»
– Садитесь в машину. – Я взглянул на часы. Времени у меня оставалось совсем немного.
В двух шагах находилась витрина «Не проходите мимо» – много лет не обновлявшаяся, хранившая на себе следы воздействия сурового, почти континентального климата. Старик подошел к ней. На выцветших фотографиях изображены были какие-то темные личности, лица задержанных – плохо различимые, мелкие – ничего не выражали. Зато хорошо была видна мертвая белуга. Голый неукрытый труп со рваной раной на животе, беззащитный, как труп человека. Рана зияла под сердцем, как это бывает при умышленных убийствах.
– Алеутдинов… – Прокаженный легко опознал браконьеров на фотографиях. – Афанасий… Алеутдинов утоп в шторм. Перевернулся у самой калады.
– В шторм тоже проверяют калады? – спросил я.
– В пять и в шесть баллов. А если больше – только дурак пойдет! В большую волну калада амортизирует – не снимешь рыбу!..
Он отошел от витрины, сравнительно легко взобрался в «Ниву» на заднее сиденье.
– Калада постоянно в море, – объяснил он. – На мертвом якоре. Зимой ставят далеко. Добираются примерно часа за два. А летом ближе, потому что рыбы больше.
– Часто их проверяют?
– Зимой обычно раз. С утра…
Что заставило старика прокаженного быть откровенным со мной? Потому что видел, как я отпустил Касумова?
– …А летом три раза. Летом рыба быстрее портится. Работа тяжелая. Не успел вернуться – опять надо идти! А пока в море – головы да хвосты отсечь! А то и туши рассечь! – Старик вздохнул.
– А сколько рыбы можно привезти за раз?
Он подтвердил то, что я уже слышал от Вахидова:
– И семьсот, и восемьсот килограмм. Как когда!
– А много в Восточнокаспийске таких лодок? Это мой последний вопрос…
Старик помолчал.
– Думаю, не меньше двадцати… Может, тридцать.
Я не представлял раньше гигантский размах браконьерского лова. Счет шел на десятки тонн выловленных ежедневно осетровых! И это при наличии контролирующего аппарата рыбнадзора, милиции!
– …Не спрашивайте меня, пожалуйста. Мне нельзя врать… – Глаза его стали жалобными, словно он сейчас расплачется.
– Вы искали меня, чтобы мне что-то сказать… – напомнил я.
– Да…
Несколько секунд мы посидели молча. Потом прокаженный сказал:
– Мазут не убивал Сережу… Я приехал в город впервые за сорок лет, чтобы об этом заявить. Мазут дружил с ним. А в ту ночь Мазута вообще не было. Он ездил в колонию, к своему приятелю.
– Точно?
– Да.
– Почему же Касумов не сказал, что он там был? Установили бы его алиби!
– Его приятель сидит! – Старик достал платок, громко высморкался. – Колония особого режима. Свиданий нет.
– Свиданий нет, но свидания есть…
– Кто как сумеет. – Старик шевельнул ногой. Я увидел, что на ногах у него огромные ботинки со шнурками и брюки по крайней мере сантиметров на пятнадцать не доходят до щиколоток. Старик словно был в кальсонах. Может, так ходили лет сорок назад?
– Касумов часто к нему ездит?
– По-моему, второй раз.
Живя уединенно – на острове, – старик прокаженный был неплохо осведомлен.
– За какое время?
– В этом месяце.
Внезапно меня осенило. Я вспомнил разговор с Кулиевой.
– Мазут привез записку? От Умара?
Черные зрачки Керима странно кружили – он сидел бjком ко мне, и я не знал, кружат ли оба зрачка одинаково, в одном направлении.
– Я не спрашивал, а он мне не сказал. – Старик вздохнул. – Я всем говорю: «Ничего не рассказывайте. Меня будут спрашивать – я вынужден говорить. Мне нельзя врать. Бог не велит».
Впервые он остановил свой черный зрачок на мне. Я заглянул в него и почувствовал затаенную боль, щемящую отверженность и безысходность. Я представил, как старику прокаженному сиротливо на безлюдном острове долгими одинокими ночами, как он уязвим и беззащитен.
«А сейчас, после того, как я уйду, все водные прокуроры страны не смогут его защитить…»
– Завтра Касумов будет на свободе, – сказал я. Теперь я уже спешил. – Отвезти вас куда-нибудь? Есть у вас где ночевать?
– А побуду тут…
Массивная нижняя челюсть старика хищно задвигалась, она казалась чрезвычайно сильной, грубая тяжесть ее как бы уравновешивала пронзительную ранимость глаз.
Я понял, что он не уедет, пока не встретится с Касумовым.
– До свиданья!
Я не погнал «Ниву» кратчайшим путем по набережной, а с Баларгимовым, Балой и Гусейном на заднем сиденье сделал короткий крюк через перевал.
С возвышенности Знаменитых Географов на мгновение открылась центральная часть города, окруженного с трех сторон скалами; ниже, на уровне заводских труб, у подножья, двигался крохотный, словно игрушечный, тепловозик. Мелькали ставшие привычными похоронные автобусы городских маршрутов. А дальше, близко к воде, виднелись стайки портовых кранов, насыпи щебня, грузовые и рыбоохранные суда.
Еще несколько минут – и мы снова были на набережной.
За нами не было «хвоста».
Капитан «Спутника» встречал нас на трапе.
– Здорово, Садык. – Антонов отдал честь задержанному, потом почтительно поздоровался за руку.
– Здорово, адмирал! – гаркнул Баларгимов. – Здесь-то меня, надеюсь, накормят?
– Что-нибудь найдем… – Антонов взглянул на меня.
– Не сейчас, – отвел я его невысказанный вопрос. – Обед на берегу. И сразу потом отдадим швартовы…
– Маршрут прежний? – уточнил Антонов. – Тот берег?
– Нет. Мы должны выйти по курсу «Советской Нахичевани». Они предупреждены. В море следует обеспечить переход арестованного вместе с конвоем на паром.
– Я готов, – только и сказал Антонов.
– Старший конвоя – мой помощник. – Я показал на Балу. – В мое отсутствие он исполняет обязанности водного прокурора участка.
– Во сколько вас ждать?
– Если в течение двух часов нас не будет, поездка автоматически отменяется.
– Понимаю. – Антонов учтиво наклонил голову, ее положение при этом практически не изменилось, а щеки еще больше покраснели.
Я проехал через центр, мимо казаха, торговавшего дынями. Утром, когда я приезжал к Фурману, перед ним лежало четыре дыни, к вечеру осталось три. Но это не смущало его, и завтра он был готов продолжать свою малоэффективную торговую деятельность.
Я высадил следователя. Гусейн был рад тому, что не едет в командировку.
– Спасибо, Игорь Николаевич.
Я еще несколько минут покрутил по близлежащим улицам и взял курс за город.
– Так мы куда? – Шеф лодок был озадачен. – На метеостанцию?
Мы миновали показавшиеся на берегу здания, вблизи которых был убит Пухов, а потом и место, где стоял когда-то город, нанесенный на карты. Недостоверность здешней жизни, которую я постоянно со дня своего приезда ощущал, шла именно отсюда.
Пыльный участок суши. Несколько проложенных под землей труб, в которых слышен рев каспийской воды. Полный бред. Город, положенный в плотину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55