Солдаты над ними посмеивались и ласково опекали.
Вчера с утра и до ночи, белея рубахами, ратники строили укрепления. Они не умели ходить строем, стрелять и выполнять команды. Большая их часть осталась в резерве, а несколько тысяч рассыпались с началом сражения по всему полю, помогая солдатам чем можно. Носили раненых, подавали заряды, растаскивали исковерканные фуры, ловили испуганных лошадей. А когда падал егерь или гренадер, ратник подбирал его оружие и, перекрестившись, становился в первую линию.
Среди этих нескольких тысяч, почти целиком полегших на поле боя, не отмеченных в списках потерь, не помянутых чугунной доской или гранитом, среди этих безвестных «жертвенников» и был мой Федор.
– Немец тот здесь, – говорит он неожиданно.
– Какой немец?
– Который из Воронцова.
– Леппих?
– Он самый.
– Где ты его видал?
– В утицком лесе, вон там, с самого краю, почти у дороги. Мы там укрепленье копали. Чегой-то опять задумал. Приехал о трех лошадях, а сзади еще вроде зарядник от единорога.
Стало быть, и Лепихин добрался. Я сел на Белку.
– Ну, Федор, прощай. Где воевать собираешься?
– При батарее. Я тут прижился. Ежели что, и банник могу в руки взять, пушкам тоже обучен.
– Счастливо!
Он поклонился низко:
– И вам хорошей дороги. За Настю уж как придется: ежели смогу – отблагодарю, ежели нет – поклон хоть примите.
– Настю я хотел спросить об одном деле. Если в живых останемся, ты уж сведи меня с Настей.
Я поскакал на батарею. Где Листов? Свиты Барклая уже не видно, пальба идет еще жарче. Солнце выкатило над горизонтом и косо, парадным оранжевым светом обдает дымную, блистающую картину боя.
Флеши, подумал я, туда. Сейчас французы начинают, если уже не начали, первую из восьми атак. Вот где самое пекло.
От батареи до флешей километра четыре. По сути, флеши стали центром нашей позиции, заслон на Старой Смоленской дороге левым, а батарея Раевского правым флангом. Правее, где стоял Милорадович, кроме артиллерийской дуэли и отвлекающих кавалерийских атак, важного не происходило.
Флеши скучились треугольником, две ближе к французам, одна чуть в глубине. Это были слегка приподнятые площадки с пехотными рвами и земляными брустверами. На этом месте я ночевал в Бородино, на этом месте проснулся в двенадцатом году.
Я прискакал, когда первая атака французов сорвалась в самом начале.
Дивизии Дессе и Компана попытались атаковать колоннами, но были расстроены картечью и фланговым огнем егерей.
– Важно! – кричали солдаты со смеющимися лицами. – Молодцы, заступники, отхлестали хранцев!
– Подожди, – отвечали артиллеристы. – Это забава. Это он красуется. Сейчас так напрет, что смотри. Штаны-то у вас белые.
– Не бось! Не запачкаем! – кричат гренадеры.
Они стоят в две линии: первые батальоны впереди, вторые чуть сзади. Это гренадерская дивизия Воронцова.
– Трубят, глянь!
На опушке леса опять строятся французы. Подъехала и развернулась их батарея.
– Братцы! – кричат гренадеры. – Антилеристы! Дай-ка ему щелчка!
Французские пушки открыли огонь, и это сразу сказалось. То ядра летели издали вразброд и только случайно попадали в каре. Теперь черные шары запрыгали по флешам. Канониры забегали быстрее.
– Две линии сбавь! По батарее, пли!
Взорвался пороховой ящик, дохнуло черным жаром. Ядро цокнуло в пушку и с бешеным верчением метнулось вбок. Падали люди. Теперь их не подбирали, некогда было. Все с напряжением смотрели на плотную массу колонны, шагавшую с барабаном на флеши.
– Первое орудие по правой колонне! Второе и третье по левой!
С пронзительным пиликаньем флейты, качая знаменами, французы все ближе и ближе. Пушки на флешах исполняют неуклюжий танец с прыжками, катанием туда-сюда, изрыганием пламени, дыма.
– Картечью, пли!
В колонне замешательство, легкий разброд, она почти останавливается. Сейчас побегут! Но нет, сбились плотнее, офицеры машут шпагами, пиликанье флейт и барабан еще резче, и снова идут, идут, как против ветра, наваливаясь грудью на град свинца, падая, сменяя друг друга.
– Лезут! – кричит солдат. – Лезут, ах, черти!
Шеренги все ближе и ближе, с перекатным треском окутываются дымом; залп по флешам – и вот уже бегут, наклонив штыки, рассыпавшись вширь. Мелькают белые гетры и красные эполеты.
