Она сначала читала, потом ходила от двери до калитки по садовой дорожке и без конца курила. Наверно, что-то вспоминала.
Я достал тёплые брюки и мамину кофту, сложил в мешочек приготовленные мамой бутерброды, решив не спорить насчёт них, а просто не брать — и всё. Что это за операция с бутербродами? Не хватало ещё белого воротничка! И чистого носового платка! И наконец пошёл спать, хотя было ещё рано. Но я ведь не выспался ночью и поэтому сразу заснул.
60
Разбудил меня Кыш, когда, рыча, выбирался из-под раскладушки. А его поднял на ноги свист Василия Васильевича: «Фью-фью-фью, уфить-уфить-уфить». Было ещё совсем темно, прохладно и тихо. Я в одну секунду оделся, бутерброды сунул под подушку и позвал Кыша. Он слегка дрожал, потому что спал первый раз в жизни раздетым, без шерсти.
— Не носись сломя голову но тропе и не лезь на скалы, — сказала мама, которая, оказывается, не спала.
— Ладно, — сказал я. — Говоришь, как будто я… детский сад. До свидания…
Василии Васильевич был в синем спортивном костюме и в белой кепке. На плече у него висела сумка с заграничными буквами.
— Доброе утро. А… он идёт впереди нас? — спросил я.
— Он давно уже на месте. Здравствуй! Сначала я зашёл за ребятами. Их отец Сергей Иванович познакомился с Василием Васильевичем. Они о чём-то поговорили, а мы с Севой постучали в окошко дома, где жила Вера. Но из окошка высунулась заспанная бабка и злым шёпотом велела нам быстро уматывать.
— Я вам покажу, как полуночничать! — пригрозила бабка, и нам пришлось уйти в горы без Веры.
Поднявшись высоко над Алупкой, мы свернули круто вправо. Я спросил Василия Васильевича: откуда он так хорошо знает тропы, но он ответил, что я слишком разговорчив, а в таком деле, как наше, это большой минус. После этого я помалкивал, хотя вопросов у меня накопилось уйма. Мы вышли к окружённым можжевельником валунам, под которыми я обнаружил пещеру.
— Ну вот… Кажется, пришли. Вели Кышу идти рядом и не лаять. Ребята, перебегайте от дерева к дереву, пока не дам сигнала. Меня не обгонять! Приготовить фотоаппарат! — велел Василий Васильевич.
Я выглянул из-за ствола сосны, тянувшей ветви к морю, и увидел Федю. Он, как слесарь по ремонту водосточных труб, сидел на маленькой скамеечке лицом к скале. Скамеечка висела на верёвках, спускавшихся с вершины скалы. Меня передёрнуло: так жутковато было смотреть на Федю. Он уже успел огромными буквами намалевать на ровной и плоской, обращённой к морю поверхности скалы:
Федя
и продолжал макать кисточку в привязанную к скамейке банку с краской.
А неподалёку от него, держась одной рукой за росшее в расщелине скалы деревце, писал свою фамилию тот самый пожилой человек в белой панаме, которому мы с мамой помогли однажды одолеть крутой подъём в гору. Как он забрался на скалу со своей одышкой и больным сердцем, было непонятно. Баночка с красной краской висела у него на груди. Он дописывал последнюю букву в названии своего города.
ГУДЕЦКИЙ М. И. НИЖНИЙ ТАГИЛ
— Вот видите, — шепнул я ребятам.
— А вон тётка, — сказал Сева. — Как бы не сорвалась!
И правда, левей Гудецкого М. И. из Нижнего Тагила толстая и высокая тётенька, стоя на узком карнизе, тоже выводила на скале свою фамилию:
СЕМЬЯ ГУНДОСОВЫХ. ТАМБОВ, 73 г .
Ей приходилось балансировать, чтобы не свалиться вниз с двухметровой высоты.
— Окликать надо осторожно. Вы займитесь этими двумя, а я пойду к Феде, — сказал я.
