Я сказал то же.
Это был 1931 год, когда моя мать вышла замуж за глухонемого сапожника. Напомню, что это было за время. В нашем городке, расположенном неподалеку от границы, был выбран новый председатель городского Совета Гассан Баширов.
В первый же день, как только он пришел в Совет, он вызвал к себе заведующего коммунальным хозяйством Фейсалова и приказал ему вывезти мусор со всех дворов на главную улицу нашего города, где несколько лет назад в особенно дождливую зиму, в грязи утонул буйвол.
Мусор был свезен, свален, утрамбован, засыпан песком, летом главные улицы залили асфальтом и насадили вдоль тротуаров диковинные деревья, завезенные к нам с юга.
Затем Баширов пошел в наступление на болота, окружавшие наш городок. Страшные это были болота. Гнилостные туманы поднимались над ними по ночам, и вместе с туманами обрушивались на город тысячи и тысячи комаров, разносивших болотную лихорадку. Когда поезда дальнего следования проходили мимо нашего городка, проводники запирали окна в вагонах. Разные люди, которые по делам службы приезжали в наш городок, на ночь отказывались от гостиницы и уезжали ночевать в горы. Малярией хворало чуть ли не все население нашего городка поголовно, и я думаю, что нигде, ни в одной местности нельзя было встретить столько истощенных, угрюмых людей с бледными губами и землисто-серыми лицами. Это было настоящее бедствие, повторявшееся из года в год, но стоило Баширову завести самолет для борьбы с лихорадкой, опылить болота французской зеленью, залить их нефтью, как малярийные комары стали у нас такой редкостью, что за каждого комара, живого или мертвого, Баширов распорядился платить три рубля счастливцу, который его поймает. Вот как он работал!
Все эти новшества и еще многие другие — каменные двухэтажные дома, электрические фонари на улицах, автобусы, связавшие наш город с железной дорогой — всем, разумеется, очень нравились, и, оглядываясь назад, люди удивлялись, как это они жили столько лет на таких грязных улицах, в таких тесных домах, с комарами, заносившими болотную заразу. Но жизнь менялась не только по внешнему виду наших домов и улиц. Из города было изгнано много богатых купцов и торговцев, их просторные дома были отданы детским яслям и сельскохозяйственному техникуму. Через границу (а наш городок не так уж далек от границы) перешло несколько кочующих племен; кочевники привезли своих шейхов, привязанных ремнями к седлам, и объяснили пограничной охране, что, давно уже прослышав про раскулачивание и коллективизацию, которые проводятся в нашей стране, они решили последовать примеру своих единоплеменников. За границей они не могли этого сделать и тогда оставили свои кочевья и со всеми своими стадами перешли на нашу землю.
В это же время в горах были случаи убийства лучших колхозников. Мой дед, о котором я расскажу дальше, человек знаменитый на всю республику, первый председатель колхоза в своем селении, был под вечер застигнут на безлюдной тропинке несколькими людьми, обстрелявшими его из винтовок. Старик, лежа за камнями, отстреливался полчаса, и, когда подоспел на выстрелы пограничный дозор, только один человек из трех охотившихся за стариком был жив, а двое остальных лежали, уткнувшись лицом в камни. Бандиты забыли о том, что дед был лучшим стрелком в своей местности.
Новые дни наступали в стране. Враги делали все, чтобы приостановить их победоносное шествие, и тогда появлялись слухи, один другого тревожнее, один другого нелепей. Мать, женщина податливая всяческим слухам, однажды прибежала с рынка и долго говорила о том, что вышел приказ запретить всем ремесленникам заниматься у себя на дому своими ремеслами, закрыть мастерские всех портных, сапожников, оружейников, лудильщиков, кузнецов и всех их отправить на фабрики, которые будут строиться по разным городам. Со дня на день она ожидала прихода милиционера в наш дом. Она была убеждена, что старый карагач на площади, где столько лет просидел за работой мой отец, а теперь сидит глухонемой Сулейман, дворники в белых передниках, с блестящими бляхами на груди (новая выдумка Баширова) срубят под корень и увезут прочь вместе со всеми шнурками, стельками и баночками сапожного крема. Подобно большинству простосердечных женщин, думающих только о своей семье и о своем хозяйстве, мать не понимала всех тех перемен, которые совершались на ее глазах в эти удивительные годы. Она боялась за свое счастье. Ей и в голову не могло прийти, что все эти события в городах и селах, когда люди день и ночь работали, спорили, даже сражались, как это было с моим дедом, — все это совершалось только для того, чтобы раз навсегда упрочить ее счастье, маленькой, неимущей женщины, состарившейся раньше времени от постоянных забот и лишений.
