Это срез мозга.
– Каким образом ты можешь отделить разум от мозга? – настаивал Закс.
– Мозг – это сосуд, физическая структура, созданная, чтобы содержать. Разум – это содержание: слова, идеи, образы, верования…
– Неразличимо, мой дорогой друг.
Зигмунд вошел в свою лабораторию через угловую дверь. Вдоль всей стены тянулась рабочая стойка, за исключением участка около двери, где стояли рукомойник и большой бак для отходов: остатков мозгового вещества, испорченных срезов. На высоких полках находились присланные из анатомического театра стеклянные банки с образцами мозга в растворе формальдегида и в муслиновых мешочках, подвешенных на шпагате, дабы они не сели на дно и не расплющились под собственным весом.
Зигмунд снял пиджак, повесил его на вешалку на двери, извлек один образец мозга из банки и вытащил его из муслинового мешочка. Он подержал мозг в ладонях: это было нечто мягкое, волнующее, вызывающее смешанные чувства. Всегда, когда он имел дело с мозгом взрослых, он думал о том, что всего несколько часов или же несколько дней назад здесь пульсировала жизнь.
Мозг расплывался в его руках. У Зигмунда было ощущение, что он держит желе: бледное, серо–белое по цвету. Он смыл с рук следы крови, поставил противень с мозгом около водопроводного крана, взял длинный не очень острый кухонный нож и разрезал образец, как колбасу, на кусочки толщиной в полсантиметра–сантиметр. Для этого потребовалось некоторое усилие. В комнате стоял запах формалина, спирта и препарированных мозгов, особый запах смерти – затхлый, едкий и неприятный.
Он перенес срезы мозга на свой рабочий стол, где пришлось вначале сдвинуть в сторону прежние образцы, помещенные в поставленные один на другой узкие перегороженные на секции ящички, между которыми виднелись написанные от руки заметки. Он пользовался своим микротоком для изготовления нужных ему тонких срезов. На противоположной стороне стола выстроились в ряд бутылки с нужными ему растворами, а перед ними – бутылки с красителями, расположенные в том порядке, в каком он должен был погружать в них срезы. Он брал куски мозга пинцетом и маленькими ножницами отрезал наиболее подходящий и типичный в патологическом смысле образец. Посыльный из анатомички принес пакет с мозгом мертворожденного в ночь накануне ребенка. Мозг не был еще помещен в формальдегид. Держа его в руках, Зигмунд чувствовал, что он тоже мягкий, скользкий, но из него сочится много жидкости. Эмоционально ему было нелегко. Сделав срез и поместив его под микроскоп, он понял, почему ребенок умер: у него был врожденный порок – гидрокефалия, водянка головы.
«Если мы сможем выяснить, почему водяные желудочки содержат слишком много жидкости, что перекрывает сосуды и почему нет оттока, – сказал он про себя, – то тогда мы окажемся на пути к предотвращению такого порока».
Его ближайшая задача состояла в том, чтобы отыскать такой способ окраски срезов, который позволил бы увидеть участки нервных тканей, окончание нервов и нервные клетки, практически неразличимые в окружающей их серой материи. Это была сложная задача для гистолога. Все его попытки заканчивались порчей срезов. Проработав в лаборатории до полуночи, он обнаружил, к собственному удивлению, как быстро летит время. Каждое новое сочетание химикалий либо делало срез непригодным для микроскопа, либо он становился слишком хрупким, либо сморщивался.
Доктор Александр Голлендер, работавший в клинике уже семь лет, внимательно следил за его действиями. Голлендер – сын венгерского врача – был хорошо подкован в языках, философии и литературе, часто читал лекции студентам в отсутствие Мейнерта. Высоко ценилась его работа «О теории морального безумства». Выходец из почтенной семьи, он элегантно одевался, курил дорогие сигары и вел себя даже в лаборатории как аристократ. Мейнерт утверждал, что ни у кого нет большей способности, чем у Голлендера, изучить то, что обнаружили другие исследователи. Хотя ему наскучила техническая работа по вскрытию и накоплению образцов тканей, он без устали наблюдал за тем, с какой настойчивостью ищет Зигмунд надлежащую смесь химикалий для окраски образцов мозга. Как–то Голлендер сказал:
– Мне бы твое терпение.
– А мне бы ваши знания. Кстати, неудачу надо принимать в расчет с тысячной попытки; если удастся добиться успеха на тысяча первой попытке, то это гениально.
– В таком случае ты совсем близок к гениальности.