Василий Васильевич, взяв у Севы аппарат и прячась за стволами, перебежал поближе к Феде. Стоя под ним, он несколько раз щёлкнул вспышкой. Федя сначала не понял, в чём дело, и обернулся через плечо. От неожиданности кисточка выпала у него из рук. Кыш, увидев Федю — своего спасителя, завизжал от радости и бросился к скале. Пожилой человек и тётенька тоже заметили нас, но продолжали делать своё дело как ни в чём не бывало. Василий Васильевич дал знак, чтобы я подошёл поближе. Сам он стоял уже прямо под Федей, задрав вверх голову.
— Доброе утро, Ёшкин, — сказал спокойно Василий Васильевич.
— С добрым… утром, — помолчав, ответил Федя. Василий Васильевич начал его допрашивать:
— Ты крепко укрепил верёвки?
— Не первый раз в горах. Не сорвусь.
— И везде наскальной живописью занимаешься?
— А вы чего пришли? — начиная злиться и поняв, что за ним следили, спросил Федя.
— Во-первых, лови верёвку! — Василий Васильевич раскрутил над головой моток верёвки и по-ковбойски бросил конец прямо в руки Феде. — Ты, конечно, можешь подняться и уйти. Но для тебя это не лучший вариант. Поверь. Говорю это потому, что. успел тебя полюбить как доброго, честного и сильного парня. И не кипятись. Мораль я тебе читать не собираюсь. Сам поймёшь, каким жалким способом ты хочешь самоутвердиться, оставить, так сказать, в веках своё имя. Тебе приятно будет, если, увидев твои художества, люди сплюнут от возмущения и скажут: «Надо же было испоганить красавицу скалу!» Ответь только на один вопрос: ты хотел бы, чтобы тебя в эту минуту увидели друзья по работе, отец, мать, жена Нина, знакомые и незнакомые люди? Честно.
— Как сказать?.. Зачем же? А чего вы сами от меня хотите? Я вот сейчас слезу и поговорим по-другому! Поняли?
— Вот видишь, милый ты мой сосед по палате, ты не хочешь, чтобы тебя увидели! Ты чуешь в глубине души, что занят делом нечистым, что ты не создаёшь прекрасное, а уродуешь его. Поэтому и прячешься воровато от наших глаз. Настоящую же красоту творят открыто и готовы за неё пострадать. Так вот: мы с Алёшкой, как твои друзья, принесли тебе ацетон и ветошь. Тащи сумку. — Василий Васильевич привязал её к верёвке. — Тащи, не стесняйся и смой по-быстрому всё, что намалевал.
Федя сначала не хотел тянуть сумку с ацетоном вверх — наверно, боролся с собой. Но постепенно одолевал в себе нехорошего человека: сумка поползла, поползла… медленно, потом быстрей, и Василий Васильевич подмигнул мне, когда она взлетела в Федины руки.
Тётенька и Гудецкий из Нижнего Тагила продолжали, ничего не замечая вокруг, рисовать буквы.
Я подошёл к ребятам. Сева шепнул мне:
— Что же, теперь ждать, когда они малевать кончат?
«Действительно», — подумал я и кашлянул. Гундосова повернула голову в нашу сторону и
строго спросила с высоты:
— Кто вы, дети?
— Здравствуйте, держитесь крепче — для начала сказал я, а Симка ответил:
— Мы пионерский патруль по охране и защите природы!
— Это хорошо. Охраняйте. Молодцы! — похвалила нас тётенька и снова повернулась лицом к стене.
— Между прочим, товарищ Гундосова, вы нарушаете постановление Крымского областного Совета, — осторожно сказал Сева.
— Только держитесь крепче, — сказал я, а тётенька, обернувшись, изумлённо протянула:
— Я-а-а? Наруша-а-а-ю?
— Да, вы, — сказал Сева.
