— Я хочу, чтобы это было сделано сейчас, немедленно.
— Десять фунтов, — быстро сказал доктор Йогель.
— Идет.
— Чеков я не беру.
— У меня деньги с собой.
Доктор Йогель сел за стол.
— Теперь, пожалуйста, назовите ваше имя…
— Вам незачем знать мое имя.
Доктор Йогель сказал очень мягко:
— Любое имя.
— Ну, скажем, Чамли.
— Ч-а-л-м-о-н-д…
— Нет, напишите просто Чамли.
Доктор Йогель заполнил листок и передал его сестре. Та вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Доктор Йогель достал из шкафчика поднос с инструментами. Ворон сказал:
— Свет слабый.
— Я привык, — возразил доктор Йогель. — У меня хорошее зрение. — Но когда он поднял к свету скальпель, рука его слегка дрожала. Он сказал мягко:
— Вам придется лечь на кушетку, старина.
Ворон лег.
— Я знал одну девушку, — сказал он, — которая к вам сюда приходила. Ее фамилия Пэйдж. Она говорила, вы все ей сделали очень здорово.
Доктор Йогель посетовал:
— Не надо бы ей об этом болтать.
— Ну что вы, — успокоил его Ворон, — я в жизни не подведу того, кто ко мне нормально относится.
Доктор Йогель взял из шкафа чемоданчик, с виду похожий на патефонный, и поставил его рядом с кушеткой. Извлек оттуда длинную трубку и маску. Мягко улыбнулся и сказал:
— Обезболивающих уколов мы не делаем, старина.
— Стоп, — остановил его Ворон, — не подумайте меня усыплять.
— Без этого вам будет очень больно, старина, — сказал доктор Йогель, подходя с маской, — чертовски больно.
Ворон сел и оттолкнул маску.
— Не хочу, — сказал он. — Только не это. Меня еще никогда не травили газом. Никогда не усыпляли. Предпочитаю видеть, что происходит.
Доктор Йогель тихонько рассмеялся, шутливо потянул Ворона за губу:
— Пора привыкать, старина. Через пару дней нас всех начнут травить газом.
— Как это?
— Похоже, война намечается, верно? — торопливо заговорил доктор Йогель, разматывая трубку, поворачивая какие-то ручки, волнуясь, но не переставая действовать. — Не могут же сербы вот так убить министра обороны и отделаться легким испугом. Италия готова вступить в войну. Франция собирается с духом. Недели не пройдет, мы тоже ввяжемся.
Ворон сказал:
— И все из-за какого-то старикашки… — потом добавил: — Я еще не читал газет.
— Жаль, меня заранее не предупредили, — доктор пытался поддержать беседу, тем временем закрепляя баллончик с газом, — я бы себе состояние составил на акциях оружейных фирм. Они ведь взлетели до небес. Ну, старина, откиньтесь поудобнее, это и минуты не займет, — доктор снова придвинул маску. — Только надо дышать поглубже.
Ворон сказал:
— Повторяю, усыплять я не позволю. Зарубите это себе на носу. Можете резать как угодно, но усыплять не дам.
— Ну и глупо, старина, очень глупо, — сказал доктор Йогель. — Вам будет нестерпимо больно.
Он вернулся к шкафчику и снова взял скальпель. Рука дрожала теперь еще заметнее. Доктор явно был чем-то напуган. И тут из-за двери Ворону послышался слабый отзвон, какой бывает, когда снимают телефонную трубку. Ворон вскочил. В кабинете было очень холодно, но доктор Йогель весь взмок от пота. Не в силах произнести ни слова, он застыл у шкафчика со скальпелем в руке. Ворон сказал:
— Тихо. Ни слова, — и рывком открыл дверь. Там, в маленькой, плохо освещенной передней стояла с телефонной трубкой у уха старуха сестра. Ворон встал боком, так, чтобы одновременно видеть обоих.
— А ну положите трубку, — сказал он. Женщина опустила трубку на рычаг, неотрывно глядя на него маленькими тупыми и злобными глазками.
Он процедил сквозь зубы:
— Ах вы, шкуры двуличные… Пришить бы вас обоих.
— Старина, старина, — залопотал доктор Йогель, — вы все совершенно не так поняли.
Но сестра не произнесла ни слова. Это она была стержнем их партнерства, она — закаленная долгими годами нелегальной медицинской деятельности, подпольных абортов и многочисленных летальных исходов.
Ворон сказал:
— А ну прочь от телефона.
