Мой возраст меня не касается. Я твой — болезненно воспринимаю. Не сегодняшний (по мне хоть сто лет, я же тебя люблю). Если бы тебе было в два раза меньше, я бы сидела совсем тихонечко, ждала каких-то десять, пятнадцать, тридцать лет. Чего не ждать-то? А теперь-то как быть?.. Живи, пожалуйста, очень долго!
Солям Алейкум, досточтимый Егор ибн Алеша! Намерена сообщить Вам самую свежую и удивительную новость. Дело в том, что я Вас жуть до чего люблю. А посему Вы являетесь моим горьким горем, по совместительству, так же — моим солнышком и счастьем. Не очень ли Вам это обременительно? Сдюжите ли? Все же надо набраться терпения лет еще эдак на пятьдесят- восемьдесят.
Ну, потом, когда-нибудь! — станешь старенький, больной, вдруг (вот хорошо- то будет!) сам и ходить не сможешь — тогда буду приезжать я, катать тебя в какой-нибудь колясочке, на улице. Завезу тебя куда-нибудь в укромный уголок и примусь обцеловывать моего любимого, а тебе — куда тебе деться-то? Сам- то без меня ходить не сможешь, не убежишь! Дожить бы вот только до техто пор!.. И почти совсем мне не стыдно выпрашивать у тебя этой милости: живет во мне всегдашнее желание быть по-собачьи у твоей ноги.
И жалкая моя участь: говорить о своей любви словами, да еще — в письмах, вместо того, чтобы ты это видел, чувствовал, жил среди этого. Знаешь, все не могу забыть: больница стоит, вся в кустарнике, шла по дорожке, вдруг голову подняла, опешила — на каждой ветке, на всех кустах по снегирю. Алые грудки — я почему-то не могу на них смотреть, больно у самой в груди от этой алости, и так их много… Почему меня туда привело? Что знак сей означал?
Вот посадить бы тебя, Егорушка, на такую диету: утром, днем и вечером не кормить тебя, а — показывать всякие там натюрморты-картиночки с помидорами и яичницей. Интересно, через сколько бы дней ты осознал: «Ну, какой же я! Прости ты меня. Бога ради!» Я же люблю тебя. Ну да, конечно, привыкла: улыбнешься тебе, мысленно протянешь руку, дотронешься до щеки, шеи твоей. Возьмешь твою руку, прижмешься к ней лицом. Кажется, и уже можно дальше жить.
Когда я просто тоскую, я иду на кухню, а когда я очень уж тоскую — я как-то, не собираясь, оказываюсь в парикмахерской и стригусь. Наверное, это атавизм — остаточное явление от обычая с горя рвать на себе волосы. Мало того, что мне их коротко постригли, так ведь еще и кусочками, неровно. Ну никак не сплю ночами. Сейчас ложусь рано — в первом часу, а в два, три просыпаюсь и лежу до утра. Может, самое время — начать принимать какиенибудь наркотики? Я — не от бессонницы: тут — одна помеха, одна болезнь тоска о тебе, тяга к тебе, зависимость от тебя, ну, и далее, по всем падежам: ты, тобою, о тебе, без тебя, с тобой. С чего лучше начинать, что вообще сейчас употребляют отчаявшиеся: гашиш? марихуану? Как бы там ни было, все-таки можно жить, только уходя в физические нагрузки. Спасибо тебе, что я стала ходить на лыжах и плавать в бассейне (хотя ты об этом и не знаешь).
— Ну, что мы с тобой делать-то будем, а? — Это я ему в комнате. Пойдем-ка на кухню, вот тут устраивайся. И так — целый день. Ходим тудасюда. Общаемся. Целовать я его не целую, а рукой — глажу. И к себе прижимаю. Я, Егор, про наш с тобой атлас. Наши две фамилии вместе на одной странице. Немного — дурачусь. А больше — всерьез. Я люблю тебя. Не знаешь ли ты, где можно заразиться какой-нибудь проказой или чем- нибудь похожим, неизлечимым? Я б к тебе приехала, а потом нас куда-нибудь бы отправили изолировали бы от общества! И ты бы спокойно работал, а я бы тебя любила. Сначала бы я просто попыталась надышаться тобой, чтоб можно было — даже отойти — без страха, а потом бы помогала тебе. Лучше- то помощника — быть не может. Только я не очень в это верю: что может наступить такое состояние, когда — без боли — можно от тебя отойти, оттолкнуть себя от тебя — без особых усилий. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Егор! Я люблю. Мне и больно за тебя, и ужасно обидно, что все хорошее во мне — мимо тебя, не для тебя, и любовь моя — бесполезная для тебя.
А если?! Буду покупать лотерейные билеты и играть в спортлото. Выиграю машину и накоплю шибко много денег. Поеду куда-нибудь на Кавказ. Найду смелых горцев. Отдам им машину и деньги. Буду жить в одинокой хижине и все смотреть на дорогу. И однажды! Они!! Прискачут!!! И через седло у них будет лежать что-то в черной бурке!!!! Это они выкрадут тебя. И я скажу: «Будешь жить здесь целый месяц. Не можешь в безделье — ищи полезные ископаемые». А они затрясут своими кинжалами: «Зарэжим!» И ты испугаешься и месяц будешь жить со мной. Не бойся, не умрем: они будут приносить нам мясо, хлеб и вино.
Я люблю тебя, Егор! Я люблю тебя.
А может, и не это. Может, и другое. Так будет даже лучше. Есть надежда побыть какое-то время вместе. Ведь захотят же когда-то медики в профилактории, если они еще есть, обследовать тебя, ну а по мне-то они давно плачут. И можно было бы в свободное от обследований и лечений время сидеть рядышком. Или ходить. Все равно я буду прижиматься к твоему плечу, держаться за твою руку. И особенно неприятные уколы во всякие неприятные места — я бы брала на себя: и твои, и свои. А ты бы благодарно меня целовал. За каждый принятый мною укол.
Между прочим, у меня одна знакомая лечилась, лечилась, а потом, рассказывали девчонки, стала такой любвеобильной! Это, как девчонки объяснили, произошло от лечения. Может, и на тебя бы вдруг подействовало лечение, и тебе бы захотелось меня поцеловать не только за укол.
Ты правильно поступил, что жена у тебя работает. Так ей спокойнее, а главное для меня — тебе. У каждого человека должно быть дело. Я сужу по себе: если бы ты рядом со мной был круглые сутки, я не была бы понастоящему счастливой, чувствуя свою ущербность — без работы. И это — не оттого, что недостаточно тебя люблю. Сколько б ни уходило сил и времени на домашние заботы, как бы ни были душа и руки поглощены любовью и семьей — все равно этого недостаточно. И всякая «общественная работа» — это тоже не то. И подруги — не заменят коллектива. Если человек не реализует всех своих сил, энергии, вот тебя и почва для болезней. Я рада, что у тебя дома нормально. Ведь я люблю ТЕБЯ.
Вчера совершенно искренне писала тебе про то, что мне спокойнее, если все у тебя дома будет хорошо. Только сейчас — почему-то обиделась на свое бодрое и развеселое настроение. Знаю, что дура. И все равно! Ходишь в новых хорошо отпаренных брюках, пьешь на вечеринках коньяк, сражаешь налево-направо Дома отдыха, и нет тебе дела до меня. Ковыляю по квартире глупая, злая и заклинаю: «Отойди от меня, Сатана! Господи, дай мне ума и силы справиться с этим!» Ужасно хочется сделать что-нибудь дурацкое. Отправить тебе любовную телеграмму. Письмо с признанием — домой! Я не злой человек, но тут я ничего не могу с собой поделать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110