Симка подошёл с аппаратом поближе, и голубая вспышка на миг озарила изумлённое и уже немного испуганное лицо тётеньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Я достал тёплые брюки и мамину кофту, сложил в мешочек приготовленные мамой бутерброды, решив не спорить насчёт них, а просто не брать — и всё. Что это за операция с бутербродами? Не хватало ещё белого воротничка! И чистого носового платка! И наконец пошёл спать, хотя было ещё рано. Но я ведь не выспался ночью и поэтому сразу заснул.
60
Разбудил меня Кыш, когда, рыча, выбирался из-под раскладушки. А его поднял на ноги свист Василия Васильевича: «Фью-фью-фью, уфить-уфить-уфить». Было ещё совсем темно, прохладно и тихо. Я в одну секунду оделся, бутерброды сунул под подушку и позвал Кыша. Он слегка дрожал, потому что спал первый раз в жизни раздетым, без шерсти.
— Не носись сломя голову но тропе и не лезь на скалы, — сказала мама, которая, оказывается, не спала.
— Ладно, — сказал я. — Говоришь, как будто я… детский сад. До свидания…
Василии Васильевич был в синем спортивном костюме и в белой кепке. На плече у него висела сумка с заграничными буквами.
— Доброе утро. А… он идёт впереди нас? — спросил я.
— Он давно уже на месте. Здравствуй! Сначала я зашёл за ребятами. Их отец Сергей Иванович познакомился с Василием Васильевичем. Они о чём-то поговорили, а мы с Севой постучали в окошко дома, где жила Вера. Но из окошка высунулась заспанная бабка и злым шёпотом велела нам быстро уматывать.
— Я вам покажу, как полуночничать! — пригрозила бабка, и нам пришлось уйти в горы без Веры.
Поднявшись высоко над Алупкой, мы свернули круто вправо. Я спросил Василия Васильевича: откуда он так хорошо знает тропы, но он ответил, что я слишком разговорчив, а в таком деле, как наше, это большой минус. После этого я помалкивал, хотя вопросов у меня накопилось уйма. Мы вышли к окружённым можжевельником валунам, под которыми я обнаружил пещеру.
— Ну вот… Кажется, пришли. Вели Кышу идти рядом и не лаять. Ребята, перебегайте от дерева к дереву, пока не дам сигнала. Меня не обгонять! Приготовить фотоаппарат! — велел Василий Васильевич.
Я выглянул из-за ствола сосны, тянувшей ветви к морю, и увидел Федю. Он, как слесарь по ремонту водосточных труб, сидел на маленькой скамеечке лицом к скале. Скамеечка висела на верёвках, спускавшихся с вершины скалы. Меня передёрнуло: так жутковато было смотреть на Федю. Он уже успел огромными буквами намалевать на ровной и плоской, обращённой к морю поверхности скалы:
Федя
и продолжал макать кисточку в привязанную к скамейке банку с краской.
А неподалёку от него, держась одной рукой за росшее в расщелине скалы деревце, писал свою фамилию тот самый пожилой человек в белой панаме, которому мы с мамой помогли однажды одолеть крутой подъём в гору. Как он забрался на скалу со своей одышкой и больным сердцем, было непонятно. Баночка с красной краской висела у него на груди. Он дописывал последнюю букву в названии своего города.
ГУДЕЦКИЙ М. И. НИЖНИЙ ТАГИЛ
— Вот видите, — шепнул я ребятам.
— А вон тётка, — сказал Сева. — Как бы не сорвалась!
И правда, левей Гудецкого М. И. из Нижнего Тагила толстая и высокая тётенька, стоя на узком карнизе, тоже выводила на скале свою фамилию:
СЕМЬЯ ГУНДОСОВЫХ. ТАМБОВ, 73 г .
Ей приходилось балансировать, чтобы не свалиться вниз с двухметровой высоты.
— Окликать надо осторожно. Вы займитесь этими двумя, а я пойду к Феде, — сказал я.
