В вечерней тишине уже трижды прозвучал голос, сзывающий на молитву. Кто же не явился? Настоятель.
Пошли искать. Комната его была заперта. Ни в саду, ни в погребе, ни в коридорах – нигде нету. Как в воду канул.
Нарушили обычай – ударили в колокол четвертый раз.
И тут не пришел. Сиденье его у алтаря стояло пустое. Этого никогда не бывало. Пришлось служить вечерню в его отсутствие. И что это была за служба! Все руками разводили, гадали; что сталось с настоятелем, где он, что делает?
Богослужение без настоятеля! Где это слыхано, где это видано, чтобы строгий и набожный настоятель не пришел в храм?
Поскорей бы конец. Что такое случилось? Отслужили быстро. Глотали целые фразы. Во время литании вместо «Помилуй, господи!» кричали «Помгосди!». Строчку за строчкой, скорей, скорей. Конец. Amen!
Все устремились на монастырскую галерею: снова искать настоятеля. Поднялись на второй этаж, к его Двери, постучали; за дверью послышался шорох, и она открылась.
Перед ними стоял настоятель с трубкой, из которой не выходило ни облачка дыма. Кинув взгляд вокруг, они увидели, что по всему полу раскиданы горелые спички.
– Она не зажигается,– сказал настоятель.– Пойдемте к вечерне.
Им стало страшно, но патер Иордан ехидно проронил:
– Мы, reverendissime, только из костела...
До поздней ночи слышалась в комнате настоятеля горячая молитва:
– Я – только человек, господи! Слабое и хрупкое создание, которому не прожить без поддержки десницы твоей. Опутали меня сети греха и грозят гибелью душе моей. К тебе взываю, отче и боже мой! Сохрани душу мою, отпусти мне тяжкие мои прегрешения, боже, отче мой!..
На другой день трубка патера Иордана оказалась в коллекции настоятеля, причем прислужник его Анатолиус поставил ее в ряд «грешных» – между кальянами и наргиле турецких пашей.
Прошло несколько лет. Патер Иордан умирал у себя в келье. Он лежал в постели, на столике горели свечи, на скамеечке для коленопреклонения молились два патера.
Настоятель сидел у постели умирающего и печально смотрел на его лицо – осунувшееся, пожелтевшее, с заостренными чертами.
Патер Иордан спал. Вдруг он вздрогнул и начал перебирать пальцами по перине. Проснулся. Устремил мутный взгляд на настоятеля и прошептал:
– Reverendissime...
Худой рукой притянул к себе настоятеля и с усилием промолвил:
– Эта... трубка... Reverendissime... зажигается... со всех трех отверстий... Открыть... одно...
Он откинулся навзничь. Потом, собравшись с силами, тяжело дыша, продолжал:
– Одно... за другим... и зажечь сразу в трех местах...
Патер Иордан захрипел, упал на подушку и навеки покинул монастырь. Умер!
Так была раскрыта тайна трубки патера Иордана.
Восхождение на Мозерншпице
(Туристская юмореска)
Прежде всего должен предупредить, что я не имел решительно никакого желания, бродя по Швейцарии, разбить себе голову, и если отважился выступить в поход на Мозерншпице, то это объясняется очень сильными побудительными причинами: меня заставили это сделать три бутылки вина и дочь бернского трактирщика, у которого я их выпил.
Но к делу. Что представляет собой Мозерншпице? Поскольку я на нее лазил, нетрудно догадаться, что это – горная вершина, и притом островерхая, о чем говорит самое название. Что она принадлежит к Альпам, объяснять нет надобности, так как трудно допустить, чтобы кому-нибудь пришло в голову, будто в Швейцарии находятся Гималаи.
Мозерншпице гордо возвышается в Бернском кантоне, часах в шести езды от Берна, и примечательна тем, что до моего появления никто на ней ни разу не разбился насмерть – по той простой причине, что никто на нее не взбирался.
Вокруг Берна столько гор, что эта опасная гора теряется в их толпе, и не будь на свете предприимчивого бернского трактирщика Графергерена, никто до сих пор не имел бы понятия о том, что эта гора предоставляет массу возможностей для наслаждений, неразрывно связанных с альпинизмом, как-то: разбивание голов, перелом ног, рук и позвоночника.
Предприимчивый г-н Графергерен из Берна хорошо понимал, какими эта гора отличается преимуществами: мрачные ущелья, стремительные кручи, осыпающиеся каменья и т. п.– и решил поставить у ее подножия хижину для привлечения англичан и вообще людей, которым безразлично, откуда падать – с Монблана или с Мозерншпице.
Он построил хижину под горой и еще одну повыше, в четырех часах ходьбы, или, вернее, ползанья на карачках. С помощью ослов снабдил обе хижины запасами напитков, вина, ликеров, продовольствия и стал ждать первую жертву, которая сделает ему рекламу.