С красными потными лицами, разинутыми ртами кидаются на батарею, лезут на бруствер. С другой стороны с криком «ура!» врываются гренадеры. Флеши превращаются в гладиаторский круг, солдаты смешались в поединках. Артиллеристы дерутся банниками. Лязг штыков и сабель, вопли, проклятия, беспорядочная драка. Французы отодвигаются. С музыкой, ровно, красиво идет батальон. Достигает толпы дерущихся и тоже кидается в схватку. Откуда-то вырываются кавалеристы, рубка с яростным блистанием сабель, храп и ржание лошадей, клубы пыли, но все это дальше и дальше от флешей…
Вторая атака отбита. На батарее растаскивают завалы. Пушка села набок, ее поднимают на руках, ставят новое колесо. Стонут раненые. Офицеры собирают батальоны, прерывисто-напряженно кричит труба. Гренадеры опять строятся в каре, подбегают солдаты из вторых батальонов, впереди много потерь.
– Давай, давай, братцы! Отдыхать дома будем!
У французов тоже бурление, они готовятся к новой атаке. Наши канониры налаживают стрельбу, у них поредели расчеты. Лихо подлетает конная батарея.
– Батарея, стой! С передков долой!
Пушки разворачиваются и начинают бить по французам, а те плотными массами снова надвигаются на флеши. Третья атака!
Что-то есть одуряюще монотонное в этих атаках. Только что шли, отхлынули, засеяв поле телами, и снова идут, будто ничего не случилось. Идут широким фронтом, в несколько колонн, за колоннами кавалерия. Огромный квадрат войск наступает на флеши.
Гренадеры, все сплошь усачи, в белых ремнях крест-накрест, набычившись, исподлобья глядят на французов. Их каре похожи на маленькие крепости: с какой стороны ни подступись – штык и пуля. Первая шеренга дает залп и опускается на колено, стреляет вторая шеренга.
Французы пытаются обойти батальоны. Они развернулись лавой, конница хлынула по бокам, но гренадеры стоят как вкопанные. Все поле снова кишит сражающимися. Конники носятся между пешими. Сзади контратакует наша пехота. Какой-то генерал на коне гарцует в гуще войск. Уж не Багратион ли?
Я бестолково мечусь на Белке между кричащими, дерущимися солдатами. Французский улан промчался рядом, махнув саблей так, что свистнуло в ухе. Два пехотинца катаются по земле, бестолково дергая друг друга за одежду. Мимо бегут в разные стороны. Наконец все сметает волна кавалерии. Это наши кирасиры. С воздетыми палашами, в блестящих касках, они врезаются во фланг подходящим французам, теснят, опрокидывают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Вчера с утра и до ночи, белея рубахами, ратники строили укрепления. Они не умели ходить строем, стрелять и выполнять команды. Большая их часть осталась в резерве, а несколько тысяч рассыпались с началом сражения по всему полю, помогая солдатам чем можно. Носили раненых, подавали заряды, растаскивали исковерканные фуры, ловили испуганных лошадей. А когда падал егерь или гренадер, ратник подбирал его оружие и, перекрестившись, становился в первую линию.
Среди этих нескольких тысяч, почти целиком полегших на поле боя, не отмеченных в списках потерь, не помянутых чугунной доской или гранитом, среди этих безвестных «жертвенников» и был мой Федор.
– Немец тот здесь, – говорит он неожиданно.
– Какой немец?
– Который из Воронцова.
– Леппих?
– Он самый.
– Где ты его видал?
– В утицком лесе, вон там, с самого краю, почти у дороги. Мы там укрепленье копали. Чегой-то опять задумал. Приехал о трех лошадях, а сзади еще вроде зарядник от единорога.
Стало быть, и Лепихин добрался. Я сел на Белку.
– Ну, Федор, прощай. Где воевать собираешься?
– При батарее. Я тут прижился. Ежели что, и банник могу в руки взять, пушкам тоже обучен.
– Счастливо!
Он поклонился низко:
– И вам хорошей дороги. За Настю уж как придется: ежели смогу – отблагодарю, ежели нет – поклон хоть примите.
– Настю я хотел спросить об одном деле. Если в живых останемся, ты уж сведи меня с Настей.
Я поскакал на батарею. Где Листов? Свиты Барклая уже не видно, пальба идет еще жарче. Солнце выкатило над горизонтом и косо, парадным оранжевым светом обдает дымную, блистающую картину боя.
Флеши, подумал я, туда. Сейчас французы начинают, если уже не начали, первую из восьми атак. Вот где самое пекло.
От батареи до флешей километра четыре. По сути, флеши стали центром нашей позиции, заслон на Старой Смоленской дороге левым, а батарея Раевского правым флангом. Правее, где стоял Милорадович, кроме артиллерийской дуэли и отвлекающих кавалерийских атак, важного не происходило.
Флеши скучились треугольником, две ближе к французам, одна чуть в глубине. Это были слегка приподнятые площадки с пехотными рвами и земляными брустверами. На этом месте я ночевал в Бородино, на этом месте проснулся в двенадцатом году.
