Уже слишком поздно говорить об этом, Аннабель. Мы должны понять друг друга и принять прошлое. – Хлоя закурила, несмотря на запрет Сьюзан, и продолжила, уже спокойнее: – Я не собираюсь оправдывать свой поступок, когда я, как ты говоришь, «бросила» тебя, отдав на воспитание брату и Сьюзан. Естественно, я не могу и не буду больше ни за что извиняться. Я сделала то, что сделала. И до сих пор считаю, что это был лучший выход и для тебя тоже, хотя ты можешь думать и по-другому. У тебя была очень счастливая жизнь. Ричард и Сьюзан обожают тебя, как собственного ребенка, считают тебя своей дочерью, неужели ты этого не понимаешь?
Аннабель взглянула на Хлою, ее зеленые глаза казались непроницаемыми, но Хлоя заметила в них проблеск понимания.
– Сегодня я преодолела шесть тысяч миль, Аннабель, чтобы сказать тебе правду. Да, это больно. Да, это ужасно. Да, несправедливо. Я знаю, эти последние дни были трудными для тебя, для меня же они тоже не были праздником. Но подумай об одном, – она положила руки на плечи дочери, ощутив под тонким желтым свитером дрожь в ее теле, – я ведь могла бы убить тебя, сделав аборт.
Аннабель вздрогнула и отпрянула от матери.
Спасибо за это, – безучастно сказала она. – Думаю, мне следует быть благодарной, но, зная тебя сейчас, могу сказать, что ты была, вероятно, достаточно хитра, раз не сделала этого.
– Черт возьми, Аннабель, не будь же такой, – взорвалась Хлоя. – Я люблю тебя. Я всегда любила тебя и ни разу не уснула без мысли о тебе, но мне необходимо было добиться успеха в карьере. Я хотела быть певицей. Это была моя жизнь. Если бы я признала тебя, мне пришлось бы жить в вечном скандале из-за рождения незаконного ребенка. Это означало бы крах моей карьеры. Да, у меня была бы ты, но мне пришлось бы отказаться от своей мечты, от своей жизни.
– Я понимаю, мечты, – тихо промолвила Аннабель, уже без тени сарказма, – без них жизнь немыслима.
– Я хочу, чтобы ты помнила: я выбрала тебя. – Хлоя говорила уже спокойнее. – Сьюзан и Ричард были прекрасными родителями для своих детей, и они приняли тебя как родную. Я знала, что ты будешь жить в любящей, преданной семье, у тебя будут брат и сестра и жизнь твоя будет спокойной и счастливой. Поэтому я приняла такое решение – решение, о котором я с того момента думала каждый день моей жизни.
Хлоя замолчала. Воспоминания были так болезненны: отказ Мэтта от нее и ребенка; бессонные ночи, когда она поняла, что беременна; взволнованные беседы со Сьюзан и Ричардом; постоянные слезы; попытки связаться с Мэттом; его голос, сообщающий, что больше они не увидятся и что ему совсем не нужны прибавления семейства. Она большая девочка и знала, что делала. Это ее проблемы. Только ее. Да, это так и было: он ведь был совсем ни при чем. Мэтт считал, что его это не касается, так что Хлое пришлось решать все самой.
Аннабель откинула свою черную кудрявую головку на спинку дивана и откусила бисквит, взглянув на Хлою. Она все еще злилась, но ее ярость и гнев, казалось, сменились пониманием.
– О чем ты думаешь, Аннабель? – спросила Хлоя, стараясь держаться как можно спокойнее.
– Да так, вспоминаю студенческую поговорку. – Слабая улыбка на мгновение озарила ее милое лицо. – Жизнь злодейка, а после нее лишь смерть.
Хлоя попыталась улыбнуться. О, как она хотела, чтобы Аннабель поняла и приняла случившееся. Она хотела успокоить ее, осушить ее слезы. Она вспоминала, как держала дочурку в больнице, когда няня впервые передала ей в руки ее дитя. Вспоминала смешное сморщенное личико, тепло крошечного тельца, которое прижимала к себе. Вспоминала, как, движимая непреодолимым природным инстинктом, хотела оставить ребенка у себя. Вспоминала, как часами нянчила девочку на руках в той больничной палате с ярко-зелеными крашеными стенами. Аннабель редко плакала. Иногда, когда она просыпалась и смотрела на Хлою мудрым детским взглядом, Хлоя чувствовала самую чистую любовь, какую только испытывала когда-либо к живому существу.
И вот сейчас она смотрела в глаза дочери, такие встревоженные, и страстно мечтала вновь ощутить ее в своих объятиях, гладить ее волосы, говорить, как любит ее. Но не время. Еще не время. Может быть, завтра. Может, через неделю. Может, не дай Бог, и никогда, никогда Аннабель не простит ее, не примет ее поступка.
