Он вдребезги пьян.
Мануэла. Не стоит тебе возвращаться сегодня в твои меблирашки. Можешь переночевать у меня. Привстань, я сниму с тебя пальто. Сейчас приготовлю чай – настоящий чай, крепкий, горячий. Тебе полегчает.
Мануэла поднимает Абеля с кресла, стаскивает с него пальто; оно падает на пол. Обхватив ее за талию, он кладет голову ей на плечо. Едва удерживая Абеля, Мануэла ободряюще похлопывает его по спине. Все его тело сотрясают страшные, без единой слезы рыдания.
7
В ту же ночь – в ночь на понедельник, 5 ноября – на берегу реки в районе Трептова обнаружен и доставлен в Институт судебной медицины при главном полицейском управлении на Александерплац труп женщины. Ее половые органы обезображены рваными ранами, нанесенными посредством какого-то острого орудия (возможно, разбитой бутылки); на теле и другие следы насилия. У жертвы сломано два ребра; лицо, однако, не тронуто – округлое, детское, несколько изможденное, без следов косметики, с высоким лбом и длинными, зачесанными вверх волосами. Предварительная экспертиза показала, что женщину утопили на мелководье. На ней тяжелая меховая шуба, надетая прямо на голое тело. Каких-либо документов, удостоверяющих личность убитой, не обнаружено – только обручальное кольцо, на котором выгравировано: «Макс, июль 1923».
8
В четыре часа утра Абель просыпается от стука открывающейся в соседнюю комнату двери. Охваченный внезапным страхом, он вслушивается: приближаются, затем замирают чьи-то тяжелые шаги; откуда-то доносится глухой, непонятный шум; слышно, как неподалеку поднимают, потом со стуком ставят на пол что-то тяжелое.
Мануэла (сонно). Это пришел человек сменить баки в туалете. Он заходит каждый понедельник около четырех.
Абель. Господи! (Он сидит привалившись к стене, вслушиваясь в удаляющиеся звуки хлопающей двери, тяжелых шагов по винтовой лестнице, мужских голосов на тихой улице, цокающих лошадиных подков, громыхающих по камням мостовой колес.) Из-за мамы – у нее были слабые легкие – мы ездили на лето в Амальфи. Отец в то время был послом в Копенгагене. Помню, Макс и я часто играли с мальчиком по имени Ханс Вергерус. Они были из Дюссельдорфа – его отец был там какой-то шишкой, кажется, статским советником. Наши родители частенько общались, ну а мы, дети, играли вместе. Ханс был влюблен в мою сестру. Я думаю даже, они были тайно помолвлены. Мама не любила Ханса. Если вдуматься, никто его не любил. Но все считали его гениальным. Как-то раз мы поймали и привязали кошку. Ханс выпотрошил ее – еще живую – и показал мне, как бьется ее сердце: тук, тук, тук… Затем маленьким острым ножом он вырезал ей глаз и продемонстрировал, как зрачок реагирует на свет. Я рассказал Ребекке, что мы натворили. Она пошла прямо к Хансу и спросила, правда ли это. Он сказал, что это ложь, что кошка была дохлая и что я все навыдумывал. Странное дело, я и сам тогда почти поверил, что все это мои выдумки, – главным образом для того, чтобы ублажить Ханса. И мы продолжали дружить. Потом мама умерла, а папу перевели в другое место. А десять лет назад я столкнулся с Хансом в Гейдельберге, когда мы были там с цирком.
Мануэла. Да, я помню.
Абель. Ты не можешь помнить. Тебя там не было. Мануэла. Но я помню, как мы встретились с Хансом! Нас познакомил Макс. Ханс спешил на лекцию – он преподавал в университете. Я хорошо помню, как Макс рассмеялся и сказал: «Что-то вдруг он заспешил. Думаешь, не захотел с нами знаться?»
Абель. Нет-нет… Мне помнится, что он как раз был рад повидаться с нами, хотя и спешил. По-моему, он хотел даже пригласить нас к обеду, но нам пришлось отказаться из-за представления.
Мануэла (зевая). Ты путаешь, но это неважно.
Абель. Я встретил его вчера.
Мануэла. Ханса?
Абель. А ты его не видела? Он был в кабаре.
Мануэла. Нет.
Абель. Ты уверена?
Мануэла. Если б я его видела, я бы тебе сказала, разве нет?
Абель опять ложится, но сон как рукой сняло.
Слышно, как внизу проезжают автомобили: один, за ним другой, за ним еще один… Гудят водопроводные трубы. В квартире наверху кто-то проснулся и расхаживает по скрипучему паркету. Уличный фонарь, всю ночь качавшийся на ветру, озаряя комнату неверным, дрожащим светом, вдруг гаснет, и по краю разноцветной шторы протягивается светлая полоса. В прихожей гулко шлепается на пол просунутая в дверную щель газета.
Берлин пробуждается к новому дню – понедельнику, 5 ноября. Просыпаются бесчисленные жители этого обедневшего, обшарпанного города; впереди – новая безнадежность, новая тоска, новые попытки выжить.
