По словам историка, предложение было повторено новым министром иностранных дел С. Того, назначенным на этот пост 9 апреля, в его по сути дела протокольной беседе 20 апреля с советским послом Я.А. Маликом. Выразив сожаление денонсацией пакта о нейтралитете, пожелал позднее поговорить на эту тему в течение года, до истечения срока его действия и передать Молотову готовность встретиться с ним на обратном пути из Сан-Франциско. Но только 14 мая 1945 г. было принято решение Высшего совета по руководству войной, в состав которого со второй декады мая 1945 г. входили высшие должностные лица Японии – премьер-министр, министр иностранных дел, военный министр, министр военно-морского флота и начальники штабов армии и флота, о переговорах с СССР на предмет его посредничества в прекращении войны.
Решение рассматривало три основных пункта: 1) как удержать Россию от вступления в войну, 2) как склонить СССР к возможно более благоприятной для Японии позиции и 3) как открыть дорогу к миру.
«Так мы подошли к обсуждению вопроса о плате За мир. Она по нашим согласованным прикидкам, – писал в своих мемуарах С. Того, – могла бы включать отмену Портсмутского договора и Пекинской конвенции об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией и восстановлении в общих чертах положения, которое существовало до русско-японской войны при условии вынесения за скобки вопроса об автономии Кореи, который будет решаться по усмотрению Японии, и нейтрализации Южной Маньчжурии».
Высший совет одобрил в этом решении в качестве платы за сохранение Советским Союзом нейтралитета возвращение ему Южного Сахалина, «северной части Курильских островов до р. Уруп, прав на рыболовство в своих водах, прав на железные дороги в Маньчжурии, на проход через Сангарский пролив между островами Хоккайдо и Хонсю, предоставления сферы влияния во Внутренней Монголии, а также аренды Порт-Артура и Дальнего (Дайрен)».
«Соответствующий документ, – заключает С. Того, – был подписан участниками совещания… После согласования наших мер в отношении СССР я информировал Высший совет о своем намерении доверить бывшему премьеру Хирота проведение предварительных переговоров с советским послом».
Это решение было принято вопреки мнению министра иностранных дел Японии о том, что «позиция Японии и особенно японской армии в течение многих лет вызывала у русских сильнейшие подозрения и обусловила их твердую решимость нейтрализовать нашу страну», и «поэтому не только Япония не могла питать реальных надежд на проявление какой-либо благосклонности со стороны СССР, но и должна была понимать, что когда истощение ее национального потенциала в ходе войны станет очевидным, он вместо переговоров с нею, вероятно, окончательно солидаризуется с США и Англией с целью принять участие в дележе плодов победы».
Вот почему трудно согласиться с противоречивым мнением Б.Н. Славинского, который пишет, что, хотя С. Того понимал, что «время для дипломатических шагов уже упущено, тем не менее считал еще возможным добиться благожелательного отношения СССР». (Интересно, какими мерами, кроме дипломатических, которые он исключал?) Причем утверждается, что премьер К. Судзуки якобы поддержал мнение С. Того.
На самом же деле последний как подчиненный лишь вынужден был согласиться на явно нереалистические расчеты главы кабинета министров, выбрав из всех «зол» наименьшее, полагая при этом, что «если и есть (курсив мой. – К. Ч.) какая-либо страна», которая могла бы помочь Японии прийти к миру на более благоприятных, чем безоговорочная капитуляция, условиях, то этой страной являлся Советский Союз.
В соответствии с решением Высшего совета, первая встреча К. Хирота с советским послом Я.А. Маликом состоялась 3– 4 июня 1945 г. в гостинице «Гора» на курорте в горах Хаконэ.
Несмотря на критическое положение Японии, Хирота, как и другие высшие руководители Японии, за исключением С.Того, продолжал тешить себя иллюзией, что можно, как и в прежние годы, внеся предложение о продлении пакта о нейтралитете или заключении договора о ненападении, придерживаться тактики поэтапных уступок со стороны Японии в случае, если СССР в принципе согласится на его предложение. Однако это было только на руку советской стороне, стремившейся затянуть время, с тем чтобы лучше подготовиться к вступлению в войну с Японией в соответствии с Ялтинским соглашением.