Хлоя сказала все, что должна была сказать, сделала все, что должна была сделать. Теперь слово было за дочерью.
– Леди и джентльмены, – Хлоя прокашлялась.
Было страшно; пожалуй, это была самая трудная аудитория, перед которой она когда-либо выступала. Нет, подумала она, страшнее был разговор с Аннабель. Батарея микрофонов и фотокамер выстроилась перед подиумом, где она стояла, – ладони влажные, пот струится по спине, пропитывая ее простую бежевую крепдешиновую блузку. Море враждебных лиц. Боже, да их тут не меньше сотни! Хлою охватила паника. Выдержит ли она? Многое зависело от этого. Важнее всего, конечно, чувства ее дочери, но мнение публики о ней тоже немаловажно. Хлое было противно сознавать, что о ней могут думать как о бесчеловечной суке.
Краем глаза она увидела, как Аннабель широко улыбается ей и делает знак, поднимая вверх большой палец. Хлоя начала:
– Двадцать один год назад… – и вдруг, о Боже, кто это?
В этом море журналистов она узнала одно лицо. Не может быть, не может быть! Она глубоко вздохнула и взглянула на него. Он уставился на нее с той же сексуальной улыбкой, которую так много лет назад она считала неотразимой.
Мэтт Салливан! Ее эгоистичный, сексуальный, самодовольный любовник, отец Аннабель. Ее первая настоящая любовь. Хлоя была шокирована, она замерла, как в гипнозе. Его черные глаза, все такие же горящие, с насмешкой смотрели в ее глаза, как будто вокруг никого больше не было. Он все еще излучал уверенность в своем сексуальном превосходстве, что было довольно забавно в его возрасте; ему ведь должно быть уже за шестьдесят, подумала Хлоя. Он растерял почти все свои кудри, но в облике его все еще жила какая-то искорка, что делало его до сих пор привлекательным. С нижней губы свисала сигарета – как всегда, а в руках – что же было у него в руках? Блокнот! Неужели? Он вел записи – значит, он все еще репортер. Очевидно, он так и не стал редактором одного из этих помойных изданий. В его-то возрасте он все еще оставался писакой, соревнуясь с двадцатилетними. Ей стало жаль его. Для какой же помойки он теперь работает? Хлоя отчаянно пыталась собраться с мыслями и продолжить свою речь. Он, должно быть, знает, что Аннабель его ребенок. Их ребенок, дитя их любви. Это было ужасно. Последний раз они виделись двадцать одни год назад, и он просил ее исчезнуть. Как же он посмел сейчас здесь оказаться?
Хлоя перевела дыхание и попыталась сосредоточиться на ком-то другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Аннабель взглянула на Хлою, ее зеленые глаза казались непроницаемыми, но Хлоя заметила в них проблеск понимания.
– Сегодня я преодолела шесть тысяч миль, Аннабель, чтобы сказать тебе правду. Да, это больно. Да, это ужасно. Да, несправедливо. Я знаю, эти последние дни были трудными для тебя, для меня же они тоже не были праздником. Но подумай об одном, – она положила руки на плечи дочери, ощутив под тонким желтым свитером дрожь в ее теле, – я ведь могла бы убить тебя, сделав аборт.
Аннабель вздрогнула и отпрянула от матери.
Спасибо за это, – безучастно сказала она. – Думаю, мне следует быть благодарной, но, зная тебя сейчас, могу сказать, что ты была, вероятно, достаточно хитра, раз не сделала этого.
– Черт возьми, Аннабель, не будь же такой, – взорвалась Хлоя. – Я люблю тебя. Я всегда любила тебя и ни разу не уснула без мысли о тебе, но мне необходимо было добиться успеха в карьере. Я хотела быть певицей. Это была моя жизнь. Если бы я признала тебя, мне пришлось бы жить в вечном скандале из-за рождения незаконного ребенка. Это означало бы крах моей карьеры. Да, у меня была бы ты, но мне пришлось бы отказаться от своей мечты, от своей жизни.
– Я понимаю, мечты, – тихо промолвила Аннабель, уже без тени сарказма, – без них жизнь немыслима.
– Я хочу, чтобы ты помнила: я выбрала тебя. – Хлоя говорила уже спокойнее. – Сьюзан и Ричард были прекрасными родителями для своих детей, и они приняли тебя как родную. Я знала, что ты будешь жить в любящей, преданной семье, у тебя будут брат и сестра и жизнь твоя будет спокойной и счастливой. Поэтому я приняла такое решение – решение, о котором я с того момента думала каждый день моей жизни.