Пронзительная фабричная сирена прорезает невозмутимость серо-стального рассвета. Первый утренний трамвай громыхает по бесконечной улице, затем со скрежетом колес и рельсов сворачивает с Гёльдерлинштрассе на широкий проспект.
Стоя у окна, Абель слегка отодвигает штору. Он смотрит вниз, на простирающуюся вдаль улицу, на стену противоположной каменной коробки, где то в одном, то в другом окне вспыхивает свет и за стеклами начинают деловито суетиться люди. На мостовой дребезжит тележка молочника, влекомая отощавшей клячей, полусонный хозяин которой дремлет на бидонах.
9
Часом позже звенит будильник. Задремавший в кресле Абель обронил на пол горящую сигарету; тлея, она прожгла дыру в ковре. За ширмой Мануэла готовит на спиртовке кофе.
Мануэла. Одно из преимуществ знакомства с влиятельными людьми – то, что на завтрак можно выпить настоящего кофе. Я уже разожгла плиту; она скоро разогреется. Кувшин я поставила на кафель; пока соберешься умыться, вода согреется.
Абель. Дровами тебя тоже снабжают по знакомству? Мануэла. Вообще говоря, я знаю одного поставщика. Но поскольку на маслобойне я ни с кем не знакома, придется тебе обойтись джемом, а уж он-то на девяносто процентов эрзац, в этом можешь не сомневаться.
Абель. Не забыть бы – я должен тебе доллар. Мануэла. Да брось ты.
Абель. Слушай, забери лучше деньги сейчас, пока я все их не пропил.
Мануэла. Ты много пьешь?
Абель. Когда есть на что.
Мануэла (с удивлением). Так. Значит, ты не собираешься возвращаться в цирк?
Абель. Без Макса? Какой смысл?
Мануэла. Нам, разумеется, надо подыскать нового партнера.
Абель. Ты не хуже меня знаешь, что это невозможно.
Мануэла. Совершенно в этом не уверена. (Пауза.) Ну, тогда нам надо придумать новый номер – для нас двоих. Скажем, с собаками. Эксцентрический номер на трапеции; представляешь – четыре дрессированные таксы и мы. Мы раскачиваемся вниз головой, а собаки пролетают между нами, хлопая ушами.
Абель. Очень остроумно.
Мануэла. Можно изобрести тысячу трюков; стоит только захотеть. А почему бы нам всерьез не заняться показом фокусов? Я знакома с прекрасным иллюзионистом, он сейчас отошел от дел – Маркус, ты его знаешь. Он живет в Лихтерфельде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Мануэла. Не стоит тебе возвращаться сегодня в твои меблирашки. Можешь переночевать у меня. Привстань, я сниму с тебя пальто. Сейчас приготовлю чай – настоящий чай, крепкий, горячий. Тебе полегчает.
Мануэла поднимает Абеля с кресла, стаскивает с него пальто; оно падает на пол. Обхватив ее за талию, он кладет голову ей на плечо. Едва удерживая Абеля, Мануэла ободряюще похлопывает его по спине. Все его тело сотрясают страшные, без единой слезы рыдания.
7
В ту же ночь – в ночь на понедельник, 5 ноября – на берегу реки в районе Трептова обнаружен и доставлен в Институт судебной медицины при главном полицейском управлении на Александерплац труп женщины. Ее половые органы обезображены рваными ранами, нанесенными посредством какого-то острого орудия (возможно, разбитой бутылки); на теле и другие следы насилия. У жертвы сломано два ребра; лицо, однако, не тронуто – округлое, детское, несколько изможденное, без следов косметики, с высоким лбом и длинными, зачесанными вверх волосами. Предварительная экспертиза показала, что женщину утопили на мелководье. На ней тяжелая меховая шуба, надетая прямо на голое тело. Каких-либо документов, удостоверяющих личность убитой, не обнаружено – только обручальное кольцо, на котором выгравировано: «Макс, июль 1923».
8
В четыре часа утра Абель просыпается от стука открывающейся в соседнюю комнату двери. Охваченный внезапным страхом, он вслушивается: приближаются, затем замирают чьи-то тяжелые шаги; откуда-то доносится глухой, непонятный шум; слышно, как неподалеку поднимают, потом со стуком ставят на пол что-то тяжелое.
Мануэла (сонно). Это пришел человек сменить баки в туалете. Он заходит каждый понедельник около четырех.