– Голлендер, почему бы вам не поработать вместе со мной? Я полагаю, что близко подошел к тому, как обращаться с эмбриональным мозгом и мозгом только что родившегося. Мы могли бы завершить эксперименты и вместе написать статью для главного медицинского журнала.
– Пожалуй, ведь я довольно давно не публиковался. Когда мы начнем?
– А мы уже начали. Снимите этот красивый английский пиджак и бросьте сигару. Итак, смотрите, что происходит, когда я придаю твердость кусочку органа, помещая его в раствор двухромистого калия… или в жидкость Эрлиха…
Голлендер был превосходным учителем. Зигмунду стоило лишь обратиться к нему с простым вопросом, чтобы услышать целую лекцию о мозговой ткани. Он был также занятным человеком с неиссякаемым запасом забавных историй о театре, опере и венском обществе. Его единственные недостатком было то, что он покидал лабораторию вскоре после полудня, чтобы подготовиться к приятному времяпрепровождению вечером, иногда заходил в лабораторию в полночь, чтобы посмотреть, как идут дела у Зигмунда. Когда его просили оказать помощь, он отвечал:
– Слишком плохое освещение. К тому же техника сложна…
– Да, слава богу, так. В противном случае каждый смог бы сделать это. Голлендер, почему бы вам хотя бы разок не проявить настойчивость?
Голлендер добродушно рассмеялся.
– Ты никогда не поверишь, Фрейд, но когда я учился в клинической школе, то был самым примерным в моем классе. Я был полон решимости освоить анатомию мозга, и это мне удалось.
– Никто этого не оспаривает.
– Ну, дорогой, поскольку я стал экспертом, зачем трудиться дальше? Мое дело сделано. Вскоре я открою собственный санаторий и стану независимым. Ты удивишься, если узнаешь, как много умалишенных в богатых семьях, которых прячут где–то в дальних спальнях. Разглядывание через микроскоп – это для фанатиков вроде тебя.
Когда он ушел, Зигмунд, продолжая сидеть некоторое время, наклонив голову, на высоком стуле, подумал: «Вы имеете в виду бедных вроде меня, которым нужны открытия и публикации, и доцентура, и пациенты, и заработок, и жена, и дом…»
Его перевели в женскую палату. Каждое утро он проводил в приемном покое, осматривая поступавших больных. Жара в начале июля была удушающей. Из открытых окон совсем не тянуло ветерком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281
– Каким образом ты можешь отделить разум от мозга? – настаивал Закс.
– Мозг – это сосуд, физическая структура, созданная, чтобы содержать. Разум – это содержание: слова, идеи, образы, верования…
– Неразличимо, мой дорогой друг.
Зигмунд вошел в свою лабораторию через угловую дверь. Вдоль всей стены тянулась рабочая стойка, за исключением участка около двери, где стояли рукомойник и большой бак для отходов: остатков мозгового вещества, испорченных срезов. На высоких полках находились присланные из анатомического театра стеклянные банки с образцами мозга в растворе формальдегида и в муслиновых мешочках, подвешенных на шпагате, дабы они не сели на дно и не расплющились под собственным весом.
Зигмунд снял пиджак, повесил его на вешалку на двери, извлек один образец мозга из банки и вытащил его из муслинового мешочка. Он подержал мозг в ладонях: это было нечто мягкое, волнующее, вызывающее смешанные чувства. Всегда, когда он имел дело с мозгом взрослых, он думал о том, что всего несколько часов или же несколько дней назад здесь пульсировала жизнь.
Мозг расплывался в его руках. У Зигмунда было ощущение, что он держит желе: бледное, серо–белое по цвету. Он смыл с рук следы крови, поставил противень с мозгом около водопроводного крана, взял длинный не очень острый кухонный нож и разрезал образец, как колбасу, на кусочки толщиной в полсантиметра–сантиметр. Для этого потребовалось некоторое усилие. В комнате стоял запах формалина, спирта и препарированных мозгов, особый запах смерти – затхлый, едкий и неприятный.
Он перенес срезы мозга на свой рабочий стол, где пришлось вначале сдвинуть в сторону прежние образцы, помещенные в поставленные один на другой узкие перегороженные на секции ящички, между которыми виднелись написанные от руки заметки. Он пользовался своим микротоком для изготовления нужных ему тонких срезов. На противоположной стороне стола выстроились в ряд бутылки с нужными ему растворами, а перед ними – бутылки с красителями, расположенные в том порядке, в каком он должен был погружать в них срезы. Он брал куски мозга пинцетом и маленькими ножницами отрезал наиболее подходящий и типичный в патологическом смысле образец. Посыльный из анатомички принес пакет с мозгом мертворожденного в ночь накануне ребенка. Мозг не был еще помещен в формальдегид. Держа его в руках, Зигмунд чувствовал, что он тоже мягкий, скользкий, но из него сочится много жидкости. Эмоционально ему было нелегко. Сделав срез и поместив его под микроскоп, он понял, почему ребенок умер: у него был врожденный порок – гидрокефалия, водянка головы.
