Из глаз быстро вытекала соленая вода. Всхлипнув, он поперхнулся.
— Помогите! Эй, кто-нибудь! Помогите!
Тело приподнялось и мягко опустилось.
Был бы я внизу, мог бы даже добраться до шлюпки. Или плота. Надо же так. Угораздило стоять именно эту треклятую вахту. Вот и снесло с треклятого мостика. Верно, эсминец как раз делал правый поворот — если рулевой вовремя услышал команду, — и в этот момент затонул или перевернулся. Они, наверно, где-то здесь, в темноте. Барахтаются недалеко от места погружения, подбадривают друг друга. Держатся вместе, головы торчат из воды, кругом мазут, обломки. Рассветет, и я их найду. Господи, непременно найду. А то их подберут, а я так и останусь болтаться здесь, как подвесная койка. Господи!
— Помогите! Натаниель! Помогите!..
Нет, я правильно отдал команду, правильно. Секунд на десять раньше, и уже ходил бы в героях. Эй, ради Бога, право на борт!
Должно быть, врезало прямо под мостиком. Нет, я отдал правильную команду. И вот снесло к чертям собачьим.
Гримаса затвердела, управляя одеревеневшим лицом, пока верхняя губа не приподнялась, обнажив стучащие зубы. От гнева кровь немного разогрелась и прилила к щекам, добралась До опущенных век. Глаза открылись.
Он лихорадочно задвигался, поднимая брызги и глядя вверх. В беспроглядной тьме что-то изменилось. Нет, не в глазу, а снаружи — появились какие-то пятна и кляксы. Минуту-другую, пока он не вспомнил, как пользоваться зрением, они наваливались прямо на глазные яблоки, как прежде подступала тьма. Он сосредоточил внимание на глазах и словно изнутри собственной головы, сквозь своды черепа, разглядывал неясные очертания, возникшие из мутного света и тумана. Сколько он ни моргал и ни скашивал взгляд, эти расплывчатые формы маячили снаружи. Наклонив голову вперед, он увидел нечеткое — слабее, чем послесвечение на экране, — меняющееся очертание зубчатой волны, на которой приподнималось его тело. На мгновение он уловил уплывающую линию на фоне неба и тут же заскользил вверх, едва различая гребень следующей накатывающей волны. Задвигался изо всех сил, пытаясь плыть. Руки тусклыми пятнами светились в воде, ноги благодаря движению перестали ощущать непомерную тяжесть. В голове продолжали проноситься отрывочные мысли.
Мы шли на северо-восток. Я отдал команду. Если рулевой начал поворот, эсминец, скорее всего, переместился к востоку. Ветер дул западный. Значит, в той стороне, куда катятся волны, восток.
Он яростно задвигался, задышал. Поплыл каким-то неуклюжим брассом, болтаясь в надутом поясе. Остановившись, полежал, качаясь на волнах. Стиснул зубы, вынул затычку из трубки, выпуская воздух до тех пор, пока не погрузился глубже, и снова поплыл. Было трудно дышать. Мучительно и пристально он вглядывался из-под сводов черепа в гребень каждой следующей убегавшей волны. Движение ног замедлилось и прекратилось; руки повисли. Сознание внутри темного черепа совершало плавательные движения еще долго после того, как тело неподвижно легло на воду.
Краски на небе сгустились. Колеблющиеся тени сменяли друг друга. Мгла рассеивалась, стала серой. Поверхность моря непосредственно перед ним покрывали четко различимые бугры. Сознание совершало плавательные движения.
Картинки нарушили ритм, пытаясь встать между ним и неотступной необходимостью плыть на восток. Вернулась стеклянная банка, но теперь она уже мало что значила. Возник какой-то человек, короткий разговор, крышка стола, настолько гладкая, что в ней отражались обнажившиеся в улыбке зубы. Еще появилось несколько больших масок, подвешенных для просушки. Улыбающийся рот, отраженный в полированной глади стола, тихо произнес:
— Как ты думаешь, какая из них подойдет Кристоферу?
Возникла верхушка нактоуза с едва заметной подсветкой компаса, послышались слова команды, повиснув в освещенном пространстве между небом и землей:
— Право на борт! Право на борт!
Глотка наполнилась водой, и, издав какой-то звук, то ли храп, то ли хрип, он провалился в беспамятство. Занимался рассвет, неумолимо окрашивая все серо-зеленым. Волны стали близкими и огромными. Они дымились. Очутившись на гребне широкой, вздымающейся волны, он мог видеть, как следом накатывают еще две, а за ними только смутные очертания круга — не то туман, не то мелкие брызги дождя. Он вглядывался в этот круг, поворачиваясь в разные стороны, определяя направление по движению воды, пока не обследовал его полностью. Тлеющее в животе пламя, которое он поддерживал, чтобы уцелеть, накрыло потоком. И оно захлебнулось — беззащитное, зажатое между одеждой и мокрым телом.
