— Наверно, дезертиром?
— Он сказал, что ты… изменник! В те тяжкие для отчизны дни…
— Не для отчизны, а для гитлеризма. Это не одно и то же.
— Когда твой отец и твои братья дрались уже на самых границах Германии, чтобы спасти её от русских…
— Они спасали не Германию, а Гитлера и самих себя.
— Ты говоришь, как настоящий… большевик. Я не хочу, не хочу тебя слушать, ты марксист!
— К сожалению, ещё далеко нет.
— Ты издеваешься надо мною! — По голосу старухи можно было подумать, что ей сейчас будет плохо. Несколько мгновений из комнаты доносилось только её частое, взволнованное дыхание. Потом она прерывающимся голосом, негромко сказала:
— Что же я должна передать её дедушке?
— Единственно правильным было бы сказать ему правду.
— О, конечно, правду, только святую правду! — напыщенно воскликнула она.
— Тогда скажите ему, что у него нет больше внучки.
— Эгон!
— Да, род Швереров, тех Швереров, которые из поколения в поколение служили в 6-м кавалерийском его величества короля прусского полку, кончился.
— Эгон!
— Он кончился на Отто и Эрнсте. Я всегда был не в счёт.
— Ты не смеешь так говорить об Отто! — Она поднесла носовой платок к глазам. — Мы даже не знаем, где его могила там в России… Я всегда заступалась за тебя перед отцом, но теперь я вижу, ты и вправду не в счёт.
— На сцену выходит новое поколение немцев, обыкновенных маленьких немцев, которые войдут сегодня в эту новую бесплатную школу. Среди них будет и моя дочь, моя Лили.
— Я не хочу, не хочу тебя слушать! — прокричала старуха.
Но Эгон продолжал:
— И я от всей души хочу, чтобы учителя вложили в их маленькие головы правдивое представление о грядущем уделе Германии, который будет уделом свободы и труда, счастием равных среди равных, а не глиняным величием воинственных бредней.
— Я не могу сказать все это ему! — в отчаянии произнесла фрау Эмма.
— Напрасно. Он должен это знать, — твёрдо проговорил Эгон, — если хотите, я напишу ему.
— Упаси тебя бог! Может быть, я не должна говорить тебе, но… я не могу молчать: он боится за вас всех, за тебя, за нашу маленькую Лили и даже за твою жену. — Она говорила торопливо, не давая перебить себя. — Ведь когда начнётся война, все, кто находится здесь, по эту сторону, обречены на смерть, на истребление.
— Это слово вы слышали от него? — с неподдельным интересом спросил Эгон.
— Да, да, пойми же: поголовное истребление! — с жаром воскликнула она.
Тут Рупп и Эльза услышали громкий смех Эгона, и он сказал:
— Так скажите же ему, мама, что это чепуха!
— Эгон, Эгон!
— Бредни выживших из ума двуногих зверей, тех, чьё поколение быстро шагает к могиле, чтобы навсегда исчезнуть с лица Германии. Это вы тоже можете сказать: простые немцы, шестьдесят миллионов немцев, постараются помешать обезумевшим банкротам затеять новую бойню.
— Эгон! — Старуха всплеснула руками. — Ты говоришь об отце!
— Нет, — Эгон покачал головой. — Так же как у генерала Шверера нет больше сына Эгона, так у меня нет больше отца.
Неподдельный ужас старухи дошёл до предела, она в страхе повторяла только:
— Нет… нет… нет!..
Эгон чувствовал, что именно сейчас окончательно закрепляется тот поворот в его жизни, на который он столько лет копил решимость и который совершил после такой борьбы со своим прошлым. Этот поворот представлялся ему не только победой над тяготевшим над ним грузом прошлого, но и началом новой жизни, пусть более короткой, чем та, которую он прожил, но бесконечно более полной и неизмеримо более нужной ему самому и его народу. Ещё одно последнее усилие — преодолеть жалость к этой женщине, такой чужой и даже враждебной, несмотря на то, что она была его матерью. Покончить со всем этим!.. Он заставил себя твёрдо повторить:
— Именно это и передайте: у него нет больше сына, а у меня отца… Вот и все…
— Нет, нет… Этого не может быть! — Старуха поднялась и, театрально раскрыв объятия, шагнула к Эгону.
Эгон попятился и, заложив руки за спину, сделал отрицательное движение головой. Выражение растерянности сбежало с лица старухи. Морщины, с которых осыпался густой слой скрывавшей их пудры, сложились в гримасу, и старуха, задыхаясь от бешенства, крикнула:
— Я проклинаю тебя!.. Проклинаю вас обоих!.. Но знай: мы ни за что не оставим нашу внучку в твоих руках, в ваших руках, в руках марксистов. Слышишь: мы позаботимся о том, чтобы она не пошла по твоему пути!
Старуха хотела ещё добавить, что об этом позаботится Эрнст, который со своими сообщниками ждёт за углом её появления с Лили, чтобы схватить ребёнка и увезти на запад. Но она во-время вспомнила, что ей было строго-настрого приказано молчать о том, что она приехала сюда вместе с Эрнстом, что цель её поездки — похищение девочки, которая должна послужить приманкой для захвата самого Эгона. Старуха даже схватилась рукою за рот, будто ловя едва не вырвавшееся неосторожное признание. Она круто повернулась и пошла к двери. Уже с порога плаксиво бросила Эгону:
— Проводи же меня.
Но он не изменил позы и только снова молча отрицательно качнул головой.
Когда мать исчезла за порогом, он подошёл к оставшейся распахнутой двери и медленно, плотно её затворил. Он навсегда и накрепко захлопывал дверь своего прошлого.
Эгон хмуро поздоровался с Руппом.
— Когда-то я думал, что два враждебных лагеря — это я и Эрнст, но я никогда не допускал мысли о возможности такого… Отцы против детей, деды против внуков. И где их разум, где совесть и честь?
— Для них вопрос стоит просто: честь или кошелёк, совесть или жизнь… Я к вам по делу, доктор. С поручением от Зинна.
И Рупп рассказал ему о плане разоблачения махинаций Винера и американцев.
— Бросить счётный аппарат? — в испуге спросил Эгон.
— Может быть.
— Когда он почти готов?
— Вспомните, что вы говорили пять минут назад.
— Вы правы, вы правы… Я подумаю, я, конечно, подумаю над вашим предложением. — Он остановился и, нахмурившись, смотрел на сверкающую крахмальной белизной рубашку, которую держала перед ним Эльза. Потом прошёл в кабинет, снял с полки книжку, вернулся к Руппу и, отыскав интересовавшее его место, прочёл:
— «Выиграть войну с Германией значит осуществить великое историческое дело. Но выиграть войну ещё не значит обеспечить народам прочный мир и надёжную безопасность в будущем. Задача состоит не только в том, чтобы выиграть войну, но и в том, чтобы сделать невозможным возникновение новой агрессии и новой войны, если не навсегда, то по крайней мере в течение длительного периода времени».
Заметив устремлённый на него удивлённый взгляд Руппа, Эгон сказал:
— Видите, я уже и сам знаю, где искать правду! — И продолжал читать вслух: — «После поражения Германии она, конечно, будет разоружена как в экономическом, так и в военно-политическом отношении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129