— Дед Чарльза предлагал автору издать труд, но тот ответил, что книга — личный подарок крестнику и его будущей семье.
— Каррингтон способен доказать ее подлинность?
— Каждая копия подписана Дойлом, и, кроме того, на первом экземпляре имеется рукописное обращение крестного к крестнику. Сохранилась и переписка, в которой обсуждается вопрос о возможности издания книги. Каррингтон предлагает, а Конан Дойл отказывается сделать это. Удивительная история, правда?
— Просто чудо, — с чувством произнес Мальтрейверс. — Но Дойл умер в 1930 году, и Чарльз видел его, если вообще видел, когда был совсем маленьким. Почему он до настоящего времени считает себя связанным словом, данным без малого сто лет тому назад?
— Чарльз видел писателя. Это точно. Он показывал фотографию, на которой совсем малышом сидит на коленях у Дойла. Говорит, что в памяти остался только очень старый человек с густыми усами. Но писатель не хотел, чтобы книгу публиковали, а его воля для Чарльза свята.
Мальтрейверс уставился на огонь камина, в задумчивости покачивая головой. У него не хватало слов для того, чтобы прокомментировать услышанное. В том доме, который он оставил всего лишь пару часов назад, хранится детективное произведение, эквивалентом которого в музыке могла бы быть только новая неизвестная симфония Моцарта. Владелец хранит его не из тщеславия собственника, а повинуясь чувству глубокого уважения к человеку, скончавшемуся более полустолетия тому назад. Правда, жена владельца, кажется, руководствуется совсем иным кодексом чести.
Глава 2
Поздняя осень уже начала подмораживать Камбрию. Видимо, недалек тот день, когда зима укроет головы холмов белоснежными чепцами монахинь. Плотные группы хвойных деревьев выглядели островами цвета бутылочного стекла в море их лиственных собратьев, кроны которых собрали в себе все оттенки хереса и пива. Значительно ниже, там, где стоял, прислонившись к деревянной калитке, Мальтрейверс, набухшие еще не выпавшим дождем рваные облака отражались в водах Уиндермера. Холодная гладь поблескивала, как пластина из сыроватого сланца, брошенная в долину к подножию холмов. До Мальтрейверса доносился единственный звук — дрожащее блеяние овцы на склоне позади него. Газета, горластая редакция которой располагалась на шумной Сити-роуд, оплатила его приезд в это райское место для того, чтобы он взял одно из самых интересных интервью в своей журналистской жизни. Мальтрейверс, решил со своей стороны, отблагодарить редакцию и, нарушив первую заповедь командированного, показать в своем финансовом отчете лишь то, что реально затратил.
Гас провел замечательное утро в обществе Кавалерственной Дамы — неистовой гранд-дамы английского театра Этель Симистер. Сохранив на седьмом десятке лет прекрасную память и язвительность ума, она обитала в крошечном отеле. Этель одарила его серией скандальных анекдотов о жизни кулис, сопроводив их ядовитыми комментариями. Значительная часть ее рассказов нарушала все законы о диффамации, но и того, что было приемлемо, вполне хватило Мальтрейверсу для статьи. Впрочем, и остальные можно с удовольствием употребить во время бесед в гостиных, решил Гас. Он громко рассмеялся, припоминая одну из историй и одновременно наблюдая за парящей над расстилавшимся перед ним полем пустельгой. Что же, он зарабатывает себе на жизнь вовсе не худшим способом. Порыв ветра бросил ему в лицо горсть капель, и Мальтрейверс направился к машине, чтобы возвратиться в Брук-коттедж. Возникшие прошлым вечером проблемы, как ему сказали, явились следствием повреждения то ли «прокладки», то ли «подкладки», одним словом, того, что, по его непросвещенному мнению, могло отразиться лишь на работе портного.
Отъезжая, он успел заметить, как пустельга, нацелив клюв, бесшумно устремилась вниз… кто-то умер там, в высокой траве.
Они прибыли в Карвелтон-холл последними. Мальтрейверс поставил автомобиль в самом конце за другими машинами, запаркованными на подъездной аллее перед фасадом дома. Чарльз Каррингтон встретил их у дверей и проводил в холл, где уже собрались остальные гости. Мальтрейверс услыхал, как Люсинда, входя в комнату, коротко вздохнула.
— Думаю, что вы двое знакомы со всеми, — сказал Каррингтон. — Но вас я должен представить… Гас, не так ли? Прекрасно. — Он обратился к расположившейся у камина группе: — Знакомьтесь, Гас Мальтрейверс, писатель, о котором я вам говорил. А это мой деловой партнер Стивен Кэмпбелл и его жена Софи, Шарлотта Куинн, Алан Моррис, викарий нашего прихода, и Дагги Лидден.