— Я не умру! Нет!
Перед глазами висел ровный круг тумана. Видно было лишь, как с одной стороны накатывают волны; они нависали, подхватывали его, на мгновение приподнимали, отпускали и крадучись отползали прочь. А следом уже шел новый вал, принимая его на свой гребень, давая возможность увидеть, как последняя волна темной массой уходит из круга. Затем он снова опускался, а впереди маячил следующий гребень, готовый повторить все сначала.
Он стал сыпать проклятиями и колотить по воде белыми ладонями, борясь с набегающими волнами. Но звуки, которые издавали вступившие в схватку тело и рот, полностью поглощались нескончаемым шумом бегущей воды. Он неподвижно завис внутри спасательного пояса, чувствуя, как холод обшаривает живот ледяными пальцами. Голова упала на грудь, слабые струйки непрерывно обдавали лицо. Думай. Это твой последний шанс. Думай, что делать.
Корабль затонул в Атлантике. За сотни миль от суши. Других судов поблизости не было. Они получили приказ идти к северо-востоку от конвоя, чтобы наладить радиосвязь. Возможно, неподалеку рыщет немецкая подлодка. Охотится за кем-нибудь из уцелевших — за «языком», или чтобы расстрелять спасатель, который придет на помощь потерпевшим крушение. Может всплыть в любую минуту, рассекая волны своим плотным корпусом, как риф, показавшийся во время отлива. Ее перископ может вспороть воду совсем рядом — глаз земной твари, победившей ритм и неизбывность моря. А может, она сейчас проходит прямо подо мной — темная, похожая на акулу. Или залегла под моими одеревеневшими ногами на ложе из соленой воды, покоится как на подушке, пока отсыпается команда. А те, кто уцелел — на плоту, китобое, шлюпке, обломках, — наверно, где-то тут, бултыхаются, скрытые в тумане за одной-двумя волнами. В ожидании помощи. Уж консервы-то у них найдутся, а может, и глоток-другой чего-нибудь хлебнуть.
Он снова стал разворачиваться, вглядываясь в туман слезящимися глазами. Сощурившись, поглядел на низкое — чуть повыше крыши — небо; обследовал круг тумана в поисках обломков или головы. Ничего. Эсминец исчез, словно чья-то рука, взмыв вертикально на целую милю, схватила его и одним махом уволокла вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Помогите! Эй, кто-нибудь! Помогите!
Тело приподнялось и мягко опустилось.
Был бы я внизу, мог бы даже добраться до шлюпки. Или плота. Надо же так. Угораздило стоять именно эту треклятую вахту. Вот и снесло с треклятого мостика. Верно, эсминец как раз делал правый поворот — если рулевой вовремя услышал команду, — и в этот момент затонул или перевернулся. Они, наверно, где-то здесь, в темноте. Барахтаются недалеко от места погружения, подбадривают друг друга. Держатся вместе, головы торчат из воды, кругом мазут, обломки. Рассветет, и я их найду. Господи, непременно найду. А то их подберут, а я так и останусь болтаться здесь, как подвесная койка. Господи!
— Помогите! Натаниель! Помогите!..
Нет, я правильно отдал команду, правильно. Секунд на десять раньше, и уже ходил бы в героях. Эй, ради Бога, право на борт!
Должно быть, врезало прямо под мостиком. Нет, я отдал правильную команду. И вот снесло к чертям собачьим.
Гримаса затвердела, управляя одеревеневшим лицом, пока верхняя губа не приподнялась, обнажив стучащие зубы. От гнева кровь немного разогрелась и прилила к щекам, добралась До опущенных век. Глаза открылись.
Он лихорадочно задвигался, поднимая брызги и глядя вверх. В беспроглядной тьме что-то изменилось. Нет, не в глазу, а снаружи — появились какие-то пятна и кляксы. Минуту-другую, пока он не вспомнил, как пользоваться зрением, они наваливались прямо на глазные яблоки, как прежде подступала тьма. Он сосредоточил внимание на глазах и словно изнутри собственной головы, сквозь своды черепа, разглядывал неясные очертания, возникшие из мутного света и тумана. Сколько он ни моргал и ни скашивал взгляд, эти расплывчатые формы маячили снаружи. Наклонив голову вперед, он увидел нечеткое — слабее, чем послесвечение на экране, — меняющееся очертание зубчатой волны, на которой приподнималось его тело. На мгновение он уловил уплывающую линию на фоне неба и тут же заскользил вверх, едва различая гребень следующей накатывающей волны. Задвигался изо всех сил, пытаясь плыть. Руки тусклыми пятнами светились в воде, ноги благодаря движению перестали ощущать непомерную тяжесть. В голове продолжали проноситься отрывочные мысли.