Глухонемой ее не разубеждал; напротив, он сам казался испуганным. В записках он писал, что наш народ достаточно натерпелся от русских еще до революции, что все происходящее тоже идет от русских и что надо терпеть.
И вот в этом-то беспокойном году я впервые встретился с двумя людьми, каждый из которых впоследствии стал моим другом. Случилось это из-за комаров, вот как.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Драка из-за дохлого комара. — Старик, который не мылся сто семь лет, и озорной мальчишка, который успел вымыть одну ногу. — Дружба.
Я понес бутылку с молоком Сулейману, с утра работавшему в своей мастерской. Перед карагачем сидел на корточках незнакомый мальчишка, очень грязный и оборванный, и внимательно смотрел, как мой отчим прокалывает шилом старую подметку.
Мне это было неинтересно, и я стал разглядывать мальчишку и вдруг увидел у него на лбу присосавшегося комара, который сидел на четырех передних лапках, высоко задрав брюшко кверху. Это был малярийный комар.
— Не шевелись, — прошептал я мальчишке. — Тихо!
Я прихлопнул комара у него на лбу, зажал в ладони и сейчас же свалился на мостовую, получив сильный удар под ложечку. Мальчишка сидел на мне верхом и колотил меня изо всей силы.
— Дурак! — кричал я, отбиваясь левой рукой (в правой был комар). — Дурак! Я поймал на тебе малярийного комара! За него в аптеке мне дадут три рубля; так и быть, пятьдесят копеек я дам тебе.
— Полтора рубля, — сказал он, продолжая драться. — Дашь мне ровно половину!
В эту минуту нас разняли. Я думал, что это Сулейман вылез из своего дупла и растащил нас в разные стороны, но Сулейман и не думал вылезать, а вокруг нас стояли незнакомые люди и громко смеялись. Кто-то держал меня за шиворот рубахи. Обернувшись, я узнал Фейсалова, заведующего коммунальным хозяйством. Возле него стоял Гассан Баширов. Правая его рука неподвижно висела вдоль тела; я знал, что она была прострелена еще в гражданскую войну.
— Ну? — спросил Баширов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Это был 1931 год, когда моя мать вышла замуж за глухонемого сапожника. Напомню, что это было за время. В нашем городке, расположенном неподалеку от границы, был выбран новый председатель городского Совета Гассан Баширов.
В первый же день, как только он пришел в Совет, он вызвал к себе заведующего коммунальным хозяйством Фейсалова и приказал ему вывезти мусор со всех дворов на главную улицу нашего города, где несколько лет назад в особенно дождливую зиму, в грязи утонул буйвол.
Мусор был свезен, свален, утрамбован, засыпан песком, летом главные улицы залили асфальтом и насадили вдоль тротуаров диковинные деревья, завезенные к нам с юга.
Затем Баширов пошел в наступление на болота, окружавшие наш городок. Страшные это были болота. Гнилостные туманы поднимались над ними по ночам, и вместе с туманами обрушивались на город тысячи и тысячи комаров, разносивших болотную лихорадку. Когда поезда дальнего следования проходили мимо нашего городка, проводники запирали окна в вагонах. Разные люди, которые по делам службы приезжали в наш городок, на ночь отказывались от гостиницы и уезжали ночевать в горы. Малярией хворало чуть ли не все население нашего городка поголовно, и я думаю, что нигде, ни в одной местности нельзя было встретить столько истощенных, угрюмых людей с бледными губами и землисто-серыми лицами. Это было настоящее бедствие, повторявшееся из года в год, но стоило Баширову завести самолет для борьбы с лихорадкой, опылить болота французской зеленью, залить их нефтью, как малярийные комары стали у нас такой редкостью, что за каждого комара, живого или мертвого, Баширов распорядился платить три рубля счастливцу, который его поймает. Вот как он работал!
Все эти новшества и еще многие другие — каменные двухэтажные дома, электрические фонари на улицах, автобусы, связавшие наш город с железной дорогой — всем, разумеется, очень нравились, и, оглядываясь назад, люди удивлялись, как это они жили столько лет на таких грязных улицах, в таких тесных домах, с комарами, заносившими болотную заразу. Но жизнь менялась не только по внешнему виду наших домов и улиц. Из города было изгнано много богатых купцов и торговцев, их просторные дома были отданы детским яслям и сельскохозяйственному техникуму. Через границу (а наш городок не так уж далек от границы) перешло несколько кочующих племен; кочевники привезли своих шейхов, привязанных ремнями к седлам, и объяснили пограничной охране, что, давно уже прослышав про раскулачивание и коллективизацию, которые проводятся в нашей стране, они решили последовать примеру своих единоплеменников. За границей они не могли этого сделать и тогда оставили свои кочевья и со всеми своими стадами перешли на нашу землю.