Мальтрейверс понял причину странной реакции Люсинды. Каррингтон между тем продолжал:
— Джеффри Ховард, старый друг Дженнифер. Он только что вернулся из Нигерии.
Кэмпбелл был абсолютно лыс, кожа на его лице была такой же гладкой, как и на черепе. Когда Кэмпбелл поднимал брови — а делал это он довольно часто, — на лбу возникала сеть глубоких морщин. Адвокат был одет чересчур формально для такого рода домашнего мероприятия — золотистые запонки на манжетах сорочки, у живота ниже жилетки поблескивала цепочка карманных часов. Его супруга с подкрашенными хной завитыми волосами над густо покрытом румянами хитроватым лицом смахивала на официантку, удачно выскочившую замуж. Ховард был высоким, крепкого сложения человеком, с черной шкиперской бородой и густыми усами. Над его правым глазом виднелся серповидный шрам, судя по всему, давнего происхождения. Преподобный Алан Моррис отнюдь не выглядел нищей церковной крысой. Об этом кричал каждый стежок сшитой на заказ у классного портного одежды. У викария было удлиненное лицо аскета, проницательные, чуть прищуренные глаза, зачесанные назад редковатые волосы над высоким лбом. Он выглядел моложе своих пятидесяти лет и казался младшим отпрыском титулованной английской семьи XIX века, по традиции посчитавшей служение церкви подходящей для джентльмена деятельностью. Другое, более полезное, занятие отвергалось как недостойное. Шарлотта Куинн выглядела очень мило и элегантно в коктейльном платье цвета бургундского вина, черных с узором колготках и в туфлях отличной кожи, невысокие каблуки которых были украшены металлом. Мальтрейверс сделал общий поклон и, усаживаясь, внимательно посмотрел на Лиддена.
По его внешности никак нельзя было догадаться, что он пользуется таким успехом у женщин. Невысокий рост подчеркивался некоторым избыточным жирком, частично скрытым под двубортным серым с перламутровым отливом пиджаком. Ярко-зеленый галстук нелепо контрастировал с рубашкой синего цвета. Мальтрейверс припомнил слова Люсинды о том, что бизнес Дагги не очень процветает. Ничего удивительного, если у бедняги такое чувство цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Каррингтон способен доказать ее подлинность?
— Каждая копия подписана Дойлом, и, кроме того, на первом экземпляре имеется рукописное обращение крестного к крестнику. Сохранилась и переписка, в которой обсуждается вопрос о возможности издания книги. Каррингтон предлагает, а Конан Дойл отказывается сделать это. Удивительная история, правда?
— Просто чудо, — с чувством произнес Мальтрейверс. — Но Дойл умер в 1930 году, и Чарльз видел его, если вообще видел, когда был совсем маленьким. Почему он до настоящего времени считает себя связанным словом, данным без малого сто лет тому назад?
— Чарльз видел писателя. Это точно. Он показывал фотографию, на которой совсем малышом сидит на коленях у Дойла. Говорит, что в памяти остался только очень старый человек с густыми усами. Но писатель не хотел, чтобы книгу публиковали, а его воля для Чарльза свята.
Мальтрейверс уставился на огонь камина, в задумчивости покачивая головой. У него не хватало слов для того, чтобы прокомментировать услышанное. В том доме, который он оставил всего лишь пару часов назад, хранится детективное произведение, эквивалентом которого в музыке могла бы быть только новая неизвестная симфония Моцарта. Владелец хранит его не из тщеславия собственника, а повинуясь чувству глубокого уважения к человеку, скончавшемуся более полустолетия тому назад. Правда, жена владельца, кажется, руководствуется совсем иным кодексом чести.
Глава 2
Поздняя осень уже начала подмораживать Камбрию. Видимо, недалек тот день, когда зима укроет головы холмов белоснежными чепцами монахинь. Плотные группы хвойных деревьев выглядели островами цвета бутылочного стекла в море их лиственных собратьев, кроны которых собрали в себе все оттенки хереса и пива. Значительно ниже, там, где стоял, прислонившись к деревянной калитке, Мальтрейверс, набухшие еще не выпавшим дождем рваные облака отражались в водах Уиндермера. Холодная гладь поблескивала, как пластина из сыроватого сланца, брошенная в долину к подножию холмов. До Мальтрейверса доносился единственный звук — дрожащее блеяние овцы на склоне позади него. Газета, горластая редакция которой располагалась на шумной Сити-роуд, оплатила его приезд в это райское место для того, чтобы он взял одно из самых интересных интервью в своей журналистской жизни. Мальтрейверс, решил со своей стороны, отблагодарить редакцию и, нарушив первую заповедь командированного, показать в своем финансовом отчете лишь то, что реально затратил.
