Боль становилась сильнее. Туташхиа заткнул револьвер Гудуны за пояс, сложил платок, перевязал рану. Руки его дрожали. Слабость овладела им, он опустился на стул, уронил голову и уставился в пол.
Взгляд мальчика метнулся к карабину, прислоненному к стене, но ему было до него не дотянуться – между ним и карабином был абраг.
– Нельзя мне здесь умирать,– проговорил Дата Туташхиа.
Мальчик не разобрал его слов.
Сделав над собой усилие, абраг приподнялся и встал. Застонав, сжал виски, будто хотел унять боль. Постоял так, пока боль не утихла и голова не перестала кружиться, взял с камина оружие и снова затих.
– Надо же, что придумал... Пересилил он меня, его взяла,– сказал он и замолк – от слабости или просто задумался.– Ты матери не говори, что я приходил и ты стрелял. Пожалеем ее.
Мальчик не отвечал.
На пороге дома Дата Туташхиа сказал:
– Денег не бери. Замучают они тебя, изведут...– И осекся. – Я знаю, что делать... Мой труп им не найти... И денег ты не получишь!
По проселочной дороге абраг пошел к морю.
Гуду Пертиа стоял, не двигаясь и не отрывая от двери глаз. Он очнулся от запаха гари, обернулся и вперился в огонь, разбушевавшийся в камине. В голове становилось все чище, все ясней, и властно овладевала им уверенность, что ему надо все, до мелочей, все сделать так, как велел, уходя, Дата Туташхиа.
Мальчик схватил бурку, бросил ее на пол и затоптал загоревшийся край. На полу он заметил маленькую лужицу крови. Он принес тряпку и воду в ведре, смыл и отчистил кровь. Дотошно все осмотрел и нигде не обнаружил больше следов гостя. Свернул бурку, сунул ее под мышку, взял ведро с тряпкой и вышел из комнаты. Вернувшись, разбросал головешки, придавил огонь и сел на кровать.
Он думал, перебирая в памяти все, с самого начала, еще раз вспомнил все по порядку и все взвесил – шаг за шагом.
«Куда же он... ночью?..»
Мальчику вдруг пришло в голову, что ему непременно, во что бы то ни стало надо увидеть того, к кому придет Дата Туташхиа. Он вскочил, набросил на себя пальтецо и бросился вон.
Он вышел на улицу и прислушался к ночной тишине. Ни шагов, ни собачьего лая, ничего, что говорило б о том, что кто-то идет,– ни звука. Он рванулся вправо, пробежав шагов тридцать, остановился и бросился в противоположную сторону. Он искал направление без всякого смысла, подчиняясь только наитию, и был уверен, что выбирает верно.
Он уже бежал. Иногда, чтоб отдышаться, шел шагом. Он весь обратился в слух и зрение, чтоб еще издали различить во тьме человека, бредущего по дорого.
Он одолел Микорский подъем. Отсюда прямой линейкой спускалась к деревне дорога. Где-то на середине склона дорогу пересекала тень.
Туташхиа?..
Мальчик свернул с дороги и пошел кустарником. Абраг еще шел, и мальчик решил, обогнав его, спрятаться у Микорского мосточка. Но надо было знать, за чем он идет. Может, это и не абраг?
Он дошел до речки и берегом вышел к мосту... Тень, бредшая по дороге, была еще далеко. Возле мостка, па этом берегу, стояла кузница Малакии Нинуа. К кузнице примыкала небольшая пристройка, в которой жил кузнец. Мальчик вышел из укрытия и приткнулся возле задней стены кузницы так, чтобы дорога была на виду.
Путник шел медленно и неуверенной походкой. Он останавливался, припадал к деревьям и снова двигался дальше. Мальчик уже не сомневался: это был Дата Туташхиа.
«Он идет в Микори,– мелькнуло у него в голове. – К кому же в Микори он идет?..»
Дата Туташхиа свернул к кузнице и постучал в окно Малакии.
Мальчика всегда удивляло: стоило ему пройти мимо кузни, когда шел к микорским мальчишкам, Малакиа Нинуа всегда выйдет и не преминет сунуть ему то конфету, то биток, то бляху, а то новехонькую мотыгу подарит. А уж подковать лошадь пли быка, так за это он вообще ничего с него не брал или брал полцены – случись при этом посторонний...
Дата Туташхиа постучал еще раз. В доме послышалось движение, и окно отворилось.
– Это я, Малакиа,– тихо сказал Туташхиа.
– Сейчас, сейчас...
– Я не могу зайти, времени нет, спешу.. Абраг стоял под окном, а мальчик, притаившись за углом, прижался к стене. Между ними было каких-нибудь два шага.
– Ты что, Дата, захворал? Что-то голос у тебя не тот...
– Устал страшно. В гавани меня ждет турецкая фелюга. Ухожу в Самсун, у меня там дела есть. – Туташхиа перевел дух. – Я тебя о чем хочу попросить. На этих днях повидай Мосе Джагалия. Мой конь у него. Сейчас ноябрь. В декабре приедет Мушни Зарандиа. У Гулиа свадьба, он там непременно будет. Пусть Джагалия приведет коня прямо на свадьбу и отдаст Мушни. Остальное я ему, мерзавцу, объяснил – как и что сказать. – Туташхиа застонал и обхватил голову руками.– Кто языками почесать любит, им всем говори, что я в Турцию подался.