Волею судеб первым попался ему в руки я, В конце июня я приехал в Берн и остановился в его гостинице, где и клюнул, выражаясь вульгарно, отчасти на его вино, отчасти на дочку Маргарету.
И вино и Маргарета подстрекнули меня совершить восхождение на Мозерншпице. Вину удивляться не приходится, но удивительно, до чего бессовестны женщины.
Теперь-то я думаю: ну ее ко всем чертям, эту самую Маргарету из Берна; но тогда, разгоряченный вином, я готов был полезть на Эверест в Индии, а не то что на Мозерншпице, в которой всего три с половиной тысячи метров высоты.
Дело было так. Вечером, в самый день моего приезда в гостиницу Графергерена, я, попивая винцо, вступил в разговор с Маргаретой.
Что говорил – сам не знаю. Хвастался ей своими альпинистскими подвигами.
– Восхождение на Монблан – детская игра, пустяк, мадемуазель,– болтал я.– И знаменитый Глокнер – чепуха. В чем тут трудность? Даже голова не кружится.
Тут подошел г-н Графергерен.
– Милорд,– обратился он ко мне, решив по моим смелым речам, что я англичанин,– милорд, я могу вам предложить кое-что подходящее. Рискованный маршрут.
– Я предпринимаю только такие, которые грозят в семидесяти случаях из ста неминуемой гибелью,– врал я Маргарете.– Вы не знаете, сударь, где находится Небозизек?
– Не знаю, милорд. Она опасная?..
– Оттуда из сотни человек нормальными выходят разве что пятеро,– спокойно ответил я.
Это и на равнодушного Графергерена произвело должное впечатление.
– Милорд,– сказал он,– ручаюсь вам, что смертельный исход вполне возможен и на Мозерншпице.
Там есть обрывы и пропасти в две тысячи метров глубины.
– Это пустяк, господин Графергерен. Принесите eщe бутылку и дорогой обдумайте мой вопрос: можете ли вы мне поручиться, что в случае несчастья я разобьюсь вдребезги?
Вернувшись с вином, хозяин ответил:
– Могу дать вам честное слово, что вы превратитесь в котлету. Падая, вы раз двести ударитесь об острые выступы скал,– стал он завлекать меня.– И кроме того, учтите хорошенько то благоприятное обстоятельство, что на Мозерншпице свирепствуют страшные бури и ливни, так что могу поручиться: вас смоет водой и сорвет ветром в пропасть.
– Ну, это хорошо для новичков, господин Графергерен, а для таких альпинистов, как я, не имеет никакого значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Пошли искать. Комната его была заперта. Ни в саду, ни в погребе, ни в коридорах – нигде нету. Как в воду канул.
Нарушили обычай – ударили в колокол четвертый раз.
И тут не пришел. Сиденье его у алтаря стояло пустое. Этого никогда не бывало. Пришлось служить вечерню в его отсутствие. И что это была за служба! Все руками разводили, гадали; что сталось с настоятелем, где он, что делает?
Богослужение без настоятеля! Где это слыхано, где это видано, чтобы строгий и набожный настоятель не пришел в храм?
Поскорей бы конец. Что такое случилось? Отслужили быстро. Глотали целые фразы. Во время литании вместо «Помилуй, господи!» кричали «Помгосди!». Строчку за строчкой, скорей, скорей. Конец. Amen!
Все устремились на монастырскую галерею: снова искать настоятеля. Поднялись на второй этаж, к его Двери, постучали; за дверью послышался шорох, и она открылась.
Перед ними стоял настоятель с трубкой, из которой не выходило ни облачка дыма. Кинув взгляд вокруг, они увидели, что по всему полу раскиданы горелые спички.
– Она не зажигается,– сказал настоятель.– Пойдемте к вечерне.
Им стало страшно, но патер Иордан ехидно проронил:
– Мы, reverendissime, только из костела...
До поздней ночи слышалась в комнате настоятеля горячая молитва:
– Я – только человек, господи! Слабое и хрупкое создание, которому не прожить без поддержки десницы твоей. Опутали меня сети греха и грозят гибелью душе моей. К тебе взываю, отче и боже мой! Сохрани душу мою, отпусти мне тяжкие мои прегрешения, боже, отче мой!..
На другой день трубка патера Иордана оказалась в коллекции настоятеля, причем прислужник его Анатолиус поставил ее в ряд «грешных» – между кальянами и наргиле турецких пашей.
Прошло несколько лет. Патер Иордан умирал у себя в келье. Он лежал в постели, на столике горели свечи, на скамеечке для коленопреклонения молились два патера.
Настоятель сидел у постели умирающего и печально смотрел на его лицо – осунувшееся, пожелтевшее, с заостренными чертами.
Патер Иордан спал. Вдруг он вздрогнул и начал перебирать пальцами по перине. Проснулся. Устремил мутный взгляд на настоятеля и прошептал:
– Reverendissime...
