Девочка лежала и думала, а командир читал. Иногда он зажмуривал уставшие от плохого света глаза и, опустив книгу на колени, спрашивал радиста:
— Что?
— Тихо, — отвечал радист, и командир снова брался за книгу.
Может быть, потому, что девочка очень много думала об этих людях, к которым так привыкла и которых так любила, а может быть, потому, что она всё-таки очень устала после ночи беготни, но, наконец, она уснула, и казнённая сестра не приходила к ней, и девочка спала, лишь изредка вскрикивая и разбрасывая руки. Когда раздавался её крик, командир опускал книгу, а если она, раскинувшись, сбрасывала с себя ватник, он вставал, неловко зажав книгу раненой правой рукой, подбирал ватник и осторожно накрывал им девочку.
Цзинь Фын проснулась через час, когда командир тронул её за плечо. Она подумала, что наступило утро и товарищи вернулись с поверхности земли. Однако, протерев глаза, увидела, что, кроме командира, около кана стоит радист с листочком в руке. И когда она совсем проснулась, командир взял этот листок и сказал девочке так, как будто говорил со взрослой:
— Цзинь Фын, сегодня ночью к нам спущена парашютистка, направляющаяся в католическую миссию, для операции, о которой ты знаешь. Её пароль: «Светлая жизнь вернётся. Мы сумеем её завоевать. Не правда ли?»
— Правда, — сказала девочка.
Командир засмеялся:
— Я знаю, но это конец пароля: «Не правда ли?». Поняла?
Девочка кивнула головой.
— Повтори пароль, — сказал командир, и девочка повторила. — У тебя золотая память. Пойдёшь в миссию святого Игнатия у Сюйгоу и передашь то, что я сейчас сказал, и ещё скажешь: все наши люди должны подчиняться этому новому товарищу.
— Я пойду днём? — спросила она.
— До обеда нужно быть там.
Девочка спустила ноги с кана.
— Если позволите, я пойду.
— Сначала поешь.
— Не хочется.
— Едят не только потому, что хочется.
— А почему?
— Потому, что нужно.
Радист ласково потянул её за косичку, перевязанную красной бумажкой.
— Нужно слушаться старших, — сказал он и освободил большой чайник от тряпок, сохранявших ему тепло.
Чайник был тяжёлый и совсем закопчённый. Наливая себе тёплой воды, Цзинь Фын испачкала пальцы и стала их тщательно обтирать. Радист засмеялся:
— Вы франтиха, Цзинь Фын!
Она с укоризной покачала головой:
— Вы так долго сидите тут и не понимаете. А если кто-нибудь там наверху увидит? Спросят: почему у тебя, девочка, пальцы в саже? Что я скажу?
И она снова покачала головой.
Девочка ела лепёшку из чумизы и запивала водой, потом встала.
— Я готова.
— Хорошо, — сказал командир. — Исполняйте поручение, Цзинь Фын.
Девочка зажгла фонарь, подняла его вровень с лицом и установила длину фитиля. Пламя колебалось, маленькое, тусклое, красноватое. Девочка переняла фонарь в левую руку и спросила командира:
— Больше ничего не прикажете?
— Зайдёшь в музей и оттуда домой.
Девочка была так мала ростом, что ей вовсе не нужно было нагибаться в подземном ходе, где люди отряда передвигались почти ползком, однако от старших она переняла не только манеру ходить быстро-быстро, но и сгибалась, как большая.
Она уверенно бежала в пятне тусклого красноватого света фонаря. Только один момент там, где она пробегала, можно было видеть неровные стенки хода. Свод был такой же неровный. Местами он осел и его подпирали бревна крепей. Иногда путь девочке преграждали обвалы, и приходилось перебираться через кучи земли.
Цзинь Фын уверенно выбирала повороты среди ответвлений, зиявших по обе стороны главного хода; она разбиралась в этом лабиринте так, как прохожие распознают переулки родного города.
Когда в лицо ей потянуло свежим воздухом, девочка замедлила шаг и прикрутила фитиль фонаря. Ещё через сотню шагов дышать стало совсем легко. Девочка увидела над головой светлые точки звёзд. Она задула фонарь и поставила его в нишу стены. Когда она осторожно приблизилась к выходу, часовой, лежавший на животе, с американским автоматом в руках, посторонился. Она протянула ему ручонку, и он помог ей выбраться на поверхность. Оба молчали. Тут разговаривать не полагалось.
Через мгновение её маленькая тень слилась с непроглядной тьмой, царившей в овраге.
3
В те дни, если путник шёл в Тайюань с юга по дороге, огибающей Сюйгоу с западной стороны, то ему было не миновать мост «Четырех ящериц», перекинутый через правую протоку реки Фыньхэ. Этот мост был старинным каменным сооружением, украшенным по четырём углам изваяниями огнедышащих чудовищ, известных тут почему-то под мирным именем ящериц, хотя они нимало не походили на этих маленьких изящных зверьков. Впрочем, может быть, в шестом веке, к которому знатоки относили эти произведения древнего ваятеля, ящерицы и выглядели так воинственно. Четырнадцать веков — большой срок. За это время многое изменилось в Китае. Быть может, так неузнаваемо изменились и ящерицы. Гораздо удивительнее было то, что мост этот в те дни ещё стоял не взорванный, несмотря на то, что на протяжении последних тридцати лет японцы, гоминдановцы и американцы старательно разрушали в Китае всё, что могло служить переправой «красным», неустанно и беспощадно преследовавшим этих врагов народа, загнанных, наконец, к их последнему рубежу на китайской земле.
Миновав мост и свернув по первой дороге налево, путник сразу за пригорком попадал в неожиданно возникавшую среди широких полей густую зелень. Запущенная аллея, обсаженная старой акацией и вязами, вела к живой изгороди, скрывавшей железные прутья высокой решётки. Деревья аллеи были так стары, что стволы многих из них полопались до самой вершины, а ветви, как усталые руки, свисали к земле. Сквозь чугунный узор наглухо замкнутых массивных ворот был виден тенистый парк, из которого при малейшем движении воздуха доносился аромат роз. За густой порослью парка не было видно строений. Только над вершинами деревьев к небу тянулась игла католической церкви.
Хотя отсюда были уже видны предместья Тайюани и даже его кирпичная крепостная стена на горе, шум города сюда не достигал.
В те дни, к которым относятся события, на левом каменном столбе ворот красовалась большая чугунная доска с выпуклой литой надписью по-китайски:

Миссия
РОТЫ ХРИСТОВОЙ,
учреждённая во блаженную память
ИГНАТИЯ ЛОЙОЛЫ,
преподобного генерала роты,
и восстановленная
достопочтенным и высокопреосвященным
Томасом Тьен
с апостольского благословения
святейшего отца нашего папы
ПИЯ XII
Над этой надписью венчиком латинскими буквами была расположена надпись: «Ad majorem Dei gloriam».
На другом столбе яркая эмалированная доска лаконически гласила:

«Находится
под покровительством
и защитой
вооружённых сил США».
Под доской белела фарфоровая кнопка звонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129