– Никуда я тебя не отпущу, Дата, клянусь своими детьми,.. Ты погляди, на кого ты похож...
– Все запомнил, Малакиа?.. Простыл я, будь все проклято... Голова трещит, кости ломит... Ладно, пошел я...
– Пошли тебе господь здоровья!.. – прошептал кузнец.
Туташхиа вышел на дорогу и шатаясь пошел через мост.
Гуду Пертиа, не отрываясь от стены, смотрел вслед абрагу. Дата Туташхиа перебрался через мосток. Стоило ему сейчас обернуться, и он бы увидел мальчика – мальчик был сейчас весь как на ладони. Но он шел к гавани не оглядываясь и вскоре пропал из глаз.
«Дядя Малакиа все знает!» – мальчик подождал еще немного и пошел обратно.
Пройдя причал, Дата Туташхиа пошел влево по берегу. Гавань заслонял от моря скалистый полуостров, ощетинившийся огромными соснами. На гребень его скалистой гряды вела крутая тропа, и не всякий здоровый мог вскарабкаться по ней.
Прежде чем начать подъем, Дата Туташхиа присел отдохнуть и тут потерял сознание. Когда он открыл глаза, уже начало светать, но солнце еще не всходило. Он собрался с силами и поднялся, но чуть опять не упал от головокружения и боли. Он одолел подъем уже наполовину, когда нога подвернулась и он упал, да так неудачно, что подняться уже не мог. До гребня он добрался ползком.
На краю скалы, изогнувшейся над морем, росла сосна. Он подполз к ней, сел среди толстых извивающихся корней и закрыл глаза. Разъяренное море билось о скалу, и брызги от бешено вздымавшихся волн достигали абрага, которого покидали силы.
Внизу, в приморской долине, уже паслось стадо. Пастух изумленно вглядывался в человека, сидевшего под сосной, на выступе скалы. Он свистнул ему и помахал рукой, но голос его не достиг гребня – слишком высоко был Туташхиа.
Абраг смотрел на солнце, пока оно выплывало из-за гор, а потом снял с себя башлык, опоясался им и начал набивать его камнями, стараясь втиснуть побольше. Расстегнув блузу, он и за пазуху насовал камней, а потом набил камнями и обе штанины. Трупу, так сильно нагруженному, никогда не всплыть. Покончив с этим, он снял карабин и швырнул его в море, за карабином полетели оба маузера, револьвер Гуду, кинжал и аджарский нож.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Взгляд мальчика метнулся к карабину, прислоненному к стене, но ему было до него не дотянуться – между ним и карабином был абраг.
– Нельзя мне здесь умирать,– проговорил Дата Туташхиа.
Мальчик не разобрал его слов.
Сделав над собой усилие, абраг приподнялся и встал. Застонав, сжал виски, будто хотел унять боль. Постоял так, пока боль не утихла и голова не перестала кружиться, взял с камина оружие и снова затих.
– Надо же, что придумал... Пересилил он меня, его взяла,– сказал он и замолк – от слабости или просто задумался.– Ты матери не говори, что я приходил и ты стрелял. Пожалеем ее.
Мальчик не отвечал.
На пороге дома Дата Туташхиа сказал:
– Денег не бери. Замучают они тебя, изведут...– И осекся. – Я знаю, что делать... Мой труп им не найти... И денег ты не получишь!
По проселочной дороге абраг пошел к морю.
Гуду Пертиа стоял, не двигаясь и не отрывая от двери глаз. Он очнулся от запаха гари, обернулся и вперился в огонь, разбушевавшийся в камине. В голове становилось все чище, все ясней, и властно овладевала им уверенность, что ему надо все, до мелочей, все сделать так, как велел, уходя, Дата Туташхиа.
Мальчик схватил бурку, бросил ее на пол и затоптал загоревшийся край. На полу он заметил маленькую лужицу крови. Он принес тряпку и воду в ведре, смыл и отчистил кровь. Дотошно все осмотрел и нигде не обнаружил больше следов гостя. Свернул бурку, сунул ее под мышку, взял ведро с тряпкой и вышел из комнаты. Вернувшись, разбросал головешки, придавил огонь и сел на кровать.
Он думал, перебирая в памяти все, с самого начала, еще раз вспомнил все по порядку и все взвесил – шаг за шагом.
«Куда же он... ночью?..»
Мальчику вдруг пришло в голову, что ему непременно, во что бы то ни стало надо увидеть того, к кому придет Дата Туташхиа. Он вскочил, набросил на себя пальтецо и бросился вон.
Он вышел на улицу и прислушался к ночной тишине. Ни шагов, ни собачьего лая, ничего, что говорило б о том, что кто-то идет,– ни звука. Он рванулся вправо, пробежав шагов тридцать, остановился и бросился в противоположную сторону. Он искал направление без всякого смысла, подчиняясь только наитию, и был уверен, что выбирает верно.
