевизионная реклама, нужная для выборов на общественную должность, тем больше преимущество богатых, когда идет борьба за эту должность. Никто не мог бы и подумать стать третьим кандидатом в президенты без 4 миллиардов долларов Росса Перо. Но, напротив, проникновение средств массовой информации в личную жизнь уже известных политиков все более затрудняет их обогащение в то время, когда они занимают свою должность. Вполне легальные виды взяток (книжный аванс Гингрича) становятся политически невозможными. И если люди слишком долго видят, как открыто покупается политическая власть, то циничное отношение к ценности демократии, основанной на принципе «один человек - один голос», в конечном счете разъедает систему.
В конце концов демократия опирается на согласие людей, но не создает это согласие, предполагает некоторую совместимость граждан, но не работает над тем, чтобы ее достигнуть, и лучше всего действует, если у нее есть расширяющийся запас ресурсов для распределения, так что ей не приходится делать выбор при нулевой или отрицательной сумме (16). Однако современные демократии не имеют ни одного из этих преимуществ. Устойчивость доходов подрывается тектоническими силами экономики. В этой электронно подключенной деревне возрастание неравенства не только становится общеизвестным, но даже преувеличивается, потому что люди с падающими реальными доходами сравнивают себя со своими телевизионными ближними, у которых реальные доходы всегда растут.
В течение больше двадцати лет расхождения в заработках росли, и уже больше десяти лет эта реальность достоверно известна. Но политический процесс еще не принял ни одной программы, чтобы изменить эту реальность. Конечно, проблема в том, что любая работоспособная программа повлекла бы за собой радикальную перестройку американской экономики и американского общества. Это потребует больше денег, но, кроме того, активная программа перевоспитания и переобучения нижних 60% рабочей силы потребует болезненной перестройки общественного образования и производственного обучения. Без социального конкурента, вызывающего страх, капитализм не станет заботиться о включении невключенных. К той же цели капитализм должен был бы прийти, преследуя свой просвещенный долговременный интерес, но на это не приходится рассчитывать.
В некоторой степени соскальзывание к линии разлома уже заметно. На выборах в ноябре 1994 г. белые мужчины со средним образованием (именно та группа, которая понесла наибольшие потери реальных доходов) массами перешли из рядов демократов в ряды республиканцев. Но что бы вы ни думали о республиканском «Контракте с Америкой», в нем нет решительно ничего о снижении реальной заработной платы и о том, как справиться с этой главной проблемой (17). На какое-то время можно сосредоточить внимание на козлах отпущения - на незамужних матерях, живущих на государственное вспомоществование, которых никто не любит, потому что каждый чувствует себя простофилей, когда приходится платить за чужих детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123