– Ауда здесь.
– Ауда Абу-тайи? – воскликнул я, и в этот момент полог палатки поднялся, раздался глубокий голос, певуче произносивший приветствия нашему владыке, повелителю правоверных, и вошел высокий, сильный человек с жестоким лицом – страстным и трагическим. Это был Ауда, а за ним следовал его сын Мухаммед, одиннадцати лет от роду, на вид еще ребенок.
Фейсал вскочил с ковра. Ауда схватил его руку и поцеловал ее. Глядя друг на друга, они отошли на шаг или на два в сторону – совершенно непохожие друг на друга, типичные для всего, что было лучшего в Аравии: Фейсал – пророк и Ауда – воин, являвшиеся совершенством в своей области и сразу понявшие и понравившиеся друг другу.
Они сели. Фейсал представил нас одного за другим, и Ауда краткими словами, казалось, характеризовал каждого.
Мы уже многое слышали об Ауде и твердо рассчитывали занять с его помощью Акабу. И через минуту, увидав силу и прямолинейность этого человека, я знал, что мы достигнем нашей цели.
У нас собралась веселая компания: Несиб, Фаиз, Мухаммед эль-Дейлан, хитрый родич Ауды, его племянник Заал и шериф Насир, отдыхавший в Ваджхе в течение нескольких дней между двумя походами. Я рассказывал Фейсалу необыкновенные истории о лагере Абдуллы. Внезапно Ауда вскочил на ноги с громким восклицанием: «Да сохранит меня Бог!» – и бросился прочь из палатки. Мы уставились друг на друга. Снаружи раздался громкий стук. Я выбежал, чтобы узнать, что он означает, и нашел Ауду прислонившимся к скале и камнем разбивающим в куски свои искусственные зубы.
– Я забыл, – объяснил он, – что мне их дал Джемаль-паша38. Я ел хлеб своего господина турецкими зубами.
К несчастью, своих зубов у него было мало, и есть с этих пор мясо, которое он очень любил, стало для него мучением. Он почти голодал, пока мы не взяли Акабу и сэр Реджинальд Вингейт не прислал ему дантиста из Египта, чтобы тот сделал тому зубы из материала его союзников.
Ауда был одет очень просто и носил красное мосульское головное покрывало. Ему можно было дать свыше пятидесяти лет, и его черные волосы серебрились, но он все еще был силен и статен, гибок и сухощав и деятелен, как молодой человек. Очертания его лица были великолепны. На этом лице лежала печать искреннего горя, омрачившего всю его жизнь и вызванного смертью в бою его любимого сына Аннада, разбившей его мечту передать будущим поколениям величие имени абу-тайи. У него были большие, выразительные, бархатные глаза.
Благодаря своему великодушию он никогда не мог разбогатеть, несмотря на добычу от сотен набегов. Он был женат двадцать восемь раз, был ранен тринадцать раз. Он собственноручно убил в бою семьдесят пять арабов, но ни одного вне поля сражения. О числе убитых им турок он не мог дать отчета: они не входили в его счет. Люди его племени стали при нем первыми бойцами пустыни, полными отчаянной отваги и чувства превосходства над другими, но благодаря его воинственности число этих бойцов уменьшилось: в течение тридцати лет из тысячи двухсот человек осталось около пятисот.
Ауда предпринимал набеги при каждом удобном случае и совершенно не считался с расстоянием.
После своих разбойничьих подвигов он был настолько хладнокровен, насколько перед тем был горяч, и в самых безумных своих поступках он мог холодно взвешивать все возможности. В своей деятельности он проявлял чрезвычайное терпение и неизменно выслушивал советы, критику и оскорбления с очаровательной улыбкой. Когда он приходил в ярость, его лицо конвульсивно подергивалось, и бешенство его стихало только тогда, когда он убивал кого-либо: в такие минуты это был бешеный зверь, и люди старались избегать его. Ничто в мире не могло заставить его изменить своим убеждениям, подчиниться приказу или сделать что-нибудь, чего он не одобрял.
Его память хранила поэтические повествования о старых набегах и эпические рассказы о сражениях, и он расточал их перед любым слушателем. Если ему недоставало слушателей, он пел эти предания самому себе оглушительным голосом, низким и звучным. Он не мог обуздать свой язык и постоянно вредил им своим же собственным интересам, а также задевал своих друзей. Он говорил о себе в третьем лице и настолько был уверен в своей славе, что любил рассказывать истории, направленные против себя самого. И все же при всем том он был скромен, прост, как дитя, прямолинеен, честен, добросердечен и горячо любим теми, кого чаще всего приводил в замешательство, – своими друзьями.
Долгая передышка после падения Ваджха имела для меня важное значение, так как я мог в одиночестве обдумать и рассмотреть нашу деятельность как бы со стороны. Наши усилия все еще были направлены против железной дороги. Ньюкомб и Гарланд с шерифом Шарафом и Мавлюдом находились вблизи Муаддама. С ними было много людей племени билли, пехоты, посаженной на мулов, орудий и пулеметов. Они надеялись захватить там крепость и железнодорожный вокзал. Затем Ньюкомб намеревался двинуть вперед всех людей Фейсала к самому Медайн-Салиху39 и, захватив и удерживая часть железнодорожной линии, отрезать Медину и вынудить ее к быстрой сдаче. Вильсон собирался приехать, чтобы помочь им в этой операции, а полковник Дэвенпорт должен был доставить столько солдат египетской армии, сколько он мог перевезти, чтобы подкрепить атаку арабов.
До того как мы взяли Ваджх, я считал всю эту программу необходимой для дальнейшего развития арабского восстания. Часть ее я составил и разработал сам. Но сейчас мне казалось, что не только в деталях, но и по существу план был неправилен. Таким образом, моей задачей стало разъяснив перемены в планах.
Арабская война являлась географической войной, а турецкая армия была скверно организована. Наша задача заключалась в том, чтобы найти слабейшее место неприятеля и упирать лишь в него, пока время не поколеблет врагов на всем их протяжении. Самые крупные наши силы, бедуины, не привыкли к правильным операциям, но их преимуществами были подвижность, гибкость, самоуверенность, знание местности и разумная отвага. Благодаря им раздробленность становилась нашей силой. Следовательно, мы должны до максимума расширить фронт и вынудить турок к длительнейшей пассивной обороне, так как она была самым дорогим видом войны, что являлось для нас в высшей степени важным.
Наш долг заключался в том, чтобы достигнуть цели с величайшей экономией жизни людей, так как жизнь для нас была более драгоценна, чем деньги или время. К счастью, мы были богаче турок транспортными средствами, пулеметами, автомобилями, взрывчатыми веществами. Мы могли бы составить очень подвижный, хорошо снаряженный ударный отряд самой незначительной численности и последовательно использовать его против различных участков турецкого фронта, чтобы заставить турок усилить посты выше оборонительного минимума в двадцать человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92