– Одолжи мне свою гребенку, дорогой, – сказала Люсьена, растягивая слова. – Думаю, у меня хватит шпилек, чтобы удержать волосы, пока я буду принимать ванну.
Пока она причесывалась, Жан попробовал воду. Она уже была достаточно теплой. Он подождал, пока вода станет горячей, зная, что железо, из которого сделана ванна, несколько остудит воду.
– Готово, – объявил он и отступил, чтобы дать ей пройти.
С блаженным вздохом она погрузилась в ванну, сделанную так, что купающийся должен был сидеть, и его ноги оказывались глубже тела. Жан принес ей мочалку и мыло и вернулся к своему бокалу вина.
– Жанно, – позвала она, – подойди и потри мне спину. Не могу достать. Только, пожалуйста, будь осторожен – там все болит.
– Могу я спросить, – насмешливо произнес Жан, – кто был твоим личным лакеем до того, как я приехал в Париж?
– О, их было много, – весело отозвалась Люсьена. – Ты ведь не думаешь, что я запомнила их всех? А теперь будь милым и вытри меня. На самом деле ты, при всей твоей силе, очень нежен…
Когда он насухо вытер ее, она потянулась и зевнула.
– Так хочется спать, – беззаботно проговорила она. – Помажь мне спину, чтобы я могла заснуть. Надеюсь, ты не встаешь рано. Я собираюсь спать до полудня…
Жан присел на край постели и стал втирать мазь в ее раны.
– А где, – спросил он, – предполагается, буду спать я?
– Рядом со мной, конечно. Тебя это не будет волновать. Ты, должно быть, очень устал за сегодняшний день…
– А если я скажу, что не устал?
Она улыбнулась ему. Ее улыбка, подумал. Жан, самая грешная в мире.
– Тогда можешь лежать и слушать музыку моего легкого дыхания. Мне говорили, что я не храплю. Возможно, в иное время я не буду такой сонной. Но сегодня, дорогой Жанно, я совершенно вареная. Кроме того, ведь и ты сегодня не был уж столь забавным, правда?
И, не ожидая ответа, она зарылась в подушки и закрыла глаза.
Жан сидел, глядя на нее.
Она всегда была сильнее меня, с горечью подумал он. Она без всяких усилий берет надо мной верх. Она знает, как это делать, и делает с таким eclat. Какая совершенная техника. Она загородилась от меня стеной моей собственной гордости. Она знает, что я никогда не дотронусь до нее, пока она сама не захочет. О, будь прокляты твои глаза, Люсьена, я…
Стук в дверь заставил его вскочить. Он открыл дверь, там стояла, улыбаясь ему, Флоретта.
– Могу я войти, Жан? – спросила она. – Знаю, сейчас поздно, далеко за полночь, я только на минутку. Я принесла вам кое-что – письмо. Я заходила сюда раньше, и почтальон отдал его мне.
– Почему ты пришла? – спросил Жан, скорее, чтобы выиграть время, чем по какой-либо другой причине.
– Я… я хотела извиниться за все то, что наговорила сегодня. Но это не важно. Это может и подождать. Я могу подождать до завтра, но подумала, что письмо, возможно, очень срочное…
Жан услышал, как скрипнула кровать, когда там пошевелилась Люсьена.
– Дорогой, – манерно произнесла она, – ты забыл, что я здесь? Кончай разговаривать с этой курочкой и иди в постель…
Флоретта замерла. Жан увидел, как помертвели ее глаза.
– О, – задохнулась она. – Возьмите ваше письмо, Жан!
Жан взял письмо и молча застыл, ощущая себя несчастным, слушая, как стучат ее туфельки по ступенькам лестницы. Она сбежала вниз очень быстро, без всякой предосторожности.
У него за спиной тихо смеялась Люсьена.
– Ведьма! – выругался Жан.
– Извини, – смеялась она, – начинаю находить тебя интересным. И кто знает, каким знаменитым ты можешь стать? Лучше с самого начала избавиться от конкуренции, n'est-ce pas?
– Ты совершенно невозможна, – сказал Жан.
Он вскрыл письмо. Оно было от Бертрана из Австрии. Жан быстро пробежал его глазами, и лицо его потемнело, так что шрам стал выглядеть белой молнией. Он медленно и очень тщательно сложил письмо и спрятал его в карман сюртука. Потом взял со стола пистолеты.
– Уходишь? – спросила Люсьена. – Сейчас?
– Да, – ответил Жан очень спокойно. – Ухожу.
Люсьена смотрела на него вопросительно. Потом медленно улыбнулась.
– А я, – промурлыкала она, – думаю, что больше не засну, Жанно…
Жан посмотрел на нее, и то, что она прочла в его глазах, поразило ее.
Он пошел к двери. На пороге обернулся.
– Когда следующий раз увидишь Жерве ла Муата, – сказал он, – можешь сообщить ему, что… его сестра… умерла…
Он спустился по лестнице и вышел в ночь, полыхающую огнем и содрогающуюся от ужаса.
8
До конца жизни Жан Поль Марен не мог вспомнить, где он бродил те двадцать часов между серединой ночи 12 июля и полночью 13 июля 1789 года. Впоследствии, слушая рассказ Пьера дю Пэна о том, что происходило в Париже в эти часы, ему приходило в голову, что он родился заговоренным от смерти, ибо он бродил в оцепенении по улицам, на которых гремели мушкетные выстрелы и полыхали пожары, не получив при этом ни единой царапины.
– Жизнь – это игра, – сказал он Пьеру, кривя губы, – и каждый игрок знает, что никогда не выигрываешь, если нужны деньги.
– Что ты, черт побери, хочешь этим сказать? – спросил Пьер.
– Пуля в голову из мушкета была бы актом милосердия, – прошептал Жан, – за который я был бы благодарен убийце…
Пьер посмотрел на него.
– Что тебя мучит? – ворчливо спросил он.
– Николь… – выдавил из себя Жан и протянул Пьеру письмо Бертрана.
Пьер прочел его с хмурой сосредоточенностью. Потом выпрямился, и лицо его вновь превратилось в маску сатира.
– И из-за этого ты играл в поддавки со смертью? – насмешливо спросил он. – Жан, Жан, как можно быть таким взрослым дураком?
– Думаю, достаточно взрослым, – отозвался Жан. – Только, Бога ради, не говори мне, что во Франции есть другие женщины, столь же прекрасные, или любые подобные глупости. Была только одна Николь…
– В этом я не сомневаюсь. Хочу прояснить только один момент, на который должен был обратить внимание твой изощренный ум юриста. Судя по тому, что пишет твой брат, нет ни малейших доказательств, что графиня де Сен-Гравер погибла. Где свидетели? На каких данных твой брат основывает свое мнение – ведь он ясно пишет, что это лишь мнение? Только на том основании, что она не добралась до Австрии? Что это за доказательство?
– Читай дальше, – прошептал Жан, – прочитай, что говорил ее мажордом.
– Прочитал. Этот мажордом спасся от толпы, бежал на Виллу Марен, потому что знал о вашей дружбе с госпожой Николь и верил, что благодаря вашему влиянию среди крестьян дом окажется безопасным убежищем.
– Он оказался не прав, – мрачно заметил Жан. – Они сожгли наш дом тоже…
– Знаю. Но почему, во имя всех святых, этот мажордом выжидал, пока госпожа Симона не взяла его с собой в качестве слуги – все ваши слуги, видимо, разбежались, – чтобы представить свое странное свидетельство?
– Не знаю, – признался Жан.
– Он нашел в лесу окровавленную одежду детей и кусок женского домашнего платья, тоже в крови, которое носила госпожа Николь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106