В это время суток здесь почти пусто; за столом сидят несколько медсестер, они вполголоса разговаривают. Абель снова предъявляет свой талон. Внимательно изучив его, одна из них ободряюще кивает, быстро подходит к большому термошкафу, открывает дверцу, вынимает оттуда двойной судок и ставит его перед Абелем. Потом отмечает в списке, что его ужин выдан, объясняя по-немецки, что Абелю надлежит ежедневно подходить к ее прилавку. Она указывает на его фамилию, выведенную на крышке судка; Абель отвечает, что все понял.
26
В молчании Мануэла и Абель едят картофельный суп с капустой, зачерпывая со дна судка кусочки вываренного мяса. Они заедают это безвкусное варево черным хлебом, намазанным маргарином.
Абель. Этот мотор сведет меня с ума.
Мануэла. А я его и не слышала.
Абель. Но сейчас-то ты слышишь?
Мануэла. Да, теперь, когда ты сказал, слышу.
Абель. Чертовски жарко. Где тут можно окно открыть?
Мануэла. По-моему, окно открывается на кухне, то, что справа.
Абель рывком выходит из-за стола и идет на кухню. Распахивает единственное не заклеенное на зиму окно. Закуривает последнюю сигарету и тупо смотрит на желтую стену, огораживающую двор. Мануэла остается за столом. С едой она уже покончила.
Абель. Голова раскалывается от боли.
Мануэла. Кажется, у меня где-то есть порошки.
Абель. Мы прямо как в ловушке.
Мануэла. О чем ты?
Абель (срываясь на крик). Не будь идиоткой! Разве ты не чувствуешь, что мы попались? Сердце у меня колотится так, что вот-вот выскочит из груди.
Мануэла. Не устраивай истерики, Абель.
Он резко оборачивается, чтобы ответить ей, но сдерживает себя. Мануэла смотрит на Абеля с такой горечью, что вся его злость тотчас улетучивается.
Стоит нам только поддаться панике, и мы пропали.
Абель. Да, ты права.
Мануэла. Нам надо найти способ вернуться в цирк, все равно как. Нужно подыскать замену для Макса или разучить новый номер, для нас двоих. Ведь в этом нет ничего невозможного. Я уже кое-что придумала. Ты стоишь вот тут, а я здесь. И мы встречаемся над трапецией. Мы могли бы работать без защитной сетки – это дает много преимуществ. Хочешь, я поговорю с Холлингером? Он ко мне хорошо относится. Ну хотя бы на то время, пока будем репетировать? Мы наверняка сможем вселиться в наш старый фургон, да и на конюшне всегда найдется что делать. Абель не отвечает. Он принялся расхаживать между кухней и комнатой, до прихожей и обратно. Мануэла закрывает глаза и поджимает губы.
Абель. Голова болит.
Мануэла. Ты уже это говорил.
Абель. Ты уверена, что здесь нет утечки газа?
Мануэла. Уверена.
Абель. А почему?
Мануэла. Потому что я проверяла.
Абель. Значит, и ты думала, что есть утечка газа?
Мануэла. Да. Потому что у меня тоже болит голова. Я больна, Абель. У меня жар. Ты мечешься как ненормальный. Если хочешь – уходи.
Абель. Итак, ты меня гонишь?
Мануэла. Я просто говорю, что ты можешь идти, куда тебе угодно. У тебя нет передо мной никаких обязательств, и у меня тоже. Я сделала все, что было в моих силах, чтоб мы не пропали. Больше я не могу. (Кричит.) Слышишь? Не могу! Плевать мне на твои страхи! Плевать мне на тебя!
Абель. Значит, ты хочешь, чтоб я убрался?
Мануэла. Нет.
Абель. Бедняжка Мануэла.
Мануэла. Тебе правда меня жаль? Или ты насмехаешься?
Она встает из-за стола и протягивает к нему свои исхудавшие руки. Он делает шаг ей навстречу, привлекает к себе, и они долго стоят обнявшись. Внезапно начинают целовать друг друга и падают на кровать.
Абель. Я не могу.
Мануэла. Давай просто полежим обнявшись.
Абель. Нет, не могу.
Мануэла. Лежи спокойно. Ведь хорошо же.
Крепко обнимаются. Мануэла протягивает руку и выдергивает из розетки вилку лампы на ночном столике. Из кухни на противоположную стену падает квадрат света. В полумраке каждый с трудом различает лицо другого.
Абель. Нет, не могу я так лежать.
Мануэла (умоляюще). Ну совсем немножко…
Не разжимает объятий. Постепенно тело Абеля расслабляется, он закрывает глаза, и его голова опускается на плечо Мануэлы. Вскоре опять слышится глухой, отдаленный рев мотора.
Абель резко высвобождается из объятий Мануэлы и садится на кровати. Закрывает лицо руками, немедленно отводит ладони, встряхивает головой и встает. Выходит в прихожую, надевает пальто, возвращается, нерешительно стоит в дверях. Видит, что Мануэла с низко опущенной головой сидит на кровати. Хочет что-то сказать ей, но не находит слов. Мануэла тоже точно онемела.
Абель опрометью выбегает из дома.
27
К ночи в среду, 7 ноября, правительство мобилизует для охраны Берлина войска чрезвычайного назначения. Невероятные, не поддающиеся проверке разноречивые слухи выплескиваются в тайфун, который сменяется настороженной, выжидающей тишиной. У административных зданий и на главных улицах города появляются патрули; других видимых признаков гражданской смуты нет. Из-за недостатка продуктов в Берлине закрылось еще какое-то количество лавок и продовольственных магазинов. В порту все замерло: там уже два дня бастуют докеры. На несколько часов в день отключается электричество. Поставки угля на газовые заводы и в жилые дома практически прекратились. В атмосфере подкрадывающегося паралича в городе лихорадочно пылает ночная жизнь, словно скрытый очаг тепла в глубинах обреченного организма.
28
Абель забрел в бар на Курфюрстендам. Он переполнен публикой, только что высыпавшей из театров и кинозалов. Абель кладет на стойку оставшийся доллар, и ему немедленно наливают рюмку коньяку, затем вторую и третью. В центре зала, на крохотном пятачке, тесно прижавшись друг к другу, танцуют посетители. Четверо негров исполняют джазовую мелодию; резкий свет падает на их рыхлые, лоснящиеся лица. Абель расплачивается; в руки ему суют толстую пачку кредиток.
Он бесцельно слоняется по боковым улочкам в окрестностях Курфюрстендам. Здесь темнее, машины проезжают редко. Мимо, грохоча, проносится грузовик с солдатами; какая-то девица хватает его за рукав и визгливым, жалобным голосом предлагает свои услуги. Абель стряхивает ее руку и поспешно движется вперед, почти бежит. Свернув за угол, он в растерянности останавливается. Сердце стучит, голова разламывается от боли, он в стельку пьян и чувствует себя отвратительно. С одной стороны улицы мостовая разобрана. На другой примостилась скромная лавчонка, где продают нитки, шелк, шерсть для вязания. На витрине крупными белыми буквами выведено: А. РОЗЕНБЕРГ: ТОВАРЫ ДЛЯ РУКОДЕЛИЯ. Обойдя груду булыжников, Абель переходит улицу и вглядывается в слабо освещенную витрину, в которой разложены яркие скатерти, подушечки, вышивки и мотки шерсти. Снова и снова перечитывает он слова: А. РОЗЕНБЕРГ: ТОВАРЫ ДЛЯ РУКОДЕЛИЯ. В темной глубине лавки открывается дверь, и на фоне освещенного прямоугольника становится различима фигура пожилого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22