в навязанно-идейном, Союзе с борьбой за права людей, занимающих высокие посты: здесь мы все сейчас рабы сатанинской идеи и ее силы и должны сочуствовать друг другу. Если не вожди нам, то мы им. Ибо нам легче: мы увидели свет. А на вопрос: что же делать если у обеих сверхдержав масса пороков, а радикально изменить их политические и экономические структуры не предстаеляется возможным до начала олимпиады-80, я отмечу так: нужно создать международный координационный и исполнительный комитет по выявлению и корректированию социальных и общественно-политических пороков, имеющих место в жизни сверхдержав и стран, находящихся в сферах их влияния. Вот и все. Но для начала вы – руководители – должны стать не инакомыслящими, а свободомыслящими существами, хотя бы украдкой подумывающими на охоте, в бассейне, в супружеской постели и на заседаниях о том, что не мешало бы свергнуть тиранию идеи и зажить практически по-человечески. И вот когда вы осознаете необходимость бороться под властью тиранической идеи за свои человеческие права, когда вы почуете непреодолимую страсть освободиться от всесильной лжи существования и достойно сформулируете его высшие цели, тогда инакомыелие и свободолюбие подданных будет восприниматься вами не как проявление вражды и ненависти к вам – «горстке смельчаков и провидцев, – ведущим корабль державы по бурным волнам океана к коммунизму», а как солидарность, сочувствие и ответственность перед живущими и следующими поколениями людей страны и земли. И в атмосфере естественного Бытия, трагизм которого не снимается наличием у общества гарантированных свобод, сама собой пропадет нужда бороться за права человека. Нелепо ведь тигру, выпущенному на волю, часами разгуливать взад-вперед по полянке, как по клетке, а орангутангу гневно и тоскливо расшатывать воображаемые решетки. Правда, есть в каплаге группки молодых людей, которые ведут себя как тигры и обезьяны, вообразившие, что они живут не на свободе, а в клетках. Жизнь может сыграть с ними жуткую шутку. Она уже сыграла ее с русскими интеллигентами и рабочим классом, получившими взамен захудалого, в либеральном смысле, но все-таки свободного государства полицейскую империю в концлагерями, судебным произволом, новым суперкрепостным строем и кабальным трудом…
Как вам нравится этот странный молодой человек, гражданин Гуров? Не нравится, но смешной?
Я приказал, отведя более сильный удар, продержать этого симпатичного молодого человека пару месяцев в психушке. Сейчас он, очевидно, в кафе «Лира» глобально мыслит за рюмочкой низкокачественной водки.
Я все это вам к чему, собственно, рассказывался А!.. Теперь вы понимаете, что и к идее можно относиться как к бабе? Понимаете, что Сталин относился к идее с такой же ненавистью и омерзением, как вы к Коллективе-Клавочке? Он рад был бы поступить по-вашенски, да не мог. Не то что реформация, а ревизионизм любого толка были для него смертельны. Ненавидя и содрогаясь от бессильного бешенства, он третировал, где только мог, и дискредитировал свою проклятую жену-идею, а мстил за все унижения, страх и пожизненное заточение ее старьпм и молодым пылким любовникам. Он мечтал погубить их к чертовой матери всех до одного. Но террор для этого был слаб, каким бы тотальным он ни казался. Можете считать мою идею безумной, но я лично убежден, что война представлялась Сталин идеальной союзницей в деле уничтожения ленинской гвардии интеллектуальной большевистской элиты и, может быть, самой ИДЕИ…
Да! Он страстно мечтал поиграть в войну, и поэтому, только поэтому не внял здравым предупреждениям своих загипнотизированных советников, донесениям талантливых шпионов и представляемым в сводках тревожным картинам объективного положения дел… Война должна была стать достойным объектом приложения его сил… Пусть танки фюрера перепашут и переутюжат пол-России… Пусть гибнут миллионы Их у него немало за Уралом… Пусть гестапо перешлепает уцелевших большевистских фанатиков и ревнивых жрецов Идеи, пусть! Когда немецкие танки и солдаты сделают сво~ очистительное дело, он скажет: Смерть фашистским оккупантам! И люди с его именем на устах бросятся в атаку освободят занятые территории, а там что-нибудь придумаем Начнем строить что-нибудь новое. И может быть, на его закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной… Ему необходима была война, чтобы встряхнуть приунывшую от внутренних потрясений страну, чтобы заставить людей забыть о миллионах их родственников, подыхающих на Севере, на Колыме, в Казахстане, в Сибири, в двух-трех километрах от дверей родных домов за колючей проволокой.
Он один понимал, что не продержится долго в живущей почти на осадном положении стране. Суд за опоздания и прогулы. Запрет беспаспортным колхозникам бросать колхозы и искать работу в городах. Офицерство, не уверенное в безопасности, чекисты, ждущие своей очереди попасть в расход, народы Литвы, Латвии, Эстонии, прочие только и жаждущие освободиться от советского ига, республики, многочисленное ворье, шпана, богема, коррупция, рахитичная технология и многое другое – все это не давало ему покоя денно и нощно, он уже не знал, на кого положиться, и идея войны закономерно показалась ему спасительной. Во время войны он и сам станет иным, другим Сталиным. Он станет Сталиным – величайшим полководцем. Сталиным – освободителем Европы от фашизма, этого родного брата ненавистной Идеи, отвратительного шурина вождя. Он поживет как мужчина, как орел, а не как хорек-политик с вымазанной кровью мордой…
К тому же пропагандисты устали, философы вот-вот рехнутся от осмысления его произведений, а советских людей уже не взволнуют и не отвлекут от разгула опричнины ни перелеты через полюс, ни зимовки на льдинах, ни блуждания летчиц по тайге, ни жуткий фарс процессов, ни шельмование в прессе бывших кумиров. Все! Только – война!
