Там, внизу, печи, которые топили хозяйки, стены кухонь и спален; священные домашние очаги; лестницы домов, на которых играли дети, мостовые, перекрестки – все, что сначала вошло в жизнь, а потом разом, бессмысленно, сброшено было в поток.
«Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели…» – сказал поэт.
Ничего не осталось, снова подумал я, только рытвины, искореженная земля.
Я свернул к берегу. Тихие овцы лежали на земле спинами друг к другу.
Вода в заливе слегка плескалась, несколько выступавших из моря огромных черных камней метрах в трехстах от берега казались игрушками, плававшими в детской ванне.
– На сигарах пойдем? – Браконьер догадался, а может, просто заметил в темноте дюралевые баки, соединенные с лодкой. – Только сними с меня наручники, прокурор! В наручниках мне как-то непривычно.
– Сниму. Обязательно.
Я обрадовался по-настоящему, когда увидел впереди Мишу Русакова с его разбойной лодкой.
Все было уже готово к отплытию. На баке я заметил прорезиненные комбинезоны, какие носят обычно на сейнерах. Тут же лежали еще три пропахших морем и рыбой тяжелых рыбацких ватника. Я предпочел, чтобы они оказались бы заодно и пуленепробиваемыми.
– Оружие взяли? – продолжал интересоваться Баларгимов. – Если они догонят, без автоматов нечего делать! Перетопят, как котят…
– Не перетопят, – заметил Миша.
Он обернул пленкой привезенные с «Александра Пушкина» кассеты, спрятал в носовом отделении.
Надсадно кричали голодные чайки.
Бала напряженно вслушивался. Я не мог рассмотреть выражение глаз за темными стеклами очков.
– Ты останешься, Бала, – сказал я. – У меня дела на том берегу…
– Но, может, я… – возразил он.
– Ты отведешь машину. Все!
Я снял с Баларгимова наручники, подождал, пока он затянет комбинезон.
Мы отчалили на веслах. Отойдя за камни, Миша Русаков поочередно, один за другим, врубил все четыре мотора «судзуки».
Море наполнилось гулом.
Несколько лысух поднялось в воздух. Они разбегались, низко, словно гидропланы, касаясь воды. После их разбега на поверхности некоторое время еще оставались полосы – подобие взлетных.
Ночь пала сразу – полная невидимых брызг, темноты и ветра. Мы держались в стороне от путей, какими обычно пользуются суда, ориентируясь по звездам и компасу. Интересно: провожала ли меня и моя пухлогрудая сизокрылая синекура?
Мы шли быстро, отбрасывая назад клочки разорванной голубоватой пены, пузырившейся, словно в огромном стиральном корыте.
Один раз нам показалось, что какая-то лодка движется нашим курсом неподалеку от нас.
Миша усилил обороты.
Мы были одни – три крохотные личинки в глубине бескрайней Вселенной, держащие курс на плывущую в толще вязкого неба Рыбацкую звезду.
О, этот отчаянный бросок через море с ревущими моторами за спиной и дюралевыми «сигарами» по бортам! Когда-нибудь он еще приснится мне в горячечном сне и обернется ночным кошмаром, следствием и результатом болезни или кризисного состояния.
7
Недалеко от парикмахерской Гарегина меня окликнул Цаххан Алиев – он покупал пирожки.
– Будете?
Я качнул головой.
– А я, кроме них, по утрам ничего не ем…
Продавец знал Алиева – плюхнул на страницу из школьной, в клетку, тетради две штуки позажаристее.
– Я тоже в ваши края, К Буракову. – Начальник рыбинспекции на ходу принялся есть. – Я заходил – вас не было. Уезжали?
Мое путешествие на тот берег затянулось не по моей воле. Прокурор бассейна все-таки вытянул меня в Астрахань. Балар-гимова я сдал в следственный изолятор и заодно наметил с начальством ближайшие неотложные мероприятия.
– Да, отъезжал по делам…
Я не сомневался, что о моем вояже уже всем хорошо известно.
– А у нас ЧП… – рассказал Алиев. – Слышали? На Челекене опять стреляли в рыбинспектора!
Купив пирожки и начав есть, он так ни разу и не посмотрел на них.
– …А спросите общественное мнение! Большинство относится к рыбнадзору отвратительно: «Рыбинспектор работает грубо, берет взятки». А где правовая защищенность инспектора? Об этом никто не хочет знать!
В последнее время все больше говорили о правовой защищенности рыбнадзора, милиции в ущерб правовой защищенности граждан.
– Сейчас начальство делает мне втык – как же, водный прокурор задержал Вахидова, а твои инспекторы не смогли!.. – Мы почти пришли, и он поспешил с объяснениями. – Но, во-первых, Вахидова задержали на берегу, а рыбинепекция борется с браконьерами в море! На берегу с ними должна работать милиция! Во-вторых, на шоссе с рыбой в багажнике браконьер никуда не денется! А когда она у него на кукане – за лодкой? Я молча слушал.
– Или другое! Браконьер и в шестибалльный ветер идет в море. А нам запрещено: техника безопасности!
Он принялся объяснять:
– Есть характеристика согласно шкалы Симпсона. Один балл – тихий, два – легкий, три балла – слабый… Потом умеренный, свежий, сильный… При свежем, тем более сильном ветре мы уже не выходим…
Скорее всего, он специально ждал меня, чтоб защитить полностью утратившую в моих глазах романтический ореол участковую инспекцию морской рыбоохраны.
– …Недостатки, безусловно, есть! У кого их нет? Разобщенность надзора, неудовлетворительная профилактика…
У ворот водной милиции Алиев замешкался. Мне показалось – ему не хочется появляться в дежурке вместе со мной. «Эдик Агаев приехал…» – подумал я.
Гезель сообщила последние новости.
Ниязов взял бюллетень по уходу за детьми и на работе не появлялся. Мазут освобожден, он вместе со стариком прокаженным ждет меня на метеостанции для приватного разговора. Эдик Агаев по возвращении из командировки злобен, запретил техничке убирать наши кабинеты и приказал Буракову и Хаджинуру заходить к нам только по делу.
– А что проверяющие из Москвы? – спросил я.
– Проверка закончена. Все хорошо. Старший ездил в горы вместе с Агаевым. Сегодня вечером их пригласил генерал Эминов… Как вы считаете, Игорь Николаевич, а строевой смотр будет?
Я удивился, обнаружив в Гезель истинно женский вечный интерес к войску, к военным.
– Обязательно, Гезель.
Все проверяющие, приезжавшие под предлогом оказания практической помощи или инспекторской проверки, всегда действовали одинаково. И именно по этой причине Эдик Агаев на радость жителям нашего двора периодически гонял подчиненных по двору, заставляя выполнять бесчисленные повороты в строю.
– Бала далеко? – спросил я напоследок.
– В исполкоме.
Я вошел к себе, разворошил свежую почту.
Все те же длинные занудливые инструкции, формы очередной отчетности. Среди бумаг мелькнула одна с подписью Главрыбвода. Я выхватил ее в надежде узнать о судьбе пуховских докладных, но телеграмма, которую я прочитал, любопытна была разве только своим пустомыслием:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55