Василий Васильевич, взяв у Севы аппарат и прячась за стволами, перебежал поближе к Феде. Стоя под ним, он несколько раз щёлкнул вспышкой. Федя сначала не понял, в чём дело, и обернулся через плечо. От неожиданности кисточка выпала у него из рук. Кыш, увидев Федю — своего спасителя, завизжал от радости и бросился к скале. Пожилой человек и тётенька тоже заметили нас, но продолжали делать своё дело как ни в чём не бывало. Василий Васильевич дал знак, чтобы я подошёл поближе. Сам он стоял уже прямо под Федей, задрав вверх голову.
— Доброе утро, Ёшкин, — сказал спокойно Василий Васильевич.
— С добрым… утром, — помолчав, ответил Федя. Василий Васильевич начал его допрашивать:
— Ты крепко укрепил верёвки?
— Не первый раз в горах. Не сорвусь.
— И везде наскальной живописью занимаешься?
— А вы чего пришли? — начиная злиться и поняв, что за ним следили, спросил Федя.
— Во-первых, лови верёвку! — Василий Васильевич раскрутил над головой моток верёвки и по-ковбойски бросил конец прямо в руки Феде. — Ты, конечно, можешь подняться и уйти. Но для тебя это не лучший вариант. Поверь. Говорю это потому, что. успел тебя полюбить как доброго, честного и сильного парня. И не кипятись. Мораль я тебе читать не собираюсь. Сам поймёшь, каким жалким способом ты хочешь самоутвердиться, оставить, так сказать, в веках своё имя. Тебе приятно будет, если, увидев твои художества, люди сплюнут от возмущения и скажут: «Надо же было испоганить красавицу скалу!» Ответь только на один вопрос: ты хотел бы, чтобы тебя в эту минуту увидели друзья по работе, отец, мать, жена Нина, знакомые и незнакомые люди? Честно.
— Как сказать?.. Зачем же? А чего вы сами от меня хотите? Я вот сейчас слезу и поговорим по-другому! Поняли?
— Вот видишь, милый ты мой сосед по палате, ты не хочешь, чтобы тебя увидели! Ты чуешь в глубине души, что занят делом нечистым, что ты не создаёшь прекрасное, а уродуешь его. Поэтому и прячешься воровато от наших глаз. Настоящую же красоту творят открыто и готовы за неё пострадать. Так вот: мы с Алёшкой, как твои друзья, принесли тебе ацетон и ветошь. Тащи сумку. — Василий Васильевич привязал её к верёвке. — Тащи, не стесняйся и смой по-быстрому всё, что намалевал.
Федя сначала не хотел тянуть сумку с ацетоном вверх — наверно, боролся с собой. Но постепенно одолевал в себе нехорошего человека: сумка поползла, поползла… медленно, потом быстрей, и Василий Васильевич подмигнул мне, когда она взлетела в Федины руки.
Тётенька и Гудецкий из Нижнего Тагила продолжали, ничего не замечая вокруг, рисовать буквы.
Я подошёл к ребятам. Сева шепнул мне:
— Что же, теперь ждать, когда они малевать кончат?
«Действительно», — подумал я и кашлянул. Гундосова повернула голову в нашу сторону и
строго спросила с высоты:
— Кто вы, дети?
— Здравствуйте, держитесь крепче — для начала сказал я, а Симка ответил:
— Мы пионерский патруль по охране и защите природы!
— Это хорошо. Охраняйте. Молодцы! — похвалила нас тётенька и снова повернулась лицом к стене.
— Между прочим, товарищ Гундосова, вы нарушаете постановление Крымского областного Совета, — осторожно сказал Сева.
— Только держитесь крепче, — сказал я, а тётенька, обернувшись, изумлённо протянула:
— Я-а-а? Наруша-а-а-ю?
— Да, вы, — сказал Сева.
Симка подошёл с аппаратом поближе, и голубая вспышка на миг озарила изумлённое и уже немного испуганное лицо тётеньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36