– Граф почему-то решил, что я интересуюсь постройкой. Он чуть ли не за шпиона меня принял.
Я стал рассказывать о поездке с Фальковским, но о письме и медальоне не упомянул. Тогда пришлось бы рассказывать слишком многое.
– И вот, представьте, тот человек, который занимается шаром, Шмидт его имя, не то Леппих, проявил ко мне неожиданный интерес, устроил скачки с погоней, а в заключение подарил этот мундир. Словом, получилась целая интрига, а я в ней как с завязанными глазами. Не путают ли меня с кем? Между прочим, какого все-таки полка этот мундир, как вы считаете?
– Похож на Кинбурнского, но все же не тот, у них чакчиры красные. Думаю, какой-то любитель шил для себя.
– А обо всей истории что скажете?
Мне показалось, что Листов несколько смутился. Минуту он не отвечал, потом встал и прошелся по комнате.
– Видите ли… – сказал он с усилием, – кое-что мне здесь понятно. Вернее…
Я ждал, пока он подыщет слова.
– Тут многое из-за легенды вокруг вашей фигуры, – выговорил он наконец.
– Вот как, легенды? Какой же?
– Я, право, не знаю, как лучше об этом сказать.
– Да вы говорите прямо. Я и сам подозревал какое-то недоразумение. Быть может, это пустые разговоры.
– Конечно, – согласился Листов. – Но и я виноват перед вами, потому что в одном случае поддержал «легенду». Согласен, что как раз она и могла вам навредить.
– Так все-таки?
– Вы помните человека, который продал вам Белку?
– Тот, что убит под Гриссельгамом?
– Он был вашим горячим поклонником. Не знаю, из каких побуждений, но он рассказывал о вас всякие небылицы. Сознаюсь, правда, что тогда и я находился в романтическом возрасте и многому верил.
– Что же он говорил?
– Не подумайте, что он делал это за вашей спиной. Отнюдь. Когда вы служили в полку, он молчал. Но когда неожиданно уехали за границу, а он думал, навсегда, стал о вас вспоминать, да так часто и горячо… И не в широком кругу, а только с друзьями. Их было немного, я в том числе. Он представлял вас… словом, человеком необыкновенным.
– В каком смысле?
– К примеру, он уверял, что вам несколько сотен лет…
– Ба! – воскликнул я. – Это что же, Агасфер какой?
– В этом роде. – Листов оживился. – Я вам потому говорю, что романтические порывы юности меня оставили, и я не верю в такие чудеса. А тогда, признаюсь, поверил.
– Что же он рассказывал?
– Он доводил до нас ваши воспоминания о прежних временах. Право же, такие интересные, с такими подробностями, что, казалось, только очевидец может их знать. Сейчас я уже много не помню, но было и о Владимире Красное Солнышко, и о Невском, и его Брате Хоробрите, о Пересвете, который на Куликовом поле сражался…
– Но разве рассказов достаточно, чтобы принять человека за вечного жителя? Быть может, он просто начитался исторических писаний?
– Я, право, не знаю. И сейчас считаю все фантазией нашего погибшего друга. Но как он был талантлив в этой фантазии! Опять же разговоры об эликсире жизни, о вечных странниках. Право же, его можно понять. Я тогда раза два вас всего встречал, а сейчас вижу, что вы обыкновенный человек, как и быть должно. Ну, может быть, оригинальный… Но вы-то сами как относитесь к таким разговорам?
Я пожал плечами:
– Я слишком долго отсутствовал, чтобы оценить их значение. Но теперь уже вижу, что они мне мешают. Быть может, все это дошло до Ростопчина?
– Не исключаю, – сказал Листов.
– Тогда и Леппих, быть может, слышал? Чем объяснить его странные выходки?
– Вот тут вы угадали, – сказал Листов. – И это моя вина.
– Ваша?
– Тот самый единственный случай, когда я поддержал «легенду» о вас.
– Вот как…
– Год назад я был в путешествии за границей. Там и состоялся разговор с Леппихом.
– Случайный?
– Конечно. Ночь на почтовой станции в Альпах. Меня поразило сходство Леппиха с моим погибшим товарищем. Такое же горение в глазах, сбивчивая речь, тысячи планов. И тогда я так же, как в разговорах с моим товарищем, поддался очарованию одной невероятной идеи. Ведь годом раньше я слышал почти такое же от убитого. И тот и другой хотели постичь время. Они рассуждали бесконечно о его природе, о том, можно ли повернуть его вспять, изменить его течение.
– Как же они представляли себе это?
– По-разному. Толком ничего не скажу. Леппих, например, думал о «мираже» времени, наподобие миража, который бывает в пустыне. Знаю только, что для опыта он подыскивал такую же «горячую» точку времени в смысле историческом, как пустыня в климатическом.
– Интересно. Только неопределенно как-то…
– Мечтатели, – сказал Листов. – И он и наш друг мечтатели. Но вы можете представить, какой поддержкой для них могла стать встреча с человеком, прожившим несколько сотен лет, то есть каким-то образом одолевшим время. Ведь это первое доказательство, что загадка времени разрешима.
– И потому вы рассказали Леппиху, что видели такого человека?
– Да. Он был вне себя от восторга.
– И сразу поверил?
– Сразу. Я все рассказал о вас. Я, повторяю, сам был тогда увлечен и тоже было начал рассуждать о веках. Но потом вернулся в Москву, и наваждение слетело. Вместо заоблачных чудес я увидал, что жизнь наша российская далеко не чудо. И, может, ее устройством следует заняться в первую очередь…
– А вы знали, что Леппих сейчас в Москве?
– Да, слышал. Один мой знакомый ездил в Воронцово по пригласительному билету.
– Но ведь для других он, кажется, доктор Шмидт? Как же вы его распознали?
– Это для меня не секрет. В альпийской гостинице он тоже записался под именем доктора Шмидта, а представился Леппихом. Но, кроме того, воздушный шар. Много ли в Европе людей, которые берутся за такую постройку? А для опытов со временем у Леппиха воздушный шар имеет какое-то большое значение. Он много об этом говорил.
– Я слышал, Ростопчин надеется поднять шар к сражению? С него будут бросать бомбы.
Листов пожал плечами:
– Сражения не этим выигрываются.
– Чем же?
– Мне трудно сказать. Я видел их уже несколько… Не опоздать бы. Утром чуть свет едем.
Я показал Листову записку Леппиха.
– Ну что ж, – сказал он. – Подождем. Заодно увижу старого знакомого. Остается уповать, что завтра боя не будет. В любом случае не поспели бы. Сражения начинаются утром.
Я не стал расспрашивать, сумел ли он разузнать о своей невесте. По всему видно, что Листов глубоко затаил свои чувства и нет смысла их тревожить. Мне только казалось странным, что этот спокойный, рассудочный офицер мог кого-то тайно и сильно любить, стреляться на дуэли…
Он подошел к окну, распахнул створки. Пахнуло свежим холодом ночи. Снова звезда упала, перечеркнув темный проем окна.
– Москва, горбатая старушка, – проговорил Листов. – Доведется ли еще свидеться…
7
Утром мы напрасно ждали Леппиха у Красных ворот Зачатьевского монастыря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51