Абель. Господи! (Он сидит привалившись к стене, вслушиваясь в удаляющиеся звуки хлопающей двери, тяжелых шагов по винтовой лестнице, мужских голосов на тихой улице, цокающих лошадиных подков, громыхающих по камням мостовой колес.) Из-за мамы – у нее были слабые легкие – мы ездили на лето в Амальфи. Отец в то время был послом в Копенгагене. Помню, Макс и я часто играли с мальчиком по имени Ханс Вергерус. Они были из Дюссельдорфа – его отец был там какой-то шишкой, кажется, статским советником. Наши родители частенько общались, ну а мы, дети, играли вместе. Ханс был влюблен в мою сестру. Я думаю даже, они были тайно помолвлены. Мама не любила Ханса. Если вдуматься, никто его не любил. Но все считали его гениальным. Как-то раз мы поймали и привязали кошку. Ханс выпотрошил ее – еще живую – и показал мне, как бьется ее сердце: тук, тук, тук… Затем маленьким острым ножом он вырезал ей глаз и продемонстрировал, как зрачок реагирует на свет. Я рассказал Ребекке, что мы натворили. Она пошла прямо к Хансу и спросила, правда ли это. Он сказал, что это ложь, что кошка была дохлая и что я все навыдумывал. Странное дело, я и сам тогда почти поверил, что все это мои выдумки, – главным образом для того, чтобы ублажить Ханса. И мы продолжали дружить. Потом мама умерла, а папу перевели в другое место. А десять лет назад я столкнулся с Хансом в Гейдельберге, когда мы были там с цирком.
Мануэла. Да, я помню.
Абель. Ты не можешь помнить. Тебя там не было. Мануэла. Но я помню, как мы встретились с Хансом! Нас познакомил Макс. Ханс спешил на лекцию – он преподавал в университете. Я хорошо помню, как Макс рассмеялся и сказал: «Что-то вдруг он заспешил. Думаешь, не захотел с нами знаться?»
Абель. Нет-нет… Мне помнится, что он как раз был рад повидаться с нами, хотя и спешил. По-моему, он хотел даже пригласить нас к обеду, но нам пришлось отказаться из-за представления.
Мануэла (зевая). Ты путаешь, но это неважно.
Абель. Я встретил его вчера.
Мануэла. Ханса?
Абель. А ты его не видела? Он был в кабаре.
Мануэла. Нет.
Абель. Ты уверена?
Мануэла. Если б я его видела, я бы тебе сказала, разве нет?
Абель опять ложится, но сон как рукой сняло.
Слышно, как внизу проезжают автомобили: один, за ним другой, за ним еще один… Гудят водопроводные трубы. В квартире наверху кто-то проснулся и расхаживает по скрипучему паркету. Уличный фонарь, всю ночь качавшийся на ветру, озаряя комнату неверным, дрожащим светом, вдруг гаснет, и по краю разноцветной шторы протягивается светлая полоса. В прихожей гулко шлепается на пол просунутая в дверную щель газета.
Берлин пробуждается к новому дню – понедельнику, 5 ноября. Просыпаются бесчисленные жители этого обедневшего, обшарпанного города; впереди – новая безнадежность, новая тоска, новые попытки выжить.
Пронзительная фабричная сирена прорезает невозмутимость серо-стального рассвета. Первый утренний трамвай громыхает по бесконечной улице, затем со скрежетом колес и рельсов сворачивает с Гёльдерлинштрассе на широкий проспект.
Стоя у окна, Абель слегка отодвигает штору. Он смотрит вниз, на простирающуюся вдаль улицу, на стену противоположной каменной коробки, где то в одном, то в другом окне вспыхивает свет и за стеклами начинают деловито суетиться люди. На мостовой дребезжит тележка молочника, влекомая отощавшей клячей, полусонный хозяин которой дремлет на бидонах.
9
Часом позже звенит будильник. Задремавший в кресле Абель обронил на пол горящую сигарету; тлея, она прожгла дыру в ковре. За ширмой Мануэла готовит на спиртовке кофе.
Мануэла. Одно из преимуществ знакомства с влиятельными людьми – то, что на завтрак можно выпить настоящего кофе. Я уже разожгла плиту; она скоро разогреется. Кувшин я поставила на кафель; пока соберешься умыться, вода согреется.
Абель. Дровами тебя тоже снабжают по знакомству? Мануэла. Вообще говоря, я знаю одного поставщика. Но поскольку на маслобойне я ни с кем не знакома, придется тебе обойтись джемом, а уж он-то на девяносто процентов эрзац, в этом можешь не сомневаться.
Абель. Не забыть бы – я должен тебе доллар. Мануэла. Да брось ты.
Абель. Слушай, забери лучше деньги сейчас, пока я все их не пропил.
Мануэла. Ты много пьешь?
Абель. Когда есть на что.
Мануэла (с удивлением). Так. Значит, ты не собираешься возвращаться в цирк?
Абель. Без Макса? Какой смысл?
Мануэла. Нам, разумеется, надо подыскать нового партнера.
Абель. Ты не хуже меня знаешь, что это невозможно.
Мануэла. Совершенно в этом не уверена. (Пауза.) Ну, тогда нам надо придумать новый номер – для нас двоих. Скажем, с собаками. Эксцентрический номер на трапеции; представляешь – четыре дрессированные таксы и мы. Мы раскачиваемся вниз головой, а собаки пролетают между нами, хлопая ушами.
Абель. Очень остроумно.
Мануэла. Можно изобрести тысячу трюков; стоит только захотеть. А почему бы нам всерьез не заняться показом фокусов? Я знакома с прекрасным иллюзионистом, он сейчас отошел от дел – Маркус, ты его знаешь. Он живет в Лихтерфельде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22