Капрал спешно удалился.
— Вечером, на световой сигнал, каторжники, объединившись с конвоем, ворвутся в форт и быстро расправятся со всеми, кто станет оказывать сопротивление…
— Илье, — сказал Финли, — будьте любезны, отдайте приказ, чтобы закрыли ворота, и попросите Латуре втащить пулеметы на бруствер, вы с Барбизоном ни во что не вмешивайтесь, что происходит внутри, ваше дело следить и, когда конвой с каторжниками подойдет к стенам форта, открыть по ним безжалостный огонь! Это единственное, что нас еще может спасти.
Илье и Барбизон вышли. Гардон беспомощно молчал. Внутри у него все похолодело от страха.
— Но почему же… — выговорил он наконец охрипшим голосом, — если они все знали.,, почему ничего не сказали? Мы ведь могли послать за пополнением… Спаги… добрались бы сюда из Тимбукту за неделю…
— Мне кажется, — ответил Финли, — они намеренно не стали вмешиваться в события и позволили назреть бунту… Судя по всему, люди из секретной службы, следуя за сокота, хотят отыскать тот самый найденный Рюселем путь…
Они помолчали. Вернулся Батиста с пулеметными лентами. Свалил их на пол. Он казался спокойным, но
в любом случае зрелище было довольно тягостное: наблюдать, как он проверяет патронные гнезда.
3
Голубь с Главачем и Троппауэром держали последний военный совет. Естественно, за бутылкой вина, будто они всего лишь невинно развлекаются.
— Мы можем рассчитывать на шестнадцать человек, — сказал Голубь. — Заговорщики предлагали нам присоединиться, но мы дали уклончивый ответ. Что делать дальше?
— Дальше… — неуверенно протянул сапожник, — хорошо бы, наверное… узнать… чего они хотят… И потом… что могут шестнадцать человек… против стольких… Я не знаю… по правде сказать…
. Сапожник не знал и того, зачем вообще нужно усмирять бунтовщиков. Но поди здесь поспорь с двумя сумасшедшими…
— Сегодня вечером, — сказал Троппауэр, — конвой вернется с каторжниками. Им из форта будет дан сигнал.
Вошел Пенкрофт и пристально посмотрел на них.
— Чего шепчетесь? — вызывающе произнес он. — Послушай, Аренкур! Пора бы тебе понять, что ты зря стараешься. Надеюсь, все ясно?! Других это не касается. Только тебя. Просто обидно за такого умного человека.Поздно уже шушукаться. Понял?
— У меня такое чувство, Пенкрофт, — радостно ответил Голубь, — что мы с тобой в скором времени подеремся. Ты силач и прекрасный боксер, а для меня нет большего счастья, чем выбить зубы такому…
Пенкрофт окинул его насмешливым взглядом и вышел.
— Будешь его лупить, обязательно предупреди меня, — сказал Голубю Троппауэр. — Я тоже хочу отвесить ему парочку оплеух.
— Еще один вопрос, — обратился Голубь к Главачу. — Что делать, когда заваруха начнется?
— Прошу вас… мне не хотелось бы… давать… советы…— с мукой ответил сапожник. Что им от него нужно? Не желает он тягаться со столькими бунтовщиками! — Самое правильное… по-моему… — промямлил он наконец, — вытащить из подвала… ром и вино… потому что… все равно там всего много…
Голубь вскочил.
— Гениально! Потрясающе!…
Сидевшие неподалеку солдаты уставились на него, поэтому немного тише он добавил:
— Благодарим вас. Блестящая мысль. Именно так… ром!
Знать бы, чего он радуется, недоумевал Главач. Если вспыхнет бунт и их всех перебьют, так хоть напиться сначала, мысль самая простая. Но почему гениальная?
— Ты понял? — спросил Голубь Троппауэра, когда они вышли во двор. — Первоклассная идея. Когда начнется заваруха, мы взломаем погреб. Пейте себе на здоровье все, кто есть в форте, а мы сами пить не будем.
— Ну разве что хлебнем по глоточку, — вставил поэт. — Если уж…
— Нет! Мы должны оставаться трезвыми, — решительно возразил ему Голубь.
И покинул Троппауэра. Он уже четыре дня не видел Магды. Утром рядом со своей тарелкой он нашел маленькую записку. «Жду вас в пять» — значилось в бумажке.
Было как раз пять часов. Голубь поспешил в комнату за кухней. Когда он подбежал, дверь тихонько приоткрылась. Магда ждала его.
Голубь расплылся в улыбке. Вместо мальчишки-араба, его принимал призрак в белом костюме. Красивая, грустная женщина, которая пела в пустыне.
— Нам нельзя здесь долго оставаться… — сказала Магда Рюсель. — Не стоит рисковать.
Первым делом Голубь поцеловал ей руку.
— Будьте спокойны, положитесь на меня.
— Вы знаете, что в форте готовится бунт?…
— Знаю, — отмахнулся Голубь. — Так и быть, открою вам, что Главач не сапожник, а майор французской секретной службы. С его помощью мы в два счета расправимся с бунтовщиками.
Плача и смеясь, Магда взяла Голубя за руку.
— Ради Бога, ничего не предпринимайте, вы такой безрассудный и легкомысленный ребенок…
— Ошибаетесь, — самонадеянно возразил ей Голубь. -Те времена давно прошли. Лучше расскажите что-нибудь о себе…
— …Вы уже знаете, что я дочь Рюселя. Мой бедный отец был нервным, своенравным человеком. Добрым, гениальным, но необузданным, легко впадающим в ярость… Из-за него я в шестнадцать лет ушла из дома. Мы не могли ужиться. Я тоже, как и мама, стала актрисой… Потом разыгралась эта трагедия… Отец пропал… Сейчас я уже знаю, что его убили. Маме навязали в этой истории некрасивую роль, будто бы она обманывала своего второго мужа, доктора Бретая. Мама давно любила Бретая и была несчастна с моим отцом, но оставалась ему верна. Поэтому я решила доискаться до правды. Я вступила в эту страшную борьбу, чтобы восстановить честь моей бедной матери. Но великое открытие отца — найденный им путь через пустыню — оказалось неотделимо от всей этой трагической истории. Я сражалась в одиночку, только старый слуга, который ушел когда-то со мной из отцовского дома, метис Махмуд, был рядом. Это его вы видели однажды в качестве лакея, а в другой раз как заклинателя змей в Мурзуке. Я и сама проделала немалую работу, я все-таки актриса, умею гримироваться. Я следила за теми, кто был с отцом в экспедиции. Я понимала, что преступник — кто-то из них. Чтобы проникнуть на окраину, где европейская женщина не может остаться незамеченной, я надевала бурнус, красила кожу коричневой краской и, чтобы меня уж совсем невозможно было узнать, надевала мужскую маску… Если вы помните старого араба в саманке, на авеню Мажента… Голубь чуть не упал.
— Что?! Тот безобразный, дряхлый старик?… Это были вы?… И бороду приклеили?… О-ля-ля! Вон оно что! То-то я не видел, как вы вошли в дом, из которого вышли! Вы сидели в бурнусе… с бородой! А пока я пришивал пуговицу, переоделись в женский костюм и выскочили… А я-то за вами бежал, я-то все никак не мог понять… Так, значит, вы были тем старым арабом!
— И Абу эль-Кебир — тоже я, тот щуплый старикашка с трахомными глазами, длинной седой бородой и пронзительным голосом…
Голубь опять разинул от изумления рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50