Гас провел замечательное утро в обществе Кавалерственной Дамы — неистовой гранд-дамы английского театра Этель Симистер. Сохранив на седьмом десятке лет прекрасную память и язвительность ума, она обитала в крошечном отеле. Этель одарила его серией скандальных анекдотов о жизни кулис, сопроводив их ядовитыми комментариями. Значительная часть ее рассказов нарушала все законы о диффамации, но и того, что было приемлемо, вполне хватило Мальтрейверсу для статьи. Впрочем, и остальные можно с удовольствием употребить во время бесед в гостиных, решил Гас. Он громко рассмеялся, припоминая одну из историй и одновременно наблюдая за парящей над расстилавшимся перед ним полем пустельгой. Что же, он зарабатывает себе на жизнь вовсе не худшим способом. Порыв ветра бросил ему в лицо горсть капель, и Мальтрейверс направился к машине, чтобы возвратиться в Брук-коттедж. Возникшие прошлым вечером проблемы, как ему сказали, явились следствием повреждения то ли «прокладки», то ли «подкладки», одним словом, того, что, по его непросвещенному мнению, могло отразиться лишь на работе портного.
Отъезжая, он успел заметить, как пустельга, нацелив клюв, бесшумно устремилась вниз… кто-то умер там, в высокой траве.
Они прибыли в Карвелтон-холл последними. Мальтрейверс поставил автомобиль в самом конце за другими машинами, запаркованными на подъездной аллее перед фасадом дома. Чарльз Каррингтон встретил их у дверей и проводил в холл, где уже собрались остальные гости. Мальтрейверс услыхал, как Люсинда, входя в комнату, коротко вздохнула.
— Думаю, что вы двое знакомы со всеми, — сказал Каррингтон. — Но вас я должен представить… Гас, не так ли? Прекрасно. — Он обратился к расположившейся у камина группе: — Знакомьтесь, Гас Мальтрейверс, писатель, о котором я вам говорил. А это мой деловой партнер Стивен Кэмпбелл и его жена Софи, Шарлотта Куинн, Алан Моррис, викарий нашего прихода, и Дагги Лидден.
Мальтрейверс понял причину странной реакции Люсинды. Каррингтон между тем продолжал:
— Джеффри Ховард, старый друг Дженнифер. Он только что вернулся из Нигерии.
Кэмпбелл был абсолютно лыс, кожа на его лице была такой же гладкой, как и на черепе. Когда Кэмпбелл поднимал брови — а делал это он довольно часто, — на лбу возникала сеть глубоких морщин. Адвокат был одет чересчур формально для такого рода домашнего мероприятия — золотистые запонки на манжетах сорочки, у живота ниже жилетки поблескивала цепочка карманных часов. Его супруга с подкрашенными хной завитыми волосами над густо покрытом румянами хитроватым лицом смахивала на официантку, удачно выскочившую замуж. Ховард был высоким, крепкого сложения человеком, с черной шкиперской бородой и густыми усами. Над его правым глазом виднелся серповидный шрам, судя по всему, давнего происхождения. Преподобный Алан Моррис отнюдь не выглядел нищей церковной крысой. Об этом кричал каждый стежок сшитой на заказ у классного портного одежды. У викария было удлиненное лицо аскета, проницательные, чуть прищуренные глаза, зачесанные назад редковатые волосы над высоким лбом. Он выглядел моложе своих пятидесяти лет и казался младшим отпрыском титулованной английской семьи XIX века, по традиции посчитавшей служение церкви подходящей для джентльмена деятельностью. Другое, более полезное, занятие отвергалось как недостойное. Шарлотта Куинн выглядела очень мило и элегантно в коктейльном платье цвета бургундского вина, черных с узором колготках и в туфлях отличной кожи, невысокие каблуки которых были украшены металлом. Мальтрейверс сделал общий поклон и, усаживаясь, внимательно посмотрел на Лиддена.
По его внешности никак нельзя было догадаться, что он пользуется таким успехом у женщин. Невысокий рост подчеркивался некоторым избыточным жирком, частично скрытым под двубортным серым с перламутровым отливом пиджаком. Ярко-зеленый галстук нелепо контрастировал с рубашкой синего цвета. Мальтрейверс припомнил слова Люсинды о том, что бизнес Дагги не очень процветает. Ничего удивительного, если у бедняги такое чувство цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58