Я прискакал, когда первая атака французов сорвалась в самом начале.
Дивизии Дессе и Компана попытались атаковать колоннами, но были расстроены картечью и фланговым огнем егерей.
– Важно! – кричали солдаты со смеющимися лицами. – Молодцы, заступники, отхлестали хранцев!
– Подожди, – отвечали артиллеристы. – Это забава. Это он красуется. Сейчас так напрет, что смотри. Штаны-то у вас белые.
– Не бось! Не запачкаем! – кричат гренадеры.
Они стоят в две линии: первые батальоны впереди, вторые чуть сзади. Это гренадерская дивизия Воронцова.
– Трубят, глянь!
На опушке леса опять строятся французы. Подъехала и развернулась их батарея.
– Братцы! – кричат гренадеры. – Антилеристы! Дай-ка ему щелчка!
Французские пушки открыли огонь, и это сразу сказалось. То ядра летели издали вразброд и только случайно попадали в каре. Теперь черные шары запрыгали по флешам. Канониры забегали быстрее.
– Две линии сбавь! По батарее, пли!
Взорвался пороховой ящик, дохнуло черным жаром. Ядро цокнуло в пушку и с бешеным верчением метнулось вбок. Падали люди. Теперь их не подбирали, некогда было. Все с напряжением смотрели на плотную массу колонны, шагавшую с барабаном на флеши.
– Первое орудие по правой колонне! Второе и третье по левой!
С пронзительным пиликаньем флейты, качая знаменами, французы все ближе и ближе. Пушки на флешах исполняют неуклюжий танец с прыжками, катанием туда-сюда, изрыганием пламени, дыма.
– Картечью, пли!
В колонне замешательство, легкий разброд, она почти останавливается. Сейчас побегут! Но нет, сбились плотнее, офицеры машут шпагами, пиликанье флейт и барабан еще резче, и снова идут, идут, как против ветра, наваливаясь грудью на град свинца, падая, сменяя друг друга.
– Лезут! – кричит солдат. – Лезут, ах, черти!
Шеренги все ближе и ближе, с перекатным треском окутываются дымом; залп по флешам – и вот уже бегут, наклонив штыки, рассыпавшись вширь. Мелькают белые гетры и красные эполеты.
С красными потными лицами, разинутыми ртами кидаются на батарею, лезут на бруствер. С другой стороны с криком «ура!» врываются гренадеры. Флеши превращаются в гладиаторский круг, солдаты смешались в поединках. Артиллеристы дерутся банниками. Лязг штыков и сабель, вопли, проклятия, беспорядочная драка. Французы отодвигаются. С музыкой, ровно, красиво идет батальон. Достигает толпы дерущихся и тоже кидается в схватку. Откуда-то вырываются кавалеристы, рубка с яростным блистанием сабель, храп и ржание лошадей, клубы пыли, но все это дальше и дальше от флешей…
Вторая атака отбита. На батарее растаскивают завалы. Пушка села набок, ее поднимают на руках, ставят новое колесо. Стонут раненые. Офицеры собирают батальоны, прерывисто-напряженно кричит труба. Гренадеры опять строятся в каре, подбегают солдаты из вторых батальонов, впереди много потерь.
– Давай, давай, братцы! Отдыхать дома будем!
У французов тоже бурление, они готовятся к новой атаке. Наши канониры налаживают стрельбу, у них поредели расчеты. Лихо подлетает конная батарея.
– Батарея, стой! С передков долой!
Пушки разворачиваются и начинают бить по французам, а те плотными массами снова надвигаются на флеши. Третья атака!
Что-то есть одуряюще монотонное в этих атаках. Только что шли, отхлынули, засеяв поле телами, и снова идут, будто ничего не случилось. Идут широким фронтом, в несколько колонн, за колоннами кавалерия. Огромный квадрат войск наступает на флеши.
Гренадеры, все сплошь усачи, в белых ремнях крест-накрест, набычившись, исподлобья глядят на французов. Их каре похожи на маленькие крепости: с какой стороны ни подступись – штык и пуля. Первая шеренга дает залп и опускается на колено, стреляет вторая шеренга.
Французы пытаются обойти батальоны. Они развернулись лавой, конница хлынула по бокам, но гренадеры стоят как вкопанные. Все поле снова кишит сражающимися. Конники носятся между пешими. Сзади контратакует наша пехота. Какой-то генерал на коне гарцует в гуще войск. Уж не Багратион ли?
Я бестолково мечусь на Белке между кричащими, дерущимися солдатами. Французский улан промчался рядом, махнув саблей так, что свистнуло в ухе. Два пехотинца катаются по земле, бестолково дергая друг друга за одежду. Мимо бегут в разные стороны. Наконец все сметает волна кавалерии. Это наши кирасиры. С воздетыми палашами, в блестящих касках, они врезаются во фланг подходящим французам, теснят, опрокидывают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51