Он уже бежал. Иногда, чтоб отдышаться, шел шагом. Он весь обратился в слух и зрение, чтоб еще издали различить во тьме человека, бредущего по дорого.
Он одолел Микорский подъем. Отсюда прямой линейкой спускалась к деревне дорога. Где-то на середине склона дорогу пересекала тень.
Туташхиа?..
Мальчик свернул с дороги и пошел кустарником. Абраг еще шел, и мальчик решил, обогнав его, спрятаться у Микорского мосточка. Но надо было знать, за чем он идет. Может, это и не абраг?
Он дошел до речки и берегом вышел к мосту... Тень, бредшая по дороге, была еще далеко. Возле мостка, па этом берегу, стояла кузница Малакии Нинуа. К кузнице примыкала небольшая пристройка, в которой жил кузнец. Мальчик вышел из укрытия и приткнулся возле задней стены кузницы так, чтобы дорога была на виду.
Путник шел медленно и неуверенной походкой. Он останавливался, припадал к деревьям и снова двигался дальше. Мальчик уже не сомневался: это был Дата Туташхиа.
«Он идет в Микори,– мелькнуло у него в голове. – К кому же в Микори он идет?..»
Дата Туташхиа свернул к кузнице и постучал в окно Малакии.
Мальчика всегда удивляло: стоило ему пройти мимо кузни, когда шел к микорским мальчишкам, Малакиа Нинуа всегда выйдет и не преминет сунуть ему то конфету, то биток, то бляху, а то новехонькую мотыгу подарит. А уж подковать лошадь пли быка, так за это он вообще ничего с него не брал или брал полцены – случись при этом посторонний...
Дата Туташхиа постучал еще раз. В доме послышалось движение, и окно отворилось.
– Это я, Малакиа,– тихо сказал Туташхиа.
– Сейчас, сейчас...
– Я не могу зайти, времени нет, спешу.. Абраг стоял под окном, а мальчик, притаившись за углом, прижался к стене. Между ними было каких-нибудь два шага.
– Ты что, Дата, захворал? Что-то голос у тебя не тот...
– Устал страшно. В гавани меня ждет турецкая фелюга. Ухожу в Самсун, у меня там дела есть. – Туташхиа перевел дух. – Я тебя о чем хочу попросить. На этих днях повидай Мосе Джагалия. Мой конь у него. Сейчас ноябрь. В декабре приедет Мушни Зарандиа. У Гулиа свадьба, он там непременно будет. Пусть Джагалия приведет коня прямо на свадьбу и отдаст Мушни. Остальное я ему, мерзавцу, объяснил – как и что сказать. – Туташхиа застонал и обхватил голову руками.– Кто языками почесать любит, им всем говори, что я в Турцию подался.
– Никуда я тебя не отпущу, Дата, клянусь своими детьми,.. Ты погляди, на кого ты похож...
– Все запомнил, Малакиа?.. Простыл я, будь все проклято... Голова трещит, кости ломит... Ладно, пошел я...
– Пошли тебе господь здоровья!.. – прошептал кузнец.
Туташхиа вышел на дорогу и шатаясь пошел через мост.
Гуду Пертиа, не отрываясь от стены, смотрел вслед абрагу. Дата Туташхиа перебрался через мосток. Стоило ему сейчас обернуться, и он бы увидел мальчика – мальчик был сейчас весь как на ладони. Но он шел к гавани не оглядываясь и вскоре пропал из глаз.
«Дядя Малакиа все знает!» – мальчик подождал еще немного и пошел обратно.
Пройдя причал, Дата Туташхиа пошел влево по берегу. Гавань заслонял от моря скалистый полуостров, ощетинившийся огромными соснами. На гребень его скалистой гряды вела крутая тропа, и не всякий здоровый мог вскарабкаться по ней.
Прежде чем начать подъем, Дата Туташхиа присел отдохнуть и тут потерял сознание. Когда он открыл глаза, уже начало светать, но солнце еще не всходило. Он собрался с силами и поднялся, но чуть опять не упал от головокружения и боли. Он одолел подъем уже наполовину, когда нога подвернулась и он упал, да так неудачно, что подняться уже не мог. До гребня он добрался ползком.
На краю скалы, изогнувшейся над морем, росла сосна. Он подполз к ней, сел среди толстых извивающихся корней и закрыл глаза. Разъяренное море билось о скалу, и брызги от бешено вздымавшихся волн достигали абрага, которого покидали силы.
Внизу, в приморской долине, уже паслось стадо. Пастух изумленно вглядывался в человека, сидевшего под сосной, на выступе скалы. Он свистнул ему и помахал рукой, но голос его не достиг гребня – слишком высоко был Туташхиа.
Абраг смотрел на солнце, пока оно выплывало из-за гор, а потом снял с себя башлык, опоясался им и начал набивать его камнями, стараясь втиснуть побольше. Расстегнув блузу, он и за пазуху насовал камней, а потом набил камнями и обе штанины. Трупу, так сильно нагруженному, никогда не всплыть. Покончив с этим, он снял карабин и швырнул его в море, за карабином полетели оба маузера, револьвер Гуду, кинжал и аджарский нож.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60