Она займет умы и руки, она сплотит разобщенных в распрях, она спишет все чудовищные грехи, она зажжет чувство родины в проклявших ее сердцах, сообщит единство усилиям, освятит ненавистью к врагу ошибки тупиц и ненужные жертвы. Война!
Конечно, гражданин Гуров, Сталин из-за отсутствия гениальности, а подчас и воображения, иначе представлял себе начало и течение войны.
В октябре сорок первого он раз по десять на день, посасывая мундштук и степенно шагая, чтобы не выдавать мандраже, удалялся в сортир. Там он переживал острейший, истинно опасный момент своей жизни, не зная, чем кончится для него рискованнейшая игра, и испытывая обыкновенное человеческое волнение, дарующее не совсем приятное, но истинное ощущение личного существования. Он как бы перестал быть по законам военного времени пленником Идеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Как вам нравится этот странный молодой человек, гражданин Гуров? Не нравится, но смешной?
Я приказал, отведя более сильный удар, продержать этого симпатичного молодого человека пару месяцев в психушке. Сейчас он, очевидно, в кафе «Лира» глобально мыслит за рюмочкой низкокачественной водки.
Я все это вам к чему, собственно, рассказывался А!.. Теперь вы понимаете, что и к идее можно относиться как к бабе? Понимаете, что Сталин относился к идее с такой же ненавистью и омерзением, как вы к Коллективе-Клавочке? Он рад был бы поступить по-вашенски, да не мог. Не то что реформация, а ревизионизм любого толка были для него смертельны. Ненавидя и содрогаясь от бессильного бешенства, он третировал, где только мог, и дискредитировал свою проклятую жену-идею, а мстил за все унижения, страх и пожизненное заточение ее старьпм и молодым пылким любовникам. Он мечтал погубить их к чертовой матери всех до одного. Но террор для этого был слаб, каким бы тотальным он ни казался. Можете считать мою идею безумной, но я лично убежден, что война представлялась Сталин идеальной союзницей в деле уничтожения ленинской гвардии интеллектуальной большевистской элиты и, может быть, самой ИДЕИ…
Да! Он страстно мечтал поиграть в войну, и поэтому, только поэтому не внял здравым предупреждениям своих загипнотизированных советников, донесениям талантливых шпионов и представляемым в сводках тревожным картинам объективного положения дел… Война должна была стать достойным объектом приложения его сил… Пусть танки фюрера перепашут и переутюжат пол-России… Пусть гибнут миллионы Их у него немало за Уралом… Пусть гестапо перешлепает уцелевших большевистских фанатиков и ревнивых жрецов Идеи, пусть! Когда немецкие танки и солдаты сделают сво~ очистительное дело, он скажет: Смерть фашистским оккупантам! И люди с его именем на устах бросятся в атаку освободят занятые территории, а там что-нибудь придумаем Начнем строить что-нибудь новое. И может быть, на его закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной… Ему необходима была война, чтобы встряхнуть приунывшую от внутренних потрясений страну, чтобы заставить людей забыть о миллионах их родственников, подыхающих на Севере, на Колыме, в Казахстане, в Сибири, в двух-трех километрах от дверей родных домов за колючей проволокой.
Он один понимал, что не продержится долго в живущей почти на осадном положении стране. Суд за опоздания и прогулы. Запрет беспаспортным колхозникам бросать колхозы и искать работу в городах. Офицерство, не уверенное в безопасности, чекисты, ждущие своей очереди попасть в расход, народы Литвы, Латвии, Эстонии, прочие только и жаждущие освободиться от советского ига, республики, многочисленное ворье, шпана, богема, коррупция, рахитичная технология и многое другое – все это не давало ему покоя денно и нощно, он уже не знал, на кого положиться, и идея войны закономерно показалась ему спасительной. Во время войны он и сам станет иным, другим Сталиным. Он станет Сталиным – величайшим полководцем. Сталиным – освободителем Европы от фашизма, этого родного брата ненавистной Идеи, отвратительного шурина вождя. Он поживет как мужчина, как орел, а не как хорек-политик с вымазанной кровью мордой…
К тому же пропагандисты устали, философы вот-вот рехнутся от осмысления его произведений, а советских людей уже не взволнуют и не отвлекут от разгула опричнины ни перелеты через полюс, ни зимовки на льдинах, ни блуждания летчиц по тайге, ни жуткий фарс процессов, ни шельмование в прессе бывших кумиров. Все! Только – война!
Она займет умы и руки, она сплотит разобщенных в распрях, она спишет все чудовищные грехи, она зажжет чувство родины в проклявших ее сердцах, сообщит единство усилиям, освятит ненавистью к врагу ошибки тупиц и ненужные жертвы. Война!
Конечно, гражданин Гуров, Сталин из-за отсутствия гениальности, а подчас и воображения, иначе представлял себе начало и течение войны.
В октябре сорок первого он раз по десять на день, посасывая мундштук и степенно шагая, чтобы не выдавать мандраже, удалялся в сортир. Там он переживал острейший, истинно опасный момент своей жизни, не зная, чем кончится для него рискованнейшая игра, и испытывая обыкновенное человеческое волнение, дарующее не совсем приятное, но истинное ощущение личного существования. Он как бы перестал быть по законам военного времени пленником Идеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113