Хлоя замолчала. Воспоминания были так болезненны: отказ Мэтта от нее и ребенка; бессонные ночи, когда она поняла, что беременна; взволнованные беседы со Сьюзан и Ричардом; постоянные слезы; попытки связаться с Мэттом; его голос, сообщающий, что больше они не увидятся и что ему совсем не нужны прибавления семейства. Она большая девочка и знала, что делала. Это ее проблемы. Только ее. Да, это так и было: он ведь был совсем ни при чем. Мэтт считал, что его это не касается, так что Хлое пришлось решать все самой.
Аннабель откинула свою черную кудрявую головку на спинку дивана и откусила бисквит, взглянув на Хлою. Она все еще злилась, но ее ярость и гнев, казалось, сменились пониманием.
– О чем ты думаешь, Аннабель? – спросила Хлоя, стараясь держаться как можно спокойнее.
– Да так, вспоминаю студенческую поговорку. – Слабая улыбка на мгновение озарила ее милое лицо. – Жизнь злодейка, а после нее лишь смерть.
Хлоя попыталась улыбнуться. О, как она хотела, чтобы Аннабель поняла и приняла случившееся. Она хотела успокоить ее, осушить ее слезы. Она вспоминала, как держала дочурку в больнице, когда няня впервые передала ей в руки ее дитя. Вспоминала смешное сморщенное личико, тепло крошечного тельца, которое прижимала к себе. Вспоминала, как, движимая непреодолимым природным инстинктом, хотела оставить ребенка у себя. Вспоминала, как часами нянчила девочку на руках в той больничной палате с ярко-зелеными крашеными стенами. Аннабель редко плакала. Иногда, когда она просыпалась и смотрела на Хлою мудрым детским взглядом, Хлоя чувствовала самую чистую любовь, какую только испытывала когда-либо к живому существу.
И вот сейчас она смотрела в глаза дочери, такие встревоженные, и страстно мечтала вновь ощутить ее в своих объятиях, гладить ее волосы, говорить, как любит ее. Но не время. Еще не время. Может быть, завтра. Может, через неделю. Может, не дай Бог, и никогда, никогда Аннабель не простит ее, не примет ее поступка.
Хлоя сказала все, что должна была сказать, сделала все, что должна была сделать. Теперь слово было за дочерью.
– Леди и джентльмены, – Хлоя прокашлялась.
Было страшно; пожалуй, это была самая трудная аудитория, перед которой она когда-либо выступала. Нет, подумала она, страшнее был разговор с Аннабель. Батарея микрофонов и фотокамер выстроилась перед подиумом, где она стояла, – ладони влажные, пот струится по спине, пропитывая ее простую бежевую крепдешиновую блузку. Море враждебных лиц. Боже, да их тут не меньше сотни! Хлою охватила паника. Выдержит ли она? Многое зависело от этого. Важнее всего, конечно, чувства ее дочери, но мнение публики о ней тоже немаловажно. Хлое было противно сознавать, что о ней могут думать как о бесчеловечной суке.
Краем глаза она увидела, как Аннабель широко улыбается ей и делает знак, поднимая вверх большой палец. Хлоя начала:
– Двадцать один год назад… – и вдруг, о Боже, кто это?
В этом море журналистов она узнала одно лицо. Не может быть, не может быть! Она глубоко вздохнула и взглянула на него. Он уставился на нее с той же сексуальной улыбкой, которую так много лет назад она считала неотразимой.
Мэтт Салливан! Ее эгоистичный, сексуальный, самодовольный любовник, отец Аннабель. Ее первая настоящая любовь. Хлоя была шокирована, она замерла, как в гипнозе. Его черные глаза, все такие же горящие, с насмешкой смотрели в ее глаза, как будто вокруг никого больше не было. Он все еще излучал уверенность в своем сексуальном превосходстве, что было довольно забавно в его возрасте; ему ведь должно быть уже за шестьдесят, подумала Хлоя. Он растерял почти все свои кудри, но в облике его все еще жила какая-то искорка, что делало его до сих пор привлекательным. С нижней губы свисала сигарета – как всегда, а в руках – что же было у него в руках? Блокнот! Неужели? Он вел записи – значит, он все еще репортер. Очевидно, он так и не стал редактором одного из этих помойных изданий. В его-то возрасте он все еще оставался писакой, соревнуясь с двадцатилетними. Ей стало жаль его. Для какой же помойки он теперь работает? Хлоя отчаянно пыталась собраться с мыслями и продолжить свою речь. Он, должно быть, знает, что Аннабель его ребенок. Их ребенок, дитя их любви. Это было ужасно. Последний раз они виделись двадцать одни год назад, и он просил ее исчезнуть. Как же он посмел сейчас здесь оказаться?
Хлоя перевела дыхание и попыталась сосредоточиться на ком-то другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98