Он вынул скальпель из руки доктора Йогеля и кромсал и пилил, пытаясь перерезать телефонный провод. В душе его возникло странное, никогда прежде не испытанное чувство, и слова комом застряли у него в горле. Несправедливость была совершена людьми, которые, как и он сам, существовали вне рамок закона. Второй раз за день его предавали те, кто, как и он, не ставили закон ни во что. Он всегда был одинок, но такого одиночества, как в этот момент, он не испытывал никогда. Телефонный провод, наконец, уступил его усилиям. Ворон не произнес больше ни слова: боялся, что не совладает с собой и начнет стрелять, но сейчас стрелять было нельзя. Сбежал по лестнице, не в силах избавиться от нахлынувшей черной тоски, и, прикрыв лицо платком, остановился на углу. Из радиоприемника в окне магазина донеслось: «Мы получили следующее сообщение…» Тот же голос звучал ему вслед, пока он шел по улице, доносясь из окон жалких бедняцких квартир, — хорошо поставленный бесчувственный голос, четко вещавший из каждого дома: «Скотленд-Ярд сообщает. Разыскивается преступник. Джеймс Ворон. Возраст: около двадцати восьми лет. Особая примета — заячья губа. Несколько выше среднего роста. Носит темное пальто и черную фетровую шляпу. Любая информация, способствующая поимке…» Ворон шел прочь от этого голоса в шум и суету Оксфорд-стрит, в сторону южных кварталов Лондона.
Слишком многое было ему непонятно: эта война, о которой толковали все и каждый; зачем им понадобилось подводить его под монастырь. Нужно было разыскать Чамли; сам Чамли мало что значил, он только исполнял приказ, но если бы удалось этого Чалмондели найти, уж он бы вытряс из него… Ворон был растерян. Одинокий и загнанный, он нес в душе горькое чувство совершенной по отношению к нему жестокой несправедливости и в то же время — странную гордость. Шагая по Чаринг Кросс Роуд мимо магазинов и ларьков, он буквально раздувался от гордости: в конце концов это ведь из-за него должна начаться война, видно, и он что-то значит!
Ни малейшего представления о том, где живет Чамли, у него не было, только адрес до востребования. Можно бы подождать у магазинчика, где Чамли получал письма: была слабая, очень слабая надежда, что Чамли там появится. Однако то, что Ворону удалось сбежать, укрепляло эту надежду: новость уже передавали по радио, она появится в вечерних газетах. Чамли, несомненно, пожелает на некоторое время исчезнуть. И может случиться, что, прежде чем уехать, он зайдет за письмами. Правда, только в том случае, если он получает в магазинчике письма не от одного Ворона. Ворон и не рассчитывал бы, что у него есть хоть один шанс из тысячи, если бы Чамли был не такой дурак. Не требовалось с ним вместе не только пуд соли — пуд мороженого съесть, чтоб это заметить.
Магазинчик занимал крохотное помещение в переулке, напротив театра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Десять фунтов, — быстро сказал доктор Йогель.
— Идет.
— Чеков я не беру.
— У меня деньги с собой.
Доктор Йогель сел за стол.
— Теперь, пожалуйста, назовите ваше имя…
— Вам незачем знать мое имя.
Доктор Йогель сказал очень мягко:
— Любое имя.
— Ну, скажем, Чамли.
— Ч-а-л-м-о-н-д…
— Нет, напишите просто Чамли.
Доктор Йогель заполнил листок и передал его сестре. Та вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Доктор Йогель достал из шкафчика поднос с инструментами. Ворон сказал:
— Свет слабый.
— Я привык, — возразил доктор Йогель. — У меня хорошее зрение. — Но когда он поднял к свету скальпель, рука его слегка дрожала. Он сказал мягко:
— Вам придется лечь на кушетку, старина.
Ворон лег.
— Я знал одну девушку, — сказал он, — которая к вам сюда приходила. Ее фамилия Пэйдж. Она говорила, вы все ей сделали очень здорово.
Доктор Йогель посетовал:
— Не надо бы ей об этом болтать.
— Ну что вы, — успокоил его Ворон, — я в жизни не подведу того, кто ко мне нормально относится.
Доктор Йогель взял из шкафа чемоданчик, с виду похожий на патефонный, и поставил его рядом с кушеткой. Извлек оттуда длинную трубку и маску. Мягко улыбнулся и сказал:
— Обезболивающих уколов мы не делаем, старина.
— Стоп, — остановил его Ворон, — не подумайте меня усыплять.
— Без этого вам будет очень больно, старина, — сказал доктор Йогель, подходя с маской, — чертовски больно.
Ворон сел и оттолкнул маску.
— Не хочу, — сказал он. — Только не это. Меня еще никогда не травили газом. Никогда не усыпляли. Предпочитаю видеть, что происходит.
Доктор Йогель тихонько рассмеялся, шутливо потянул Ворона за губу:
— Пора привыкать, старина. Через пару дней нас всех начнут травить газом.
— Как это?
— Похоже, война намечается, верно? — торопливо заговорил доктор Йогель, разматывая трубку, поворачивая какие-то ручки, волнуясь, но не переставая действовать. — Не могут же сербы вот так убить министра обороны и отделаться легким испугом. Италия готова вступить в войну. Франция собирается с духом. Недели не пройдет, мы тоже ввяжемся.