Из телеграммы советского посла в НКИД СССР от 7 июня было ясно, что Япония готова при положительной реакции на предложения Хирота, пойти на возвращение нашей стране Южного Сахалина, передачу части Курил и отказ от рыболовства в советских конвенционных водах.
Но отсутствие конкретных уступок в предложениях японского представителя вследствие недооценки им тяжести военно-политического положения Японии позволило советскому послу позднее, в соответствии с инструкцией Молотова от 13 июля того же года, утвержденной Сталиным, сослаться на слишком общий, неконкретный характер предложений, не позволяющий советскому руководству принять решение.
На следующих встречах 24 и 29 июня Хирота частично конкретизировал свои предложения об уступках Токио, заявив о готовности Японии в обмен на соглашение о поддержании мира в Восточной Азии на нейтрализацию Маньчжоу-го, ликвидацию своих рыболовных прав в советских концессионных водах при условии снабжения Японии нефтью и обсуждение всех любых других вопросов по желанию советской стороны. В их число могли быть включены и не названные конкретно вопросы принадлежности Южного Сахалина и Курил. Это подтверждается содержанием предложения генерал-лейтенанта Кодзи Сакаи о направлении в Москву Ф. Коноэ, одобренного императором, в котором в качестве условий прекращения войны со стороны Японии ставились сохранение как минимум 1) государственного строя и 2) территории метрополии, исключая острова Окинава и Огасавара и включая Южные Курилы, т. е. условий, с которыми «не мог состязаться американский план отдать все Курильские острова Советскому Союзу».
В ответ на предложение японской стороны Малик, в соответствии с упомянутой инструкцией, ограничился заявлением о том, что он доведет содержание беседы с японским представителем до сведения правительства СССР. Позднее Малик, сославшись на недомогание, японских представителей больше не принимал, и тогда в Токио решили попытаться перенести переговоры в Москву.
С этой целью 12 июля император Хирохито назначил другого бывшего премьер-министра принца Фумимаро Коноэ своим представителем на переговорах с СССР, и 13 июля посол Японии в СССР Сато в беседе с заместителем министра иностранных дел С.А. Лозовским, вручив послание императора Хирохито по этому вопросу, просил принять Коноэ в Москве как его личного представителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Решение рассматривало три основных пункта: 1) как удержать Россию от вступления в войну, 2) как склонить СССР к возможно более благоприятной для Японии позиции и 3) как открыть дорогу к миру.
«Так мы подошли к обсуждению вопроса о плате За мир. Она по нашим согласованным прикидкам, – писал в своих мемуарах С. Того, – могла бы включать отмену Портсмутского договора и Пекинской конвенции об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией и восстановлении в общих чертах положения, которое существовало до русско-японской войны при условии вынесения за скобки вопроса об автономии Кореи, который будет решаться по усмотрению Японии, и нейтрализации Южной Маньчжурии».
Высший совет одобрил в этом решении в качестве платы за сохранение Советским Союзом нейтралитета возвращение ему Южного Сахалина, «северной части Курильских островов до р. Уруп, прав на рыболовство в своих водах, прав на железные дороги в Маньчжурии, на проход через Сангарский пролив между островами Хоккайдо и Хонсю, предоставления сферы влияния во Внутренней Монголии, а также аренды Порт-Артура и Дальнего (Дайрен)».
«Соответствующий документ, – заключает С. Того, – был подписан участниками совещания… После согласования наших мер в отношении СССР я информировал Высший совет о своем намерении доверить бывшему премьеру Хирота проведение предварительных переговоров с советским послом».
Это решение было принято вопреки мнению министра иностранных дел Японии о том, что «позиция Японии и особенно японской армии в течение многих лет вызывала у русских сильнейшие подозрения и обусловила их твердую решимость нейтрализовать нашу страну», и «поэтому не только Япония не могла питать реальных надежд на проявление какой-либо благосклонности со стороны СССР, но и должна была понимать, что когда истощение ее национального потенциала в ходе войны станет очевидным, он вместо переговоров с нею, вероятно, окончательно солидаризуется с США и Англией с целью принять участие в дележе плодов победы».
