Теперь Вилли «Миляга» Джонсон, которого школьная система Сан-Диего признала своим самым крупным провалом — последняя его учительница не смогла научить его читать, возможно, отчасти потому, что как раз в этот самый момент Миляга ее насиловал, и названия букв алфавита недостаточно отчетливо слетали с ее разбитых в кровь губ, — так вот, теперь Миляга избрал самый верный путь. Направление — в живот белого помоложе. Но он промахнулся.
Белая вонючка был прямо перед блестящим хромированным рулем, а потом куда-то исчез.
— Ты видел, как этот парень отскочил? — спросил Миляга, делая поворот на другом конце улицы.
— Я целил в желтого, — ответил Мухаммед Креншоу. — Но он еще там.
— На этот раз они от нас не уйдут, — завопил Миляга.
— Во имя Аллаха! — завопил Мухаммед Креншоу.
— Ага, во имя Аллаха и его долбаной мамочки! — заорал Миляга, и четверо мотоциклистов с ревом двинулись на двух пешеходов.
Римо заметил, что мотоциклисты возвращаются.
— Я скажу тебе правду, папочка. Я тоже хочу повидать Синанджу. Я знаю, что я лучший из всех твоих учеников, и я хочу посмотреть на молодых парней из Синанджу.
— Ты стал что-то мало-мальски из себя представлять только потому, что я согласился уделить тебе дополнительное время, — заявил Чиун.
— Не имеет значения, — отозвался Римо. — Все равно я лучше всех. Я. Белый. Бледнолицый. Я.
Не оборачиваясь, Римо сдернул с седла первого мотоциклиста и оставил его висеть в воздухе. Чиун достиг чуть лучших результатов. Он позволил своему мотоциклисту ехать дальше, но только в пластиковом щитке, закрывавшем его лицо, произошли небольшие изменения. Там появилось отверстие диаметром в палец. И такое же отверстие появилось во лбу под щитком. Из него потекла красная жидкость, а мотоциклист, которому вдруг все стало безразлично, благодушно врезался в пожарный гидрант, где отделился от своей машины, плавно влетел в кучу гниющего мусора и очень удачно в нее вписался.
Мотоциклист в руках Римо визжал и лягался. Римо держал его за шею. Миляга пытался дотянуться до кармана куртки, там у него был револьвер. К сожалению, Миляга уже стал непригоден к военной службе. Его правая рука кончалась окровавленным запястьем.
Двое других мотоциклистов, полагая, что Мухаммед Креншоу, лежащий вперемешку с прочим мусором, наткнулся на кочку и потерял управление, и не зная точно, слез ли Миляга с мотоцикла по своей воле, чтобы лично разобраться с белой вонючкой, или его сдернули, продолжали путь к этой странной парочке, спокойно стоявшей посередине улицы.
Римо взял Милягу за щиколотки, раскрутил в воздухе и швырнул упакованного в кожу парня по изящной, плавной траектории, которая неизбежно должна была пересечься с быстро приближающимися мотоциклами. Чиун не двигался и даже не желал замечать Римо. Он не хотел иметь ничего общего с человеком, который был настолько самонадеян, что полагал, будто он хороший ученик.
Громко крякнув. Миляга вышиб обоих мотоциклистов из седел.
— Три ноль, — сказал Римо, но Чиун даже не обернулся. Шлем Миляги резво скакал по сточной канавке.
Один из мотоциклистов лежал плашмя на мостовой, другой безуспешно пытался встать на колени. Один из мотоциклов бестолково кружил по улице, окончив свой путь у двери одного из заброшенных домов. Другой опрокинулся и заглох неподалеку, горючее из пробитого топливного бака стекало в канаву. Римо обнаружил, что у парня, сыгравшего роль биты, была буйная копна волос в стиле «афро», размером вдвое больше мотоциклетного шлема.
— Привет, — сказал Римо, глядя сверху вниз на прическу. — Меня зовут Римо. А тебя?
— Тву мать! — выговорил Миляга.
— Кто тебя послал, Твумать?
— Никто меня не посылал, парень. Убери свои грязные руки и пошел в задницу!
— Давай сыграем в школу, — предложил Римо. — Я задаю вопросы, а ты отвечаешь с милой, приветливой улыбкой. Ладненько?
— Тву мать!
Держа мотоциклиста вниз головой, Римо отнес его к пробитому топливному баку и несколько раз окунул пышную копну волос в темную жидкость. Затем он таким же образом отнес свою поклажу к тому из мотоциклистов, который пытался встать на ноги.
— Огоньку не найдется? — спросил Римо.
Парень вытащил было складной нож из кармана куртки, но Римо носком ботинка выбил его из рук.
— Еще три очка, — сказал Римо, вошедший во вкус спортивного состязания. — Гол с игры. — И та же самая нога, возвращаясь назад, по пути расплющила парню ухо. — Это чтобы ты лучше слышал, — сказал Римо. — Я просил огоньку.
— Не давай ему спичек! У меня волосы в бензине.
— Пшел ты, тву мать! — сказал мотоциклист с окровавленным ухом.
— Это ты мне? — поинтересовался Римо.
— Не-а, ниггеру. Миляге, — ответил тот и чиркнул спичкой.
Римо поднял Милягу повыше. Волосы вспыхнули, как факел.
— Кто тебя послал? — спросил Римо.
— "А" — арбуз, "Б" — барабан, "В" — воробей! — закричал Миляга.
— О чем это он? — удивился Римо.
— Школа. Он учит алфавит, чтобы получить диплом учителя. Не захотел кончать простую школу для черных. Там не надо считать, или писать, или знать алфавит.
— А-а-а-а! — вопил Миляга, но тут мозг его перестал функционировать. Что было и к лучшему. Он все равно так никогда и не дошел до «Ж — жук», даже в старших классах школы.
Римо отпустил ноги.
— Ну а ты, мой друг, кто послал тебя?
— Никто не послал. Мы так развлекаемся.
— Ты хочешь сказать, что вы готовы убивать, даже если вам за это не заплатят?
— Мы просто развлекаемся.
— Ваши развлечения помешали нашему разговору. Это ты знаешь?
— Простите.
— "Простите" — этого недостаточно. Нельзя мешать людям разговаривать на улице. Это нехорошо.
— Я буду вести себя хорошо.
— Уж постарайся. А теперь забери отсюда своих друзей.
— Они мертвые.
— Ну тогда похорони их или еще что, — сказал Римо, перешагнул через обугленную голову еще дергающегося Миляги и подошел к Чиуну, невозмутимо стоявшему на тротуаре.
— Неряшливо, — произнес Чиун.
— Я был на улице. Пришлось работать с подручными средствами.
— Неряшливо, небрежно и неаккуратно.
— Мне надо было удостовериться, что они не из Миссии Небесного Блаженства.
— Разумеется. Резвись на улицах. Посещай святые места. Все что угодно, лишь бы не дать своему благодетелю поехать на родину. Даже твой император приказывает тебе это, но нет — ты должен играть в свои игрушки. И почему, спрашиваю я себя, почему человек, которому я дал так много, отказывает мне — и в чем? В скромной поездке в родные места? Почему, спрашиваю я себя. Почему? Где я допустил ошибку в процессе обучения? Возможно ли, что вина лежит на мне?
— Мне некогда ждать ответа, — сказал Римо. Он стоял перед массивной деревянной дверью с крохотным глазком посередине. Римо постучал.
— Неужели я ошибся, спрашиваю я себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44