«Если мы сможем выяснить, почему водяные желудочки содержат слишком много жидкости, что перекрывает сосуды и почему нет оттока, – сказал он про себя, – то тогда мы окажемся на пути к предотвращению такого порока».
Его ближайшая задача состояла в том, чтобы отыскать такой способ окраски срезов, который позволил бы увидеть участки нервных тканей, окончание нервов и нервные клетки, практически неразличимые в окружающей их серой материи. Это была сложная задача для гистолога. Все его попытки заканчивались порчей срезов. Проработав в лаборатории до полуночи, он обнаружил, к собственному удивлению, как быстро летит время. Каждое новое сочетание химикалий либо делало срез непригодным для микроскопа, либо он становился слишком хрупким, либо сморщивался.
Доктор Александр Голлендер, работавший в клинике уже семь лет, внимательно следил за его действиями. Голлендер – сын венгерского врача – был хорошо подкован в языках, философии и литературе, часто читал лекции студентам в отсутствие Мейнерта. Высоко ценилась его работа «О теории морального безумства». Выходец из почтенной семьи, он элегантно одевался, курил дорогие сигары и вел себя даже в лаборатории как аристократ. Мейнерт утверждал, что ни у кого нет большей способности, чем у Голлендера, изучить то, что обнаружили другие исследователи. Хотя ему наскучила техническая работа по вскрытию и накоплению образцов тканей, он без устали наблюдал за тем, с какой настойчивостью ищет Зигмунд надлежащую смесь химикалий для окраски образцов мозга. Как–то Голлендер сказал:
– Мне бы твое терпение.
– А мне бы ваши знания. Кстати, неудачу надо принимать в расчет с тысячной попытки; если удастся добиться успеха на тысяча первой попытке, то это гениально.
– В таком случае ты совсем близок к гениальности.
– Голлендер, почему бы вам не поработать вместе со мной? Я полагаю, что близко подошел к тому, как обращаться с эмбриональным мозгом и мозгом только что родившегося. Мы могли бы завершить эксперименты и вместе написать статью для главного медицинского журнала.
– Пожалуй, ведь я довольно давно не публиковался. Когда мы начнем?
– А мы уже начали. Снимите этот красивый английский пиджак и бросьте сигару. Итак, смотрите, что происходит, когда я придаю твердость кусочку органа, помещая его в раствор двухромистого калия… или в жидкость Эрлиха…
Голлендер был превосходным учителем. Зигмунду стоило лишь обратиться к нему с простым вопросом, чтобы услышать целую лекцию о мозговой ткани. Он был также занятным человеком с неиссякаемым запасом забавных историй о театре, опере и венском обществе. Его единственные недостатком было то, что он покидал лабораторию вскоре после полудня, чтобы подготовиться к приятному времяпрепровождению вечером, иногда заходил в лабораторию в полночь, чтобы посмотреть, как идут дела у Зигмунда. Когда его просили оказать помощь, он отвечал:
– Слишком плохое освещение. К тому же техника сложна…
– Да, слава богу, так. В противном случае каждый смог бы сделать это. Голлендер, почему бы вам хотя бы разок не проявить настойчивость?
Голлендер добродушно рассмеялся.
– Ты никогда не поверишь, Фрейд, но когда я учился в клинической школе, то был самым примерным в моем классе. Я был полон решимости освоить анатомию мозга, и это мне удалось.
– Никто этого не оспаривает.
– Ну, дорогой, поскольку я стал экспертом, зачем трудиться дальше? Мое дело сделано. Вскоре я открою собственный санаторий и стану независимым. Ты удивишься, если узнаешь, как много умалишенных в богатых семьях, которых прячут где–то в дальних спальнях. Разглядывание через микроскоп – это для фанатиков вроде тебя.
Когда он ушел, Зигмунд, продолжая сидеть некоторое время, наклонив голову, на высоком стуле, подумал: «Вы имеете в виду бедных вроде меня, которым нужны открытия и публикации, и доцентура, и пациенты, и заработок, и жена, и дом…»
Его перевели в женскую палату. Каждое утро он проводил в приемном покое, осматривая поступавших больных. Жара в начале июля была удушающей. Из открытых окон совсем не тянуло ветерком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281