Вот почему трудно согласиться с противоречивым мнением Б.Н. Славинского, который пишет, что, хотя С. Того понимал, что «время для дипломатических шагов уже упущено, тем не менее считал еще возможным добиться благожелательного отношения СССР». (Интересно, какими мерами, кроме дипломатических, которые он исключал?) Причем утверждается, что премьер К. Судзуки якобы поддержал мнение С. Того.
На самом же деле последний как подчиненный лишь вынужден был согласиться на явно нереалистические расчеты главы кабинета министров, выбрав из всех «зол» наименьшее, полагая при этом, что «если и есть (курсив мой. – К. Ч.) какая-либо страна», которая могла бы помочь Японии прийти к миру на более благоприятных, чем безоговорочная капитуляция, условиях, то этой страной являлся Советский Союз.
В соответствии с решением Высшего совета, первая встреча К. Хирота с советским послом Я.А. Маликом состоялась 3– 4 июня 1945 г. в гостинице «Гора» на курорте в горах Хаконэ.
Несмотря на критическое положение Японии, Хирота, как и другие высшие руководители Японии, за исключением С.Того, продолжал тешить себя иллюзией, что можно, как и в прежние годы, внеся предложение о продлении пакта о нейтралитете или заключении договора о ненападении, придерживаться тактики поэтапных уступок со стороны Японии в случае, если СССР в принципе согласится на его предложение. Однако это было только на руку советской стороне, стремившейся затянуть время, с тем чтобы лучше подготовиться к вступлению в войну с Японией в соответствии с Ялтинским соглашением.
Из телеграммы советского посла в НКИД СССР от 7 июня было ясно, что Япония готова при положительной реакции на предложения Хирота, пойти на возвращение нашей стране Южного Сахалина, передачу части Курил и отказ от рыболовства в советских конвенционных водах.
Но отсутствие конкретных уступок в предложениях японского представителя вследствие недооценки им тяжести военно-политического положения Японии позволило советскому послу позднее, в соответствии с инструкцией Молотова от 13 июля того же года, утвержденной Сталиным, сослаться на слишком общий, неконкретный характер предложений, не позволяющий советскому руководству принять решение.
На следующих встречах 24 и 29 июня Хирота частично конкретизировал свои предложения об уступках Токио, заявив о готовности Японии в обмен на соглашение о поддержании мира в Восточной Азии на нейтрализацию Маньчжоу-го, ликвидацию своих рыболовных прав в советских концессионных водах при условии снабжения Японии нефтью и обсуждение всех любых других вопросов по желанию советской стороны. В их число могли быть включены и не названные конкретно вопросы принадлежности Южного Сахалина и Курил. Это подтверждается содержанием предложения генерал-лейтенанта Кодзи Сакаи о направлении в Москву Ф. Коноэ, одобренного императором, в котором в качестве условий прекращения войны со стороны Японии ставились сохранение как минимум 1) государственного строя и 2) территории метрополии, исключая острова Окинава и Огасавара и включая Южные Курилы, т. е. условий, с которыми «не мог состязаться американский план отдать все Курильские острова Советскому Союзу».
В ответ на предложение японской стороны Малик, в соответствии с упомянутой инструкцией, ограничился заявлением о том, что он доведет содержание беседы с японским представителем до сведения правительства СССР. Позднее Малик, сославшись на недомогание, японских представителей больше не принимал, и тогда в Токио решили попытаться перенести переговоры в Москву.
С этой целью 12 июля император Хирохито назначил другого бывшего премьер-министра принца Фумимаро Коноэ своим представителем на переговорах с СССР, и 13 июля посол Японии в СССР Сато в беседе с заместителем министра иностранных дел С.А. Лозовским, вручив послание императора Хирохито по этому вопросу, просил принять Коноэ в Москве как его личного представителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95