— Двое отвезут эту даму в Управление. Я остаюсь. Подожду, пока «скорая» приедет.
2
Матер сказал:
— Если хотите сделать заявление, я должен вас предупредить: все, что вы здесь скажете, может быть использовано как свидетельство против вас.
— Мне не о чем заявлять, — ответила Энн. — Я хочу поговорить с тобой, Джимми.
Матер сказал:
— Если бы старший инспектор был здесь, я попросил бы его забрать у меня это дело. Я хочу, чтобы вы поняли: я не позволю личным мотивам… Что если я не предъявляю вам обвинение, это еще не значит…
— Мог бы предложить девушке чашечку кофе, — сказала Энн. — Как раз время завтракать. Почти.
Матер яростно ударил ладонью по столу.
— Куда он намеревался пойти?
— Дай мне время, — сказала Энн. — Мне есть что рассказать. И много. Только ты все равно не поверишь.
— Вы видели человека, в которого Ворон стрелял, — сказал Матер. — У него жена и двое детей. Из больницы звонили — внутреннее кровотечение.
— Который час? — спросила Энн.
— Восемь. Ваше молчание ничего не изменит. Теперь ему от нас не уйти. Через час прозвучат сигналы воздушной тревоги. На улицах не будет ни души, только люди в противогазах. Его немедленно обнаружат. Как он одет?
— Если бы ты дал мне поесть… Я ничего не ела целые сутки. Тогда я была бы способна соображать.
Матер сказал:
— У вас только одна возможность избежать обвинения в соучастии: если вы сделаете формальное заявление.
— Это что — допрос третьей степени? — спросила Энн.
— Почему ты взялась его выгораживать? Что заставляет тебя держать данное ему слово? Ведь ты не…
— Ну давай, — сказала Энн, — переходи на личности. Никто тебя за это не осудит. Я тоже. Только я не хочу, чтобы ты думал, что я сдержала бы данное ему слово. Ведь это он убил старика.
— Какого еще старика?
— Министра обороны.
— Вам надо бы придумать что-нибудь поправдоподобней.
— Но это правда. Он не крал те банкноты. Его просто надули. Заплатили крадеными деньгами за работу. За убийство.
— Он просто наплел вам сорок бочек арестантов, — сказал Матер. — Тем более что я знаю, откуда украдены эти деньги.
— Так и я знаю. Могу догадаться. Из этого города.
— Да он все вам наврал. Это деньги Ассоциации рельсопрокатчиков, их контора на Виктория-стрит, в Лондоне.
Энн покачала головой:
— Началось вовсе не там. Это деньги «Мидлендской Стали».
— Значит, вот куда он отправился. В «Мидлендскую Сталь». Это — в Дубильнях?
— Да, — ответила она. Короткое слово смутило и обескуражило Энн, оно прозвучало, словно приговор, окончательный и бесповоротный. Она теперь не испытывала к Ворону ничего, кроме ненависти: воспоминание об истекающем кровью полицейском на усыпанной углем земле разрывало ей сердце, требовало наказать убийцу; но она не могла забыть морозную ночь в сарае, кучу мешков и его абсолютное, лишенное какой бы то ни было надежды доверие к ней. Она сидела, опустив голову, пока Матер отдавал приказания в телефонную трубку.
— Мы будем ждать его в Дубильнях, — сказал он. — Кого он там ищет?
— Он сам не знает.
— Что-то в этом есть, — сказал Матер. — Какая-то связь между ним и фирмой. Может быть, его обманул кто-то из клерков.
— Человек, который заплатил ему эту кучу денег, был вовсе не клерк. Он и меня пытался убить только потому, что я узнала…
Тут Матер прервал ее:
— Ваши сказочки подождут. — Он позвонил и сказал появившемуся в дверях полицейскому: — Задержите эту девушку для дальнейшего расследования. Можете дать ей кофе и бутерброд.
— Куда ты идешь?
— За вашим дружком, — ответил Матер.
— Он будет стрелять. У него реакция быстрее твоей. Неужели другие не могут… — Она почти умоляла. — Послушай, я сделаю заявление по всей форме. Он еще убил Змея…
— Занесите все это в протокол, — сказал Матер, надевая пальто. — Туман расходится.
Энн сказала:
— Неужели ты не понимаешь, если все это правда… Нужно только дать ему время найти этого человека… тогда не будет войны.
— Все это сказки.
— Нет, все это — правда… Но, разумеется, тебя ведь там не было, ты его не слышал. Для тебя все это звучит по-иному. А я… Я думала, что спасаю… всех. Помогаю…
— Все, что вам удалось сделать, — жестко сказал Матер, — это помочь убить человека.
— Все звучит совсем иначе здесь, в Управлении. Как-то фантастично. Но он верил в то, что говорил. — И, теряя надежду, она добавила: — Может, он сумасшедший?
Матер открыл дверь. Энн вдруг крикнула:
— Джимми, нет! Он не сумасшедший! Они же пытались убить меня!
Он ответил:
— Я прочту ваше заявление, когда вернусь.
И закрыл за собой дверь.
Глава VII

1
В больнице они бесчинствовали как могли. Устроили дебош, какого не было со дня сбора пожертвований на нужды больницы. Они тогда похитили самого мэра — старика Пайкера, отволокли его на берег Уивила и пригрозили, что бросят в воду, если он не уплатит выкуп. Все это организовывал старина Фергюссон, молодчина Бадди Фергюссон, замечательный парень. Во дворе больницы поставили три машины «скорой помощи», на одной из них закрепили флаг с черепом и скрещенными костями — для мертвяков. Кто-то завопил, что Майк выкачивает из машины бензин носовым катетером, и Майка забросали мукой, смешанной с сажей; они приготовили эту смесь заранее, полные ведра ее стояли у стен. Это была, так сказать, неофициальная часть программы: все жертвы газовой атаки будут вымазаны этой смесью, кроме мертвяков — тех, кого подберет машина с черепом и костями. Этих собирались поместить в больничный подвал, где холодильная установка помогала сохранять тела умерших в свежести до самого вскрытия.
Один из старших хирургов быстро и с опаской пересек двор, стараясь держаться подальше от студентов. Он торопился в операционную — кесарево сечение! — но вовсе не был уверен, что его не забросают сажей, не окунут в воду. Всего лишь пять лет назад был страшный скандал, даже судебное расследование, потому что в день студенческого дебоша погибла женщина. Студенты похитили хирурга, который ее наблюдал, и таскали его по городу в костюме Гая Фокса. К счастью, женщина не была платной пациенткой, и, хотя ее муж устроил истерику во время дознания, коронер1 решил, что следует простить студентам их выходку, сделать скидку на юность и неопытность. Коронер сам когда-то был студентом, он с удовольствием вспоминал тот день, когда вместе с однокашниками забросал сажей проректора своего университета.
Старший хирург и сам в тот день участвовал в экзекуции. Проректора не любили; он был специалистом по древним языкам и литературе, что казалось вовсе ненужным в провинциальном университете. Он перевел «Фарсалию» Лукана2 каким-то сложным размером собственного изобретения. Старший хирург помнил, но весьма смутно, там было что-то такое с ударениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61