Худой рукой притянул к себе настоятеля и с усилием промолвил:
– Эта... трубка... Reverendissime... зажигается... со всех трех отверстий... Открыть... одно...
Он откинулся навзничь. Потом, собравшись с силами, тяжело дыша, продолжал:
– Одно... за другим... и зажечь сразу в трех местах...
Патер Иордан захрипел, упал на подушку и навеки покинул монастырь. Умер!
Так была раскрыта тайна трубки патера Иордана.
Восхождение на Мозерншпице
(Туристская юмореска)
Прежде всего должен предупредить, что я не имел решительно никакого желания, бродя по Швейцарии, разбить себе голову, и если отважился выступить в поход на Мозерншпице, то это объясняется очень сильными побудительными причинами: меня заставили это сделать три бутылки вина и дочь бернского трактирщика, у которого я их выпил.
Но к делу. Что представляет собой Мозерншпице? Поскольку я на нее лазил, нетрудно догадаться, что это – горная вершина, и притом островерхая, о чем говорит самое название. Что она принадлежит к Альпам, объяснять нет надобности, так как трудно допустить, чтобы кому-нибудь пришло в голову, будто в Швейцарии находятся Гималаи.
Мозерншпице гордо возвышается в Бернском кантоне, часах в шести езды от Берна, и примечательна тем, что до моего появления никто на ней ни разу не разбился насмерть – по той простой причине, что никто на нее не взбирался.
Вокруг Берна столько гор, что эта опасная гора теряется в их толпе, и не будь на свете предприимчивого бернского трактирщика Графергерена, никто до сих пор не имел бы понятия о том, что эта гора предоставляет массу возможностей для наслаждений, неразрывно связанных с альпинизмом, как-то: разбивание голов, перелом ног, рук и позвоночника.
Предприимчивый г-н Графергерен из Берна хорошо понимал, какими эта гора отличается преимуществами: мрачные ущелья, стремительные кручи, осыпающиеся каменья и т. п.– и решил поставить у ее подножия хижину для привлечения англичан и вообще людей, которым безразлично, откуда падать – с Монблана или с Мозерншпице.
Он построил хижину под горой и еще одну повыше, в четырех часах ходьбы, или, вернее, ползанья на карачках. С помощью ослов снабдил обе хижины запасами напитков, вина, ликеров, продовольствия и стал ждать первую жертву, которая сделает ему рекламу.
Волею судеб первым попался ему в руки я, В конце июня я приехал в Берн и остановился в его гостинице, где и клюнул, выражаясь вульгарно, отчасти на его вино, отчасти на дочку Маргарету.
И вино и Маргарета подстрекнули меня совершить восхождение на Мозерншпице. Вину удивляться не приходится, но удивительно, до чего бессовестны женщины.
Теперь-то я думаю: ну ее ко всем чертям, эту самую Маргарету из Берна; но тогда, разгоряченный вином, я готов был полезть на Эверест в Индии, а не то что на Мозерншпице, в которой всего три с половиной тысячи метров высоты.
Дело было так. Вечером, в самый день моего приезда в гостиницу Графергерена, я, попивая винцо, вступил в разговор с Маргаретой.
Что говорил – сам не знаю. Хвастался ей своими альпинистскими подвигами.
– Восхождение на Монблан – детская игра, пустяк, мадемуазель,– болтал я.– И знаменитый Глокнер – чепуха. В чем тут трудность? Даже голова не кружится.
Тут подошел г-н Графергерен.
– Милорд,– обратился он ко мне, решив по моим смелым речам, что я англичанин,– милорд, я могу вам предложить кое-что подходящее. Рискованный маршрут.
– Я предпринимаю только такие, которые грозят в семидесяти случаях из ста неминуемой гибелью,– врал я Маргарете.– Вы не знаете, сударь, где находится Небозизек?
– Не знаю, милорд. Она опасная?..
– Оттуда из сотни человек нормальными выходят разве что пятеро,– спокойно ответил я.
Это и на равнодушного Графергерена произвело должное впечатление.
– Милорд,– сказал он,– ручаюсь вам, что смертельный исход вполне возможен и на Мозерншпице.
Там есть обрывы и пропасти в две тысячи метров глубины.
– Это пустяк, господин Графергерен. Принесите eщe бутылку и дорогой обдумайте мой вопрос: можете ли вы мне поручиться, что в случае несчастья я разобьюсь вдребезги?
Вернувшись с вином, хозяин ответил:
– Могу дать вам честное слово, что вы превратитесь в котлету. Падая, вы раз двести ударитесь об острые выступы скал,– стал он завлекать меня.– И кроме того, учтите хорошенько то благоприятное обстоятельство, что на Мозерншпице свирепствуют страшные бури и ливни, так что могу поручиться: вас смоет водой и сорвет ветром в пропасть.
– Ну, это хорошо для новичков, господин Графергерен, а для таких альпинистов, как я, не имеет никакого значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51