Мы шли на северо-восток. Я отдал команду. Если рулевой начал поворот, эсминец, скорее всего, переместился к востоку. Ветер дул западный. Значит, в той стороне, куда катятся волны, восток.
Он яростно задвигался, задышал. Поплыл каким-то неуклюжим брассом, болтаясь в надутом поясе. Остановившись, полежал, качаясь на волнах. Стиснул зубы, вынул затычку из трубки, выпуская воздух до тех пор, пока не погрузился глубже, и снова поплыл. Было трудно дышать. Мучительно и пристально он вглядывался из-под сводов черепа в гребень каждой следующей убегавшей волны. Движение ног замедлилось и прекратилось; руки повисли. Сознание внутри темного черепа совершало плавательные движения еще долго после того, как тело неподвижно легло на воду.
Краски на небе сгустились. Колеблющиеся тени сменяли друг друга. Мгла рассеивалась, стала серой. Поверхность моря непосредственно перед ним покрывали четко различимые бугры. Сознание совершало плавательные движения.
Картинки нарушили ритм, пытаясь встать между ним и неотступной необходимостью плыть на восток. Вернулась стеклянная банка, но теперь она уже мало что значила. Возник какой-то человек, короткий разговор, крышка стола, настолько гладкая, что в ней отражались обнажившиеся в улыбке зубы. Еще появилось несколько больших масок, подвешенных для просушки. Улыбающийся рот, отраженный в полированной глади стола, тихо произнес:
— Как ты думаешь, какая из них подойдет Кристоферу?
Возникла верхушка нактоуза с едва заметной подсветкой компаса, послышались слова команды, повиснув в освещенном пространстве между небом и землей:
— Право на борт! Право на борт!
Глотка наполнилась водой, и, издав какой-то звук, то ли храп, то ли хрип, он провалился в беспамятство. Занимался рассвет, неумолимо окрашивая все серо-зеленым. Волны стали близкими и огромными. Они дымились. Очутившись на гребне широкой, вздымающейся волны, он мог видеть, как следом накатывают еще две, а за ними только смутные очертания круга — не то туман, не то мелкие брызги дождя. Он вглядывался в этот круг, поворачиваясь в разные стороны, определяя направление по движению воды, пока не обследовал его полностью. Тлеющее в животе пламя, которое он поддерживал, чтобы уцелеть, накрыло потоком. И оно захлебнулось — беззащитное, зажатое между одеждой и мокрым телом.
— Я не умру! Нет!
Перед глазами висел ровный круг тумана. Видно было лишь, как с одной стороны накатывают волны; они нависали, подхватывали его, на мгновение приподнимали, отпускали и крадучись отползали прочь. А следом уже шел новый вал, принимая его на свой гребень, давая возможность увидеть, как последняя волна темной массой уходит из круга. Затем он снова опускался, а впереди маячил следующий гребень, готовый повторить все сначала.
Он стал сыпать проклятиями и колотить по воде белыми ладонями, борясь с набегающими волнами. Но звуки, которые издавали вступившие в схватку тело и рот, полностью поглощались нескончаемым шумом бегущей воды. Он неподвижно завис внутри спасательного пояса, чувствуя, как холод обшаривает живот ледяными пальцами. Голова упала на грудь, слабые струйки непрерывно обдавали лицо. Думай. Это твой последний шанс. Думай, что делать.
Корабль затонул в Атлантике. За сотни миль от суши. Других судов поблизости не было. Они получили приказ идти к северо-востоку от конвоя, чтобы наладить радиосвязь. Возможно, неподалеку рыщет немецкая подлодка. Охотится за кем-нибудь из уцелевших — за «языком», или чтобы расстрелять спасатель, который придет на помощь потерпевшим крушение. Может всплыть в любую минуту, рассекая волны своим плотным корпусом, как риф, показавшийся во время отлива. Ее перископ может вспороть воду совсем рядом — глаз земной твари, победившей ритм и неизбывность моря. А может, она сейчас проходит прямо подо мной — темная, похожая на акулу. Или залегла под моими одеревеневшими ногами на ложе из соленой воды, покоится как на подушке, пока отсыпается команда. А те, кто уцелел — на плоту, китобое, шлюпке, обломках, — наверно, где-то тут, бултыхаются, скрытые в тумане за одной-двумя волнами. В ожидании помощи. Уж консервы-то у них найдутся, а может, и глоток-другой чего-нибудь хлебнуть.
Он снова стал разворачиваться, вглядываясь в туман слезящимися глазами. Сощурившись, поглядел на низкое — чуть повыше крыши — небо; обследовал круг тумана в поисках обломков или головы. Ничего. Эсминец исчез, словно чья-то рука, взмыв вертикально на целую милю, схватила его и одним махом уволокла вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44