Ворон сказал:
— И все из-за какого-то старикашки… — потом добавил: — Я еще не читал газет.
— Жаль, меня заранее не предупредили, — доктор пытался поддержать беседу, тем временем закрепляя баллончик с газом, — я бы себе состояние составил на акциях оружейных фирм. Они ведь взлетели до небес. Ну, старина, откиньтесь поудобнее, это и минуты не займет, — доктор снова придвинул маску. — Только надо дышать поглубже.
Ворон сказал:
— Повторяю, усыплять я не позволю. Зарубите это себе на носу. Можете резать как угодно, но усыплять не дам.
— Ну и глупо, старина, очень глупо, — сказал доктор Йогель. — Вам будет нестерпимо больно.
Он вернулся к шкафчику и снова взял скальпель. Рука дрожала теперь еще заметнее. Доктор явно был чем-то напуган. И тут из-за двери Ворону послышался слабый отзвон, какой бывает, когда снимают телефонную трубку. Ворон вскочил. В кабинете было очень холодно, но доктор Йогель весь взмок от пота. Не в силах произнести ни слова, он застыл у шкафчика со скальпелем в руке. Ворон сказал:
— Тихо. Ни слова, — и рывком открыл дверь. Там, в маленькой, плохо освещенной передней стояла с телефонной трубкой у уха старуха сестра. Ворон встал боком, так, чтобы одновременно видеть обоих.
— А ну положите трубку, — сказал он. Женщина опустила трубку на рычаг, неотрывно глядя на него маленькими тупыми и злобными глазками.
Он процедил сквозь зубы:
— Ах вы, шкуры двуличные… Пришить бы вас обоих.
— Старина, старина, — залопотал доктор Йогель, — вы все совершенно не так поняли.
Но сестра не произнесла ни слова. Это она была стержнем их партнерства, она — закаленная долгими годами нелегальной медицинской деятельности, подпольных абортов и многочисленных летальных исходов.
Ворон сказал:
— А ну прочь от телефона.
Он вынул скальпель из руки доктора Йогеля и кромсал и пилил, пытаясь перерезать телефонный провод. В душе его возникло странное, никогда прежде не испытанное чувство, и слова комом застряли у него в горле. Несправедливость была совершена людьми, которые, как и он сам, существовали вне рамок закона. Второй раз за день его предавали те, кто, как и он, не ставили закон ни во что. Он всегда был одинок, но такого одиночества, как в этот момент, он не испытывал никогда. Телефонный провод, наконец, уступил его усилиям. Ворон не произнес больше ни слова: боялся, что не совладает с собой и начнет стрелять, но сейчас стрелять было нельзя. Сбежал по лестнице, не в силах избавиться от нахлынувшей черной тоски, и, прикрыв лицо платком, остановился на углу. Из радиоприемника в окне магазина донеслось: «Мы получили следующее сообщение…» Тот же голос звучал ему вслед, пока он шел по улице, доносясь из окон жалких бедняцких квартир, — хорошо поставленный бесчувственный голос, четко вещавший из каждого дома: «Скотленд-Ярд сообщает. Разыскивается преступник. Джеймс Ворон. Возраст: около двадцати восьми лет. Особая примета — заячья губа. Несколько выше среднего роста. Носит темное пальто и черную фетровую шляпу. Любая информация, способствующая поимке…» Ворон шел прочь от этого голоса в шум и суету Оксфорд-стрит, в сторону южных кварталов Лондона.
Слишком многое было ему непонятно: эта война, о которой толковали все и каждый; зачем им понадобилось подводить его под монастырь. Нужно было разыскать Чамли; сам Чамли мало что значил, он только исполнял приказ, но если бы удалось этого Чалмондели найти, уж он бы вытряс из него… Ворон был растерян. Одинокий и загнанный, он нес в душе горькое чувство совершенной по отношению к нему жестокой несправедливости и в то же время — странную гордость. Шагая по Чаринг Кросс Роуд мимо магазинов и ларьков, он буквально раздувался от гордости: в конце концов это ведь из-за него должна начаться война, видно, и он что-то значит!
Ни малейшего представления о том, где живет Чамли, у него не было, только адрес до востребования. Можно бы подождать у магазинчика, где Чамли получал письма: была слабая, очень слабая надежда, что Чамли там появится. Однако то, что Ворону удалось сбежать, укрепляло эту надежду: новость уже передавали по радио, она появится в вечерних газетах. Чамли, несомненно, пожелает на некоторое время исчезнуть. И может случиться, что, прежде чем уехать, он зайдет за письмами. Правда, только в том случае, если он получает в магазинчике письма не от одного Ворона. Ворон и не рассчитывал бы, что у него есть хоть один шанс из тысячи, если бы Чамли был не такой дурак. Не требовалось с ним вместе не только пуд соли — пуд мороженого съесть, чтоб это заметить.
Магазинчик занимал крохотное помещение в переулке, напротив театра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61