В это же время в горах были случаи убийства лучших колхозников. Мой дед, о котором я расскажу дальше, человек знаменитый на всю республику, первый председатель колхоза в своем селении, был под вечер застигнут на безлюдной тропинке несколькими людьми, обстрелявшими его из винтовок. Старик, лежа за камнями, отстреливался полчаса, и, когда подоспел на выстрелы пограничный дозор, только один человек из трех охотившихся за стариком был жив, а двое остальных лежали, уткнувшись лицом в камни. Бандиты забыли о том, что дед был лучшим стрелком в своей местности.
Новые дни наступали в стране. Враги делали все, чтобы приостановить их победоносное шествие, и тогда появлялись слухи, один другого тревожнее, один другого нелепей. Мать, женщина податливая всяческим слухам, однажды прибежала с рынка и долго говорила о том, что вышел приказ запретить всем ремесленникам заниматься у себя на дому своими ремеслами, закрыть мастерские всех портных, сапожников, оружейников, лудильщиков, кузнецов и всех их отправить на фабрики, которые будут строиться по разным городам. Со дня на день она ожидала прихода милиционера в наш дом. Она была убеждена, что старый карагач на площади, где столько лет просидел за работой мой отец, а теперь сидит глухонемой Сулейман, дворники в белых передниках, с блестящими бляхами на груди (новая выдумка Баширова) срубят под корень и увезут прочь вместе со всеми шнурками, стельками и баночками сапожного крема. Подобно большинству простосердечных женщин, думающих только о своей семье и о своем хозяйстве, мать не понимала всех тех перемен, которые совершались на ее глазах в эти удивительные годы. Она боялась за свое счастье. Ей и в голову не могло прийти, что все эти события в городах и селах, когда люди день и ночь работали, спорили, даже сражались, как это было с моим дедом, — все это совершалось только для того, чтобы раз навсегда упрочить ее счастье, маленькой, неимущей женщины, состарившейся раньше времени от постоянных забот и лишений.
Глухонемой ее не разубеждал; напротив, он сам казался испуганным. В записках он писал, что наш народ достаточно натерпелся от русских еще до революции, что все происходящее тоже идет от русских и что надо терпеть.
И вот в этом-то беспокойном году я впервые встретился с двумя людьми, каждый из которых впоследствии стал моим другом. Случилось это из-за комаров, вот как.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Драка из-за дохлого комара. — Старик, который не мылся сто семь лет, и озорной мальчишка, который успел вымыть одну ногу. — Дружба.
Я понес бутылку с молоком Сулейману, с утра работавшему в своей мастерской. Перед карагачем сидел на корточках незнакомый мальчишка, очень грязный и оборванный, и внимательно смотрел, как мой отчим прокалывает шилом старую подметку.
Мне это было неинтересно, и я стал разглядывать мальчишку и вдруг увидел у него на лбу присосавшегося комара, который сидел на четырех передних лапках, высоко задрав брюшко кверху. Это был малярийный комар.
— Не шевелись, — прошептал я мальчишке. — Тихо!
Я прихлопнул комара у него на лбу, зажал в ладони и сейчас же свалился на мостовую, получив сильный удар под ложечку. Мальчишка сидел на мне верхом и колотил меня изо всей силы.
— Дурак! — кричал я, отбиваясь левой рукой (в правой был комар). — Дурак! Я поймал на тебе малярийного комара! За него в аптеке мне дадут три рубля; так и быть, пятьдесят копеек я дам тебе.
— Полтора рубля, — сказал он, продолжая драться. — Дашь мне ровно половину!
В эту минуту нас разняли. Я думал, что это Сулейман вылез из своего дупла и растащил нас в разные стороны, но Сулейман и не думал вылезать, а вокруг нас стояли незнакомые люди и громко смеялись. Кто-то держал меня за шиворот рубахи. Обернувшись, я узнал Фейсалова, заведующего коммунальным хозяйством. Возле него стоял Гассан Баширов. Правая его рука неподвижно висела вдоль тела; я знал, что она была прострелена еще в гражданскую войну.